"Мы ничего не забыли". Дарья Митина про тот октябрь

Ежегодно 4 октября в Москве люди собираются помянуть погибших во время октябрьского ельцинского антиконституционного переворота и расстрела Верховного Совета 3-4 октября 1993 года – я заметила, что ежегодно, какая бы погода не была накануне и на следующий день, 4 числа всегда пасмурно и идет дождь, природа как будто оплакивает героев сопротивления и мирных людей, случайно или сознательно попавших тогда под молох истории.

- Дождик кровь смывает, - говорят плачущие женщины с портретами погибших сыновей в руках. - Кровь на мостовой проступает, а он ее смывает...

Вот 19 лет назад дни стояли на удивление ясные, дождей не было, а мостовые и тротуары вокруг Белого Дома и вестибюли метро периодически окрашивались кровушкой – к началу октября, по мере разрастания баррикад, ее перестали смывать, поливальные машины нами задерживались и разворачивались обратно, а московских чиновников и милицейских начальников водили смотреть на лужи запекшейся крови. Они качали головами.

Помню страшную давку-ходынку на станции метро «Краснопресненская», когда озверевший ОМОН избивал людей на эскалаторе, идущем вниз, люди пытались бежать, падали друг на друга, внизу, уже на перроне, ОМОНовцы дубинками загоняли людей в вагоны, а приехавшим пассажирам не давали выйти, вбивая их палками назад в вагон. Помню пожилую тетеньку-уборщицу с ведром, отказавшуюся мыть залитый кровью вестибюль и ступени эскалатора: «Не буду мыть, пусть народ видит, пусть все знают, что здесь происходит...».

Про октябрь 93-го написано и сказано уже столько, что вряд ли стоит вдаваться в подробные описания. Могу лишь сказать, что и семья моя, и родные комсомольцы несли вахту у Белого Дома с самого 21 сентября – с момента объявления антиконституционного указа № 1400. Нашу палатку с надписью «РКСМ» ранним утром 4 октября раздавил танк – слава Богу, что в ней в тот момент никого не было – кто-то грелся у костра, кто-то пошел в подъезд, кого-то отрядили за водой...

Мы дежурили у здания парламента посменно, через день. Судьба была ко мне благосклонна – утром 3-го октября истек срок моего дежурства, я сменилась и поехала домой. Обратно я должна была приехать утром 4-го...

Таким образом, самый разгар восстания я наблюдала по домашнему телевизору. Увидев, что началась стрельба, я вскочила и засобиралась обратно – у меня в Белом Доме находилась мама, она тогда работала в депутатской фракции «Отчизна», и я знала, что она там. Но дед запер квартиру на ключ со словами: «Дочь, кажется, я уже потерял, не хочу потерять еще и внучку». Я плакала, пыталась выбить дверь, но безуспешно. Ранним утром я увидела, что по Белому дому хреначат танки, начался пожар и здание горит. Ближайшие двое суток были, наверное, самыми черными в моей жизни – я знала, что мама в здании, а сделать ничего не могла. Прошли два мучительных дня, и утром 6-го октября мама вернулась домой... Я с трудом ее узнала – три дня назад, когда мы с ней последний раз виделись, это была здоровая, красивая женщина с темно-каштановыми волосами, а вернулась состарившаяся, разбитая, с потухшими глазами и абсолютно седой головой. Она почти сутки пролежала в насквозь простреливаемой комнате, прикрываясь от пуль трупом какого-то омоновца. Вывели маму сердобольные медики, проверявшие здание на предмет раненых и убитых, дали ей белый халат и по-дружески посоветовали порвать и сжечь парламентское удостоверение, закосив под медсестру.

Вечером мы запихнули нашего комсомольского вожака Игоря Малярова, уже объявленного к тому времени в федеральный розыск, («опасный государственный преступник»!) в минский поезд, и началась его эмиграция, продлившаяся вплоть до объявления Думой амнистии всем участникам. Мы периодически навещали его в разных городах и даже ухитрялись проводить там выездные Бюро и Пленумы ЦК РКСМ. 

В ельцинском Указе запрету подлежало всего 6 организаций, среди которых РКРП и наш РКСМ, хотя было нам от роду всего 9 месяцев (мы образовались в январе того же 1993-го). Пустячок, а приятно – факт признания, как-никак. Таким образом, мы функционировали нелегально почти 3 года – только в 1996-ом нас легализовали и зарегистрировали, и то после ряда всяческих ухищрений с нашей стороны.

С тех пор я нежно люблю газету «Московский комсомолец» – в одном из октябрьских номеров на первой странице было напечатано объявление о том, что за любую информацию о местонахождении государственного преступника Игоря Малярова МК выплачивает 10 000 долларов. Милые нравы нашей свободной независимой прессы... В течение нескольких дней мы всем составом Центрального Комитета каждые полчаса звонили в редакцию, таинственным голосом сообщая, что Маляров скрывается в Испании, в Польше, на Ямайке, в старообрядческом скиту в сибирской тайге, в бангкокском борделе, в бразильской сельве и тому подобную чушь. Мы договорились, что если кому-то из нас все-таки заплатят 10 тысяч, мы немножко прокутим, а большую часть пустим на лечение раненых, коих после вышеозначенных событий было в изобилии.

