Этот год был важен для того, чтобы понять наше состояние

Я считаю, что этот год был исключительно важен для того, чтобы понять наше состояние и направление, динамику основных процессов, и он заслуживает того, чтобы его внимательно и спокойно изучить. Он был гораздо более насыщенным сигналами, новым знанием и уроками по сравнению с, скажем, последними даже десятью годами.

Вот что бы я выделил. Ну, во-первых, если кризис 90-х годов у нас прошел в таком состоянии полного сумбура (мы не успевали просто за событиями, и, конечно, трудно было извлечь все уроки из него), то сейчас мы приняли новую волну кризиса (большого) именно в этом, истекшем году в состоянии более-менее, так сказать, плавного развития процесса и в состоянии, в общем, вполне такой дееспособности с точки зрения быстрой оценки событий и извлечения уроков. И вот что, на мой взгляд, этот год показал.

Мы не знаем, насколько наша экономика сейчас принадлежит российским собственникам

Ну, прежде всего, в России общество и государство в целом фактически даже не попытались выработать антикризисную программу, национальную антикризисную программу — активную, при помощи активного воздействия, в виде активного воздействия на кризис. То есть выбор был сделан в пользу доктрины смягчения чрезвычайных ситуаций, узких мест, через распределение тех ресурсов, которыми располагали (финансовых, прежде всего). Был явный отказ от создания новых социальных форм, тогда как при больших кризисах, как мы знаем из истории, всегда такая программа выполняется. То есть идет творчество формообразования и такое социальное творчество новых форм. Это и в большой «Великой депрессии», и после войны, причем и в Германии, и в Японии, и в СССР.

В данном случае (это было установкой, стратегической установкой преодоления кризиса) было ожидание изменения внешней конъюнктуры на мировом рынке, цен на нефть, восстановления экономики Запада, который станет покупателем наших сырьевых металлов и так далее. Вот что надо понять — почему был такой отказ от активного воздействия на кризис. Ну, есть, я считаю, что две версии, которые надо тоже изучать. Или Россия (и хозяйство, и государственность, и культура) слишком сильно влезли, так сказать, в мировой рынок и структуры Запада, что потеряли возможность, потеряли рычаги для воздействия на собственные системы внутри страны, то есть они могли только уповать, на то, чтобы, как говориться, двигаться за маткой или, там, как рыба-прилипала. Вот это первая версия, то есть мы даже не знаем, насколько наша экономика сейчас принадлежит, скажем, российским собственникам, на которых как-то может влиять государство.

Лозунги, выдвинутые в послании Медведева, остались на уровне лозунгов

Вторая версия – это что правящая элита утратила творческий потенциал и даже не пытается стать каким-то, ну, субъектом, автором какой-то активной доктрины.

Ну, это тоже важное следствие кризиса. Возможно, обе эти причины совмещены, но в любом случае такой самоанализ, рефлексия требуется на всех уровнях общества. Ожидаем ее, конечно, и от государства, хотя, видимо, такого гласного анализа самого выбора, даже его формулировки вряд ли дождемся. Даже те лозунги, которые были выдвинуты в послании Медведева – «модернизация России» — остались на уровне лозунгов, потому что из них не видно выхода в программу. То есть разговора не было о том, каковы ресурсы и какова доктрина самого формирования систем, которые должны выполнить эти цели поставленные. Это первое, первый урок.

Не было полного анализа больших аварий, скажем, на СШГЭС, да и пожара в Перми тоже

Второй урок дали катастрофы, потому что если плавный кризис давал постоянное, так сказать, наполнение знанием, которое можно было интерпретировать, то катастрофы — это такие вспышки, что ли, сигналы свыше, которые мы должны понять, и которые, в общем-то, осмысливаются после события, но осмыслить это важно. Вот что нам показали катастрофы? Ну, катастрофы — это экзамен всех систем, как бывает авария для технической системы очень важна. Основной источник знаний о системах – это все-таки именно аварии, которые потом и изучаются как особый тип, как особый источник знания.

Так вот, во-первых, нет, не было полного анализа больших аварий, скажем, на Саяно-Шушенской ГЭС, да и пожара в Перми тоже. Это важная авария, это авария и социальных, и технических, и культурных систем, то есть всех срезов нашего бытия. Вот этот анализ, скажем, Саяно-Шушенской ГЭС он был в смятом виде дан, то есть много было сказано в виде реплик, недомолвок — такой вот карты этого явления не было выработано и не было представлено как, например при авиационных катастрофах. Не все выкладывается, конечно, для общественного обозрения, но составляется по развитому сценарию карта этого события и его предпосылок. Если взять акт об аварии, то тоже не было выводов именно как общего, как явления, которое показывает какие-то общие закономерности. Из него, из этого акта, нельзя понять, зачем, например, был ликвидирован Госстандарт и Гостехнадзор, и фактически это возложено на собственников технических систем, новых собственников. Это вопрос, который и тогда вставал, но тогда вроде бы не было такого повода, чтобы об этом говорить.

Анализ предпосылок позволил бы поднять весь процесс, все, так сказать, точки принятия стратегических решений, которые нас привели к этому явлению.