500 лет всемирной жадности и нищеты

Чтобы положить конец нищете, необходимо знать, что она началась из-за глобализации. Но под глобализацией мы подразумеваем не то детище транснациональных корпораций и их приятелей, вроде МВФ, Всемирного банка и ВТО, что мы видели в 20-м веке. Эти организации всего лишь привели в систему усилия, направленные на поддержание нищенского существования развивающихся стран.

Филипп Диаз, французский кинорежиссёр, выпустил документальный фильм, освещающий проблемы глобализации. В фильме, премьера которого состоится в эту пятницу в Нью-Йорке, режиссёр прослеживает историю глобализации на протяжении 500 лет, с начала завоевания обеих Америк Испанией и Португалией. Диаз показывает, как колониальный Север использует ресурсы Юга, чтобы построить индустриальную основу своей экономики, а также то, как постоянный контроль Севера над ресурсами, мировой торговлей и правилами кредитования не даёт развивающимся странам выкарабкаться из нищеты.

Перед тем, как обратить своё внимание на документалистику, Диаз снял такие художественные фильмы, как «Дурная кровь» и «Человек внутри». Его работой была «Империя в Африке» про Сьерра-Леоне. Драматизм нового фильма Диаза под названием «Конец нищеты?» впечатляет не меньше других его трудов.

Название фильма обыгрывает заглавие книги экономиста Джеффри Сакса (тот же «Конец нищеты», но без вопросительного знака), который, по словам Диаза, «носится по всему миру с Боно и его компанией, утверждая, что с нищетой можно покончить, если всем раздать удобрения и противомоскитные сетки».

К примеру, Диаз скептически относится к тому, что книга Сакса приписывает экономический провал Боливии её расположению высоко над уровнем моря. Он отмечает, что 30 лет назад Сакс посоветовал правительству Боливии провести тотальную приватизацию, и сегодня страной, по сути, владеют иностранные корпорации.

Министр водоснабжения Боливии даёт комментарий для фильма: «Что касается железных дорог, так они почти исчезли после того, как прошла приватизация. На востоке уже нет поездов. Их разобрали на части».

По словам режиссёра, «дело началось в 1500 году, когда Европа проводила экспансию за пределами своих границ и захватила всё, что смогла в Латинской Америке, Африке, Азии, а именно земли и все остальные ресурсы. А как только вы забираете землю, людям приходится работать за еду, чтобы выжить. Заберите ресурсы – и вы создадите рабство и нищету».

Фильм демонстрирует, что индустриальное развитие Европы имело в своей основе не этику протестантизма (как традиционно считалось), а богатства, накопленные в процессе колонизации. В интервью ИПС Диаз заявил: «Как, по-вашему, страны [вроде] Бельгии, маленькие страны, у которых не было собственных ресурсов, воздвигали империи? Они разрушали существующие в стране промыслы, даже если их продукт был лучшего качества, и из-за этого колониям приходилось покупать товары и оборудование у своих колониальных хозяев».

Председатель бельгийского Комитета по списанию долгов странам третьего мира Эрик Туссен рассказывает в фильме о том, как «голландцы уничтожили текстильную отрасль в Индонезии и организовали производство текстиля в Голландии. То же самое случилось с керамикой. Тот текстиль и та керамика, которые называются голландскими, на самом деле сделаны с помощью технологий, которые отобрали у Индонезии, а именно у острова Ява, привезли в Голландию и положили в основу прибыльной индустрии».

Кроме того, по его словам, «в 18-м веке текстиль, произведённый в Индии, был гораздо лучшего качества, чем британский. Англичане уничтожили текстильную промышленность Индии и наложили запрет для торговцев внутри Британской империи на импорт тканей и других продуктов промышленности из колоний».

Затем Диаз приглашает нас заглянуть внутрь боливийских шахт: «В первое время шахтёрам приходилось работать в шахтах, не выходя наружу по шесть месяцев; многие из них погибли. От 60 до 80 миллионов человек во всём мире живут почти как рабы, на плантациях и в шахтах. Раньше была та же система, просто мы поменяли инструменты. Сегодня, чтобы поддерживать рабовладельческий строй, мы используем не ружья, а программы ВМФ и Всемирного банка, дискриминационную систему международной торговли».

Он утверждает, что бывшие страны-колонизаторы сделали так, чтобы недавно появившиеся государства оставались слабыми и были вынуждены исполнять требования Севера. Достичь этого удалось, накинув на них долговое ярмо. Когда страны получали независимость, долги колониальных правительств, которые эксплуатировали украденные ресурсы, перешли новым руководителям – хотя они эти долги не создавали и никакой выгоды от них не получали. На этом настоял Север через МВФ и Всемирный банк.

Тюссен заявляет, что Всемирный банк увеличивает долг колониальных стран, представляя это как оказание помощи: «Берите больше кредитов, чтобы построить обширную инфраструктуру для экспорта вашего национального достояния». Из-за экономической слабости страны уже не смогут избежать колониальной системы торговли.