Когда сегодня говорят, мол, стреляли в народ, а депутаты не пострадали – это не совсем так. Вспомните проломленную голову Сергея Бабурина, которого избивали на том самом стадионе, вспомните отбитые почки Олега Румянцева… Мне действительно интересно посмотреть, как бы вели себя сегодняшние депутаты – от всех фракций, без деления на политические цвета – в аналогичной ситуации…

Не знаю, как вам, а мне до сих пор тяжело проходить мимо этого стадиона на Краснопресненской.

Вокруг – тысячи красных ленточек, кресты, красные флаги, горящие свечи. 17 лет в лужковской мэрии постоянно зарождались безумные идеи срыть мемориальный комплекс. Сначала оппозиционный префект Краснов не давал это сделать, потом протесты жителей сделали свое дело – вроде бы желающих уничтожить людскую память не осталось…

Каждый год у здания Верховного Совета проводится панихида. Мое отношение к РПЦ известно, но 4 октября, наверное, единственный день в году, когда активное участие РПЦ в траурных мероприятиях оправдано и справедливо. Тогда, 18 лет назад, роль церкви была действительно миротворческой, а ее стремление предотвратить, а затем остановить кровопролитие – искренним. Увы, ни предотвратить, ни прекратить бойню тогда не удалось, а количество «красных попов» тогда возросло многократно. Убийца тогда смачно харкнул в лицо Патриарху. Позже церковь примирилась с узурпацией - «всякая власть от Бога» - но это было уже потом...

Всегда интересно 4 октября смотреть на удивленные лица молодых ОМОНовцев, которые в те самые дни, наверное, ходили в детский сад, а теперь пожинают плоды коллективной ведомственной ответственности, выслушивая обвинения в душегубстве… Ничего, пусть изучают историю, она ведь отнюдь не всегда славная.

4 октября на Красную Пресню приезжают не только свидетели, очевидцы и участники. приходят и совсем молодые люди, которые в те окаянные дни либо лежали спеленатые в колясках, либо даже не были пока запроектированы своими родителями:). Среди моих РКСМовцев много студентов и старших школьников, которые, разумеется, не могут помнить, но много знают. Мне даже удивительно, насколько явственно и правильно они представляют себе весь ход событий, а главное – как точно представляют себе наши тогдашние ощущения, наш настрой, как чувствуют вкус наших побед и горечь нашего поражения... Понятно, что сегодня есть много источников, позволяющих восстановить событийный ряд, но откуда эти ощущения, эта эмоциональная достоверность, носителями которой можем быть только мы?..

Каждый год глубоким темным вечером народ встречается со своими однопартийцами, однополчанами, товарищами, под каждым деревом обнимаются, целуются и плачут. Каждый третий спрашивает меня о маме – многих я не видела много лет, и они не знают, что мамы нет на свете. Старенький профессор МГУ наливает вино казачьему сотнику, и они взахлеб обсуждают судьбу Виктора Морозова – был такой казачий сотник Морозов, который приехал на защиту Верховного Совета прямо из Приднестровья и 4-го октября схватил так называемую «пулю со смещенным центром» – она прошила ему живот, разворотила внутренности. Подобрали умирающего Морозова без сознания, с длинным шлейфом собственных кишок, повезли в больницу, где Морозов вроде как отдал Богу душу на операционном столе. Тела покойного, однако, никто не видел и на руки не получил, и братья-казаки захоронили пустой гроб, поставили крест. Каково же было наше удивление, когда через 10 лет Морозова встретили в Москве какие-то знакомые! Наши эскулапы, осколок советской медицины, тогда сшили сотника, и он отправился отлеживаться куда-то на юг, залег на дно и вынырнул через добрый десяток лет посвежевший и помолодевший, как говорится, лучше, чем был...

Но это – радостная история-исключение, а узнавать об уходе своих товарищей всегда больно, а еще страшней было после 4 октября звонить по телефонам, когда звонишь другу, не зная, жив ли он...

А еще 4 октября – день нашего внутреннего единства, потому что рядом соседствуют красные флаги, имперские черно-бело-золотые, андреевские, зеленые флаги разных течений, многоцветные стяги разных московских диаспор, от палестинского и курдского – до кубинского и белорусского, эсперантистский, испещренный буковками флаг БКНЛ-ПОРТОСовцев, черные с белым кругом и серпом и молотом, черно-красные, флаги всех бывших союзных республик, РНЕ-шные коловраты баркашей, казачьи штандарты, флаги райкомов КПРФ и РКРП... Портреты коммунистических вождей рядом с иконами и хоругвями, острые, радикальные плакаты и транспаранты рядом с золотыми крестами, врачи в белых халатах и волонтеры отряда спасателей рядом со священниками в рясах и клобуках, казаки в погонах и лампасах и анархисты в цветных платках, комсомольцы и интеллигентные дяденьки в очках с гитарами, вся эта разноликая масса выстраивается в торжественные, скорбные колонны, впереди которых - 152 человека с 152 портретами с траурными ленточками – фотография, имя-фамилия, возраст.

Пожалуй, это единственный день, когда нет никаких разногласий – общая память объединяет и примиряет всех. 18 лет назад руководство сопротивлением принял на себя Фронт Национального Спасения – это было беспрецедентное, первое и последнее объединение такого диапазона, охвата политических сил и течений. Никогда больше оппозиция не была так монолитна и так эффективна – и это тоже урок, который нам всем предстоит выучить.