О книге "Радуга просится в дом"

Это - очень хорошая повесть о людях, о том, что люди думают, что делают, о чём мечтают, как добиваются воплощения мечтаний в жизнь. Это - книга о хороших людях, и о тех, кто ещё не понимает, зачем же мы живём на этом свете...

«Радуга просится в дом» - повесть о любви и дружбе, о высоком и низменном в характерах людей, о нравственном и безнравственном отношении к творческому труду. Автор повести И. Дроздов показывает самых разных, полярно противоположных людей. Тут и знаменитый столичный литератор, и молодой писатель из Донбасса, и юноша, прикованный тяжким недугом к постели. Волею обстоятельств в пёстрый мир интересных людей попадает студентка Катя Соловейко. Она - главный герой повести. О том, как формируются её понятия о хорошем и плохом в людях, как зарождается её любовь к молодому писателю, повествуется в книге.

Секретарь деканата Катя Соловейко, увидев в дверях незнакомого человека, прервала работу. Её средний пальчик взлетел над клавишами машинки, да так и замер.

- Декана нет, - сказала заученным тоном, - Ушёл к ректору.

- А мне не нужен декан. Я Павел Белов.

Девушка преодолела минутное замешательство, опустила руку на стопку чистой бумаги.

- А-а... Извините.

Белов подошёл к левому краю стола, смерил взглядом разложенные по стопкам листы. То были страницы переведённого им на русский язык украинского романа «Соловьиная балка». Половина работы была уже готова. «Хорошо, очень хорошо», - подумал Павел и с чувством благодарности взглянул на девушку, взявшую на себя труд по вечерам и в выходные дни перепечатать рукопись. Работу ей дал автор романа Григорий Любченко. Несколько дней назад Павел принёс Любченко рукопись для предварительного чтения. И то, что Любченко без ведома Белова отдал рукопись на окончательную перепечатку, радовало Павла. Значит, Григорий доволен переводом. Кто-кто, а он-то знает толк в переводе.

Любченко хороший знаток, как русского, так и украинского языков. По глубокому убеждению Белова, он стоит на голову выше своих коллег, местных писателей. И это не потому, что Любченко давний друг Белова. Григорий в каждой книге ворошит острую проблему, ярко изображает людей. Любченко умеет круто замесить сюжет, вылепить характеры.

Беловым владело нетерпение. Поначалу он намеревался издать роман в Углегорске, но потом в нём созрело решение предложить «Соловьиную балку» московскому издательству. Решение подогревалось одним счастливым обстоятельством: в Москве живёт свояк Белова, муж старшей сестры, Вадим Петрович Златогоров - один из ведущих столичных переводчиков. Он-то уж посмотрит «Соловьиную балку» и даст Белову толковый совет: в какое издательство обратиться, как повести дела. Белов не рассчитывал на протеже, но втайне желал, чтобы Вадим дал о переводе официальное заключение, стал его рецензентом. Хорошо бы получить положительный отзыв от такого маститого литератора. Дело оставалось за машинисткой, за этой медноволосой, мальчикообразной девушкой. Она смотрит на него с недоумением: писатель, а одет старомодно. Фи!..

Белов украдкой оглядел полинявшую синюю рубашку, широкие потёртые брюки, и ему стало совестно за своё убранство.

Катя словно поняла его тайные мысли, она хотела что-то спросить, но тут же раздумала... смутилась, неловко стала вставлять в машинку новые листы. Павел Николаевич не заметил её смущения. Взяв со стола первую главу, он машинально присел на диван, принялся читать. Белов не был новичком в литературе. Прежде он написал две повести из шахтёрской жизни - их хорошо приняли в Донбассе, быстро раскупили, - но в процессе их создания ни одна из повестей не приносила ему столько удовлетворения, сколько принесла вот эта переводческая работа. Роман Любченко был посвящён проблеме молодого поколения, он взволновал Белова новизной мысли, яркостью выписанных характеров. И если раньше, принимаясь писать первую, а затем вторую свою повесть, Белов не был полностью уверен в конечном успехе, то теперь он знал, был твёрдо убеждён, что за «Соловьиную балку» читатель ему скажет спасибо.

- Когда вы закончите работу? - спросил он Катю, перелистывая страницы отпечатанных глав и проникаясь всё большим нетерпением.

- Через два-три дня.

- Хорошо. Я к вам приду.

Белов протянул Кате руку и кивнул ей дружески, как старой знакомой.

* * *

Катя Соловейко - фантазёрка. Она часто думает о смысле жизни, любит помечтать. Особенно в те часы, когда возвращается из института домой. Именно часы. И не потому, что общежитие далеко от института. Перейти три улицы, сквер, ещё улицу - тут и общежитие. Если даже будешь выполнять правила уличного движения и переходить шоссе по белым шашечкам, то и тогда дорога займёт не более двадцати минут. Но Катя идёт не торопясь. В зависимости от настроения. Куда торопиться? Лизы нет дома, она у толстяка Федосея, Ирина «сохнет» над чертежами. Что делать в общежитии?

