Как умирал Иван Ярчанин

   Не хотел батько ехать, чувствовал беду, да Иван Ярчанин упросил.
  Был он соседом нашим, работал в депо токарем, а батько мастером.   Ухватистый, мастеровитый. Обиды никому не чинил. В бусугарню не заглядывал.  Жил один. Жена умерла. Детей не было.   
   Прихватила его болезнь. Крепко завязала руки и ноги. Обессилил Иван, словно выкипятился, а раньше пудовыми железками ворочал, на спор колёсные пары мотовоза с рельсов отрывал, да задиристых мужиков утихомиривал.
   В тот день, когда он просил батька, болезнь так его допекла, что дышать и стоять не мог.
- Отвези, Андрей в степь. И баян возьми.
- Да ты что сдурел? Баян.
- Я давно об этом думал, готовился. Это мечта моя, Андрюшка. Не откажи.
   Послушался батько, посадил Ивана в машину, баян взял.
   Выехал на бугор, а с бугра весь посёлок виден. Смотрит Иван, не отрывается. Батько вынес его, положил на землю.
- Давно я об этом мечтал, - сказал Иван. – Увидеть степь, подышать запахами полыни, чабреца, мяты, попить родниковой водички. Принеси.
   Сходил батько к роднику, принёс в бутыли, попил Иван.
- А ты, Андрей, поиграй и спой: «Ой ты, степь, широкая», а я подремлю.

   Сколько народных песен родилось в душе русского человека, но ни одна их них так не отражает широту и простор земли нашей, лихость и удаль, тоску и грусть, горечь и надежду, любовь и безрадостность русской души, как песня о степи. «Ой, ты, степь широкая. Степь раздольная. Широко ты, матушка, протянулася».   И не важно, совсем, не важно поёт ли её один человек под гусли, гармошку или многоголосый хор, что при исполнении кто-то в песенных строках «речного бурлака» заменяет на «донского казака», а «Волгу-матушку» на что-то другое.

Важно то, что этот русский, народный шедевр всегда исполняется как сокровенная молитва, в которой иной раз, слушая её, представляется вольный донской казак, а порой прорывается протяжённый стон речного бурлака. Невозможно быть русским человеком, невозможно осознать себя человеком земли, невозможно наполнить свою душу грустью – самым прекрасным чувством, которое Бог дал человеку. не зная, созданные русским народом, великие слова песни.
   Какая душа не распахнётся от песни о степи. Какую душу не затронет степное раздолье. Кто, очарованный бескрайностью и безбрежностью степи с запахом полыни, чабреца, мяты…, не воскликнет: да не сон ли это? не небо ли опустилось на землю?

   Летела, звенела песня, рассекала воздух, кружилась над степью и уносилась в необозримую даль. Откуда брались силы у батька? Из каких источников черпали он их?  Многое забылось. Многое утеряла память, но помнились схватывавшая душу мелодия, завораживающие слова: «Ой, не летай орёл низко ко земле. Ой, да не гуляй казак близко к берегу». И казалось, что это пение не от земли, а свыше, подобное пению небесных сфер.
   Песня, оторвавшись, становилась неподвластной, она была живая, словно легкокрылая птица, которая, вырвавшись из неволи, взмывает, словно стрела в бездонное небо и мчится, мчится, равнодушная ко всему кроме стремительного полёта, обгоняя всё, что встречается на её пути, и ничто не может остановить, удержать, пленить её, уже и степь осталась позади, уже и видимое скрылось, впереди только безмолвный простор, не испытывающий ни горечи, ни радости. Не подобна ли душа наша песне, не так ли, как и песня, душа, вырвавшись от нас, становится неподвластной времени 
   Иван слушал, а батько пел и пел пока Иван не закрыл глаза и выдохнул.