Борис Акунин: мечта об очереди

Посмотрел результаты опроса и ужасно расстроился. Оказывается, только десять процентов россиян считают августовские события 1991 года победой демократической революции, а остальные относятся к этому событию отрицательно или безразлично пожимают плечами... Неужели правда? Неужели девяносто процентов уверены, что стадное, постыдное советское существование было лучше? Знаете, я вообще-то убежденный и даже форсированный позитивист, верователь в разум и прогресс, но тут накатила тоска.

В российской истории есть некоторое количество славных дат: 9 мая, 12 апреля, 19 февраля, 26 августа. Я отношусь к ним с почтением, но без гордости. Все те события - и победа над фашизмом, и победа над космосом, и победа над рабством, и бородинское поражение, которое стоило иных триумфов - достались мне по наследству. Моей заслуги там нет.

Иное дело - 19 августа. Ничего героического я тогда, положим, не совершил. Но это моя Москва не испугалась танков. Это мое поколение отказалось проваливаться обратно в застойный маразм. Других заслуг за моим городом и моим поколением, может быть, и не числится.

Мне дороги те воспоминания.
Как я вечером засобирался к Белому дому, потому что пошли слухи о предстоящем штурме.

Как жена меня ни в какую не отпускала, прямо как на полотне Маковского, и пришлось взять ее с собой.

Как сразу же пошел проливной дождь, и мы вымокли до нитки.

Как было страшно, когда ровно в полночь по небу полетели трассирующие очереди.

Как мимо прошли двое молодых парней, один обернулся и сердито сказал второму: «Отстань!

Я не для того сюда пришел, чтоб отсиживаться в кустах!» Парень был худой, черноволосый. Может, это был Илья Кричевский, один из трех убитых в ту ночь. Во всяком случае в моей памяти у того парня лицо Кричевского.

Как мы все время встречали знакомых и почему-то быстро расходились. Все много смеялись и были очень нервные, не могли долго стоять на месте.

Вот и всё. Когда рассвело и стало ясно, что штурма не будет, мы поехали домой и проспали весь день.

Этим мое участие в защите российской демократии, собственно, исчерпывается. Но, кажется, я уже тогда понимал, что это, может быть, самая значительная ночь в моей жизни.

Ну и пусть кто-то забыл, или не понял, или скучает по хлеву с гарантированными отрубями в корыте. А может, «Левада-центр» кого-то не того опрашивал?

Завтра наши десять процентов будут целый день нести цветы к стеле, поставленной над туннелем, где погибли Владимир Усов, Дмитрий Комарь и Илья Кричевский. Мы их не забыли. У нас хорошая память.

Первое слово, которое мне ассоциативно приходит на ум при слове «Советский Союз» - это «очередь». Как же я их ненавидел, эти бесконечные унизительные очереди за любой ерундой, за всем на свете. Для меня очередь - это символ великой империи, которую кто-то там потерял и хочет отыскать обратно.

Но как же мне хочется, чтобы завтра, когда я принесу к стеле цветы, там собралась бы очередь. В такой очереди я охотно бы постоял.

Понимаю: если она и будет, то вряд ли длинной. Ну, какая будет - такая будет