Почитав театральную афишу, Катя идёт к другой. «Все люди как люди, - говорит она себе, - заняты, торопятся, а я бесцельно слоняюсь по улицам. Нет в моей жизни смысла, нет у меня высоких дум - я даже не стремлюсь получать отличные оценки. Вот если бы Любченко или Павел Николаевич вздумали меня изобразить в романе...» Катя идёт от афиши к афише. Думает о своей подружке Лизе. Лиза клянётся: не люблю Федосея. Противен! А поманит Федосей - идёт. В комнате у Федосея много книг. Он «чистый» математик, преподаватель института. Говорит с украинским акцентом. Представляю, как он теперь ходит вокруг Лизы, гнёт колесом грудь и окает: «О Лизочка!.. Лизочка!..» Лиза машет кулаками, но не сильно. Так, чтобы не задеть его по красным щекам, не помять украинскую расшитую сорочку.

Федосей из Западной Украины. Закончил Львовский университет. Математику знает хорошо, но в институте к нему уважения нет. Не может он поставить себя среди студентов. Выйдет с ними в коридор, и не поймёшь, преподаватель он или студент. С кем-нибудь заспорит по пустяку и шумит, размахивая руками. Ректор однажды ему сказал: «Не забывайте, Федосей Семёнович, вы - преподаватель».

Катя не любит несерьёзных мужчин. Вот писатель - да! Например, Любченко. Белова она в счёт не брала. Неправдышний какой-то! Любченко - иное дело. Дорогой костюм, на пальце перстень. Ему не скажешь: «Любченко, привет!» Нет, не скажешь. И вообще с такими людьми говорить трудно. Неверно произнесёшь слово - заметит. Глупость сморозишь - красней. Зато приятно быть с таким человеком рядом. Идёшь с ним по главной улице города - кругом народ, смотрят, кивают: «Григорий Васильевич, здравствуйте!»

Но тут Катя обрывала свои мысли. «Что мне до писателей!.. Это люди из другого мира, неземного. Каждый сверчок знай свой шесток».

И мысленно возвращалась к своим подругам. Например, Ирина. Её любит весь институт. На собраниях говорят: «Круглая отличница, редкий талант, упорство...» А ребята на неё не смотрят. Может, от обиды и сидит она над чертежами. И без того суха, а тут ещё зубрёжкой себя доводит. Зачем, спрашивается?.. Кончим институт - одна дорога.

Она вычислитель и я вычислитель. Ну, может быть, её назначат старшим. Пожалуйста!..

Запах мёда и сухой травы вернул Катю к действительности. Девушка остановилась. Здесь, в начале цветочной аллеи, она всегда останавливалась. Иногда присядет на край лавочки и смотрит на живой ковёр из белой кашки. Беленькие с желтизной цветочки весело тянутся к солнцу. И будто бы улыбаются. Они очень сильно пахнут, эти маленькие цветочки, словно под ними между грядками бегут ручейки свежего мёда. Кто их посадил тут? Сделал человек хорошее дело и отошёл в сторону. Прохожий любуется цветами, пьет ароматный воздух, а кто подарил ему радость - не знает. Так всякое добро - не кричит о себе, не требует похвал. Далеко-далеко тянется ковёр цветов. У самого края ковра ходят люди. Они склоняются к цветам, а цветы тянутся к людям. Кто-то совсем рядом говорит: «Ах, хорошо!» Да, да, тут хорошо! Катя встаёт с лавочки и потягивается. В забывчивости она даже поднимает над головой руки. Затем спохватывается, пугливо оглядывается и идёт дальше.

* * *

Ирина!.. Назвали же человека таким звучным именем! - думала Катя. - Так и хочется пропеть: «Ирии-на-а!..» Катя лежит на койке и слушает, как её подружка читает сборник математических упражнений. Именно слушает, потому что слышно, как Ирина шевелит губами, «бегает» карандашом по листу. При этом она то пристукивает каблуком, то произносит слова, которые не сразу разберёшь. Катя смотрит на стеклянный цветок, прикреплённый к стене над подушкой. Из лепестков выглядывает остренькая лампочка. Это ночник. Катя купила его за последние деньги и прикрепила к стене над койкой. Ночник - единственная красивая вещь в комнате. Девушка кивает ему, словно живому существу. Ирину она не хочет слушать. Вид Ириной спины повергает её в уныние. Кажется, вот так, склонившись над столом, «зубрила» будет сидеть вечно. А куда ей торопиться? Гулять Ирина не ходит - не в чем. Есть у Ирины чёрная выходная юбка, но блузки к ней нет. Предложу-ка ей свою кофту, поплиновую.

- Ирусь, пойдём вечером гулять, - говорит Катя.

Ирина продолжает пришёптывать.

- Ир, ты слышишь меня!.. Наденешь мою кофту? С юбкой будет хорошо. А?..

Ирина поворачивается на стуле. В её чёрных печальных глазах вспыхивает резвый огонёк.

- Пойдём!..