Взять, к примеру, кенийский кофе.

Вот что говорит Диаз: «Министр сельского хозяйства Кипруто Арап Кирова рассказывает в фильме, что у Кении нет права обжаривать свой кофе. Их заставляют продавать кофе Северу, который его обрабатывает и упаковывает. Эти условия значатся в торговом соглашении, заключённом с предыдущим колониальным правительством. Сегодня Германия является крупнейшим экспортёром кофе, притом, что на её территории не растёт ни одного куста этого растения».

По словам Диаза, «люди так и не получили назад свою землю и свои ресурсы. Мы взяли интервью у генерала, участвовавшего в восстании мау-мау в Кении, в результате которого была свержена власть Британии. Он говорил так: «Мы были наивными. Мы думали, что можем вернуть нашу землю. Британцы были организованы лучше, они передали землю от белого меньшинства чёрному меньшинству»». Предводитель борьбы за освобождение Джомо Кениатта стал крупнейшим землевладельцем страны.

Деревенские жители Кении рассказывают, как «Доминион групп оф компаниз» из США, которая занимается экспортом овощей в Соединённые Штаты, лишила их здоровья и средств к существованию.

По заявлениям одной женщины, участились случаи тифа и малярии, значительно увеличилось количество москитов. Компания распыляет химикаты прямо на людей, один мужчина утверждает, что «если пойти в близлежащий медицинский центр, можно увидеть записи об очень большом количестве погибших детей. Нас обрекают на пожизненное рабство на земле наших предков».

Фильм рассказывает о народных восстаниях в городе Кочабамба, Боливия, после того, как транснациональная корпорация «Бектел» приватизировала воду и удвоила цены. Протестующий фермер говорит: «Приватизация коснулась не только водных кооперативов и колодцев… Они включили туда даже дождевую воду».

У тех стран, которые могли игнорировать неолиберализм, дела шли лучше. Клиффорд Кобб, писатель, историк и исполнительный продюсер фильма, отмечает, что экономика стран Восточной Азии развивалась, в основном, под гнётом таможенных пошлин. А сегодня Север не даёт Югу ввести такие же сборы и при этом сам устанавливает заградительные таможенные тарифы, чтобы предотвратить импорт готовой продукции из стран третьего мира.

Как утверждает фильм, эта экономическая модель привела к такой расстановке сил в мире, при которой 25% населения Земли использует более 80% ресурсов всей планеты.

Диаз рассказал ИПС: «Для того чтобы северяне могли поддерживать свой образ жизни, нужно отправлять за черту бедности всё больше людей с Юга». Но если Юг будет создавать картели для повышения цен на полезные ископаемые и продукцию сельского хозяйства, экономике Севера наступит конец.

Диаз выдвигает в качестве решения существующей проблемы не только аграрную реформу, смену системы налогообложения и роспуск монополий по добыче природных ресурсов, но и «обратный рост». Он не ограничивается тем, что надо меньше кушать или реже ездить на машине. Его суть в создании другого образа жизни, чтобы не допустить предполагаемую режиссёром войну за ресурсы, в ходе которой бедные нации восстанут после упадка.

Экономисты, которым задавали вопросы в фильме, согласны с тем, что политика стран Севера направлена на обогащение развитых стран без оглядки на сопутствующую этому процессу нищету в развивающихся государствах.

Дэвид Эллерман, бывший советник по экономике Всемирного банка, говорит: «Мы хотим интегрировать их в международный экономический порядок, а также, до какой-то степени, в политический порядок. Для того чтобы удовлетворять потребности Севера, добывать ресурсы, дешёвую трудовую силу, не давать развиваться естественным способом нормальной международной конкуренции меняются определения экономического развития, даже определения, знаете ли, национальной промышленности и тому подобного».

Эдгардо Ландер, историк из Венесуэлы, говорит, что «для Латинской Америки неолиберализм явился «процессом полной деиндустриализации». Из-за него происходит реинтеграция экономики стран Латинской Америки, они возвращаются к примитивному производству».

Работа заводов будет базироваться на дешёвых трудовых ресурсах. Профессор Майкл Уоттс, американский писатель, объясняет, почему капитализм стремится лишить людей их собственности: «Заставить человека работать на фабрике можно только в том случае, если у него нет доступа к земле».

Сьюзан Джордж, председатель Транснационального института, говорит: «Африка южнее Сахары, самый бедный регион мира, каждую минуту выплачивает 25 000 долларов кредиторам с Севера. А можно было бы построить много школ, госпиталей, создать много рабочих мест – можно было бы обеспечить высокий уровень занятности, если использовать 25 000 долларов в минуту на что-нибудь, кроме выплаты долга.

Вот такая вот утечка. И мне кажется, что никто не понимает, что, по сути, Юг финансирует Север. Если посмотреть, сколько денег идёт с Севера на Юг и с Юга на Север, хорошо видно, что Юг финансирует Север примерно на 200 миллиардов долларов ежегодно.