Пионтковский: обвальные изменения происходят в умах людей

На модерации Отложенный

Когда еще года два назад именно так определил я выбор между отстранением этой преступной власти и ее сохранением, коллеги снисходительно назвали мой текст "пламенной публицистикой".

Сегодня же осторожнейший и благонамеренейший охранитель режима М. Дмитриев, неоднократно тщетно предлагавший власти в своих ученых докладах различные хитроумные рецепты ее спасения, после сотни страниц квазиакадемических рассуждений, после толстых намеков на желательность замены "крайне непопулярного" Медведева на "компетентного и дееспособного" Кудрина, неожиданно для самого себя в последней фразе своего тщательно взвешенного текста срывается на тот же сдавленный вскрик "Родина или ее смерть":

Национальная смерть русского народа — это тот курс, по которому ведет страну нынешняя российская власть, сценарий национального вымирания, характеризующегося усилением синдрома выученной беспомощности, утратой трудовых навыков, алкоголизацией, падением рождаемости и массовым ввозом трудовых мигрантов, доля которых быстро возрастет до критического уровня.

Есть ли у Дмитриева для нас с вами другие сценарии? Если не принимать всерьез дежурный для автора уже упомянутый выше поклон в сторону заказчика и спонсора доклада — компетентного и дееспособного бухгалтера мафии в нарукавничках от "Brioni" — то остается, как он теперь думает, только один.

Позволю сначала сформулировать его сам, потому что сделал это намного раньше Дмитриева и точнее:

В этой драматической ситуации у народа России остается конституционное право и патриотический долг — Русская мирная ненасильственная антикриминальная революция.

Инструменты мирной революции — массовые митинги, демонстрации, забастовки, кампании гражданского неповиновения с требованием демонтажа преступного режима, добрая машина пропаганды.

Ситуация в России развивается стремительно и необратимо. Обвальные изменения происходят пока только в умах людей, но это самая главная площадка и самая страшная для власти. Еще несколько месяцев назад я не смог включить предыдущий абзац в резолюцию митинга протеста, потому что большинство членов оргкомитета сочли его слишком радикальным и способным маргинализировать оппозицию.

Сегодня же не маргиналишка какой-нибудь, а мейнстримнейший Президент Центра Стратегических Разработок при Правительстве Российской Федерации меланхолично повествует:

Практически во всех фокус-группах респонденты спонтанно говорили о возможности и желательности революции, перспективы которой обсуждаются как единственно возможная альтернатива обновления власти. Смена руководства электоральным путем через выборы не рассматривается респондентами как реалистический вариант. Это мнение можно считать практически единодушным. Опасения и страхи относительно революции с ее возможными эксцессами высказываются значительно реже, чем весной...

Нынешняя власть не устраивает большинство россиян. Их почти 70 процентов.

Причем подобные настроения доминируют не только в хижинах, но и, что критически важно для успеха любой мирной революции, во дворцах. О развертывающихся там процессах ценнейшие показания регулярно дает в последнее время другой инсайдер — болезненно переживающий свое отлучение от державного корыта кремлевский расстрига Павловский.

Уж он-то хорошо знает, чем дышат единственные в стране полновластные собственники, без которых Путин никто — пара тысяч человек в высоких кабинетах и швейцарских шале, куда они отправляются по пятницам:

"... Ведь, я знаю, я точно знаю, что они думают о происходящем. Они считают это безумием. Но пора бы им это выразить...

Понимаете... Каждый человек может сойти с ума, каждая власть может сойти с ума, в России особенно... значит не надо адресоваться к нему. Он сам либо преодолеет, либо не преодолеет свое состояние. Надо действовать так, как будто бы Путина нет...

Главное. Они хотят гарантированно спастись в личном качестве. А ведь этот парень обещал им гарантии собственности и ее передачи детям, а теперь получается, что они сами должны гарантировать его президентство. Тогда либо давайте рассчитываться за это, либо давайте другого парня.

Вчера страховым полисом был Путин, завтра это может быть ... тоже Путин. Но связанный..."

Таково состояние умов в обществе и правящем истеблишменте в России поздней осенью 2012 года. Контракты Путина с обществом и с олигархией, поставившей его у власти 13 лет назад кровавой осенью 1999-го, закончились. Его пропаганда уже не может дурить очевидно деградирующую страну телевизионной картинкой "вставания с колен" и, значит, сам он не способен более служить страховым полисом для золотых двух тысяч, грабящих Россию вахтовым методом из своих швейцарских шале.

Так почему же им тогда, действительно, как их настойчиво подталкивает к тому Павловский, не повязать Путина и не поставить на его место другого парня. Да потому что они лучше разбираются в кремлевских раскладах, чем оторвавшийся от жизни профессиональный провокатор с тридцатилетним стажем.

Повязать-то они Путина могут, только вот повязанный и обвиненный ими во всех совместных преступлениях Путин камнем повиснет у них на шее и потянет их за собой на станцию Дно. И никакой другой парень не способен стать для них таким же страховым полисом еще на 13 лет, каким Путин стал в незабываемом 99-ом. Нельзя дважды войти в одну реку, просто наняв еще раз дорогого пиарщика Павловского.

Билет на воровской пароход с немедленной датой отплытия — максимум, что они могут получить за повязанного Путина. Но жаба жадности их душит, чертовски хочется продолжения российского банкета и на этот спасительный для них вариант они пока еще не готовы.

Значит агония, которая могла бы закончиться уже сегодня, продлится еще года два. Законы падения авторитарных режимов везде одинаковы: сто тысяч на площади плюс дворцовый переворот или миллион на улицах и уже без всяких дворцов.

Сегодня власть решила обезглавить оппозицию, которая выводит на марши сотни тысяч. Но этим она лишит себя остатков легитимности. И когда очень скоро при серьезных экономических трудностях на улицу выйдут миллионы, на первый план среди протестующих выдвинутся несколько другие люди. Те, которые не пишут эссе о концепции переходного периода.