Катя смотрит на неё с любопытством, но без удивления - даже Ирина не прочь «пошламберничать», как говорила тётя Груня, у которой Катя, рано потерявшая родителей, жила в деревне. Девушки вышли на улицу. Белая кофта со стоячим воротничком приятно оттеняла смуглое лицо Ирины. Девушка знала это и чувствовала себя счастливой. Она склонялась к Катюше и задавала ей один и тот же вопрос: «Ты о чём всё думаешь?..» Катя думала о себе и об Ирине. Ей казалось, что обе они неудачницы, обиженные судьбой. «Ирина некрасивая, а я невезучая. Нет у нас дорогих нарядов. Будь у нас мамы, папы, мы бы тоже приоделись, как эти...»

Катя окидывала завистливым взглядом идущих густой чередой девушек - нарядных, весёлых, с высокими модными прическами. Они стучали каблучками, точно сыпали на мостовую маленькие металлические шарики. Главная улица крутила калейдоскоп женских нарядов, дышала говором, смехом молодых людей. Был час, когда центральная магистраль города жила самой наполненной жизнью. У фонтана на площади девушки остановились. Смотрели на рвущийся к чёрному небу причудливый цветок водяных струй. Свет фонарей золотил шумящие потоки, рождал едва уловимую взором нежную радугу. Она то пропадала, то появлялась вновь, дрожала и таяла, искрилась изумрудной водяной россыпью и вновь исчезала. Катя протянула руку к этой полувоздушной живой радуге. Девушка приятно ёжилась под дождём мельчайших капель. В шуме и плеске воды ей слышалась музыка. Она звучала тихо, временами пропадала, но потом, точно издалека, появлялась вновь и вновь.

За спиной раздался мужской голос:

- Не правда ли, красиво?

Девушки обернулись. Позади стояло двое мужчин: один в клетчатой спортивной куртке, другой в просторной рубахе навыпуск. «Командированные», - решила Катя и насторожилась.

Ирина ответила:

- Очень красиво. Особенно теперь, ночью.

- Вы, девушки, здешние? - выступил вперед тот, что был в рубахе.

- Да, - смущаясь, сказала Ира. - Мы студентки.

- Вот и хорошо! А мы аспиранты. Киевляне. Приехали на практику, на металлургический завод. Давайте знакомиться.

Была минута, когда Катя хотела сказать что-то едкое, повернуться и уйти. Она не любила нравы главной улицы, знала тех, кто тут липнет к девушкам, не однажды кляла себя за знакомство на «броде» - так здешние завсегдатаи называли главную улицу города, - кляла и продолжала гулять, знакомиться. Но недавно сказала себе: «Хватит!» И сегодня ей бы хотелось сдержать обещание, уйти, уединиться, но в голосе Ирины, в том, как она говорила с незнакомцами, Катя почувствовала желание подруги остаться. И ради неё, Ирины, Катя смирилась.

Они шли по улице в обратном направлении, болтали. Рядом с Ириной шагал высокий в спортивной куртке, а возле Кати, натыкаясь на людей, неловко трусил беловолосый, начинающий полнеть дядя лет тридцати пяти. Он был сдержан в беседе, не позволял себе прикасаться к Кате, и это ей нравилось. Несколько раз она мельком взглянула на Ирину и увидела неожиданно новую девушку, статно-высокую, красиво-взволнованную близостью мужчины. Даже голос Ирины, обычно резкий, тонкий, сделался теперь певучим. Она говорила много и громко, от души смеялась, и хорошо смеялась, так, что ноздри её слегка раздувались, а щёки играли румянцем и глаза блестели.

Кате вдруг захотелось, чтобы весёлое настроение подруги сохранялось долго, чтобы никто ей не мешал, даже она, Катя, и этот... в голубой рубахе. Катя вдруг сказала беловолосому: «Давайте отстанем». Незнакомец замедлил шаг. Скоро они поравнялись с детским парком, и Катя свернула в калитку. Здесь, под фонарём, девушка остановилась и, повернувшись к спутнику, глядя ему в глаза, спросила:

- У вас есть жена?

- Да, конечно!..

- Красивая?

Незнакомец кивнул.

- У меня тоже есть муж. И тоже красивый. Я его очень люблю. А вы любите жену?..

- Девушка! - смутился незнакомец. - Вы напрасно меня отчитываете. Мне ничего от вас не нужно. И если я прошёл с вами сотню метров, то сделал это исключительно ради своего друга.

- Я не люблю ссор, до свидания.

- До свидания. Счастливого вам пути. И не думайте о людях так плохо. Ладно?

Аспирант чуть заметно насмешливо поклонился. Катя, справляясь с минутным замешательством, хотела сказать ещё что-то, но не нашлась. Глухо проговорила:

- Я не хотела вас обидеть. Извините.

Резко повернулась и пошла. Кляла свою неумную выходку, терзалась чувством досады. Потом махнула рукой, заставила себя забыть о происшедшем и пошла в студенческое общежитие. На столе лежала толстая книга: «Математический анализ». Катя раскрыла её и стала читать. Она обладала удивительной способностью за один вечер усваивать то, на что у других студентов уходили дни...