Церковь и постмодерн

Изучение религии и актуальное освещение событий, с ней связанных, следует вести как изнутри нее самой, так и с полным и всесторонним учетом контекста современного мира.

С одной стороны, в нынешней православно-патриотической публицистике популярен взгляд, согласно которому в настоящее время в России существенно повышается роль традиционных религиозных институтов, прежде всего Православной церкви. В действительности, по нашему мнению, все видимые успехи РПЦ, достигнутые в течение последнего двадцатилетия, объясняются просто снятием внешних запретов, характерных для советского времени, в результате чего прежде скрытые духовные силы, которые всегда существовали и действовали в Церкви, вышли на поверхность. С другой же стороны, общепринятой среди специалистов, является констатация того факта, что религия и ее институты в современном мире находятся в состоянии несомненного кризиса. Религиозные институты, всегда основанные на связи с определенной духовной и социокультурной традицией (лишаясь которой, они просто не могут функционировать, исполнять свою роль), по факту встраиваются в систему отношений, характерных для эпохи «зрелого постмодерна». В итоге они подвергаются разложению, деформации по законам последовательной постмодернизации.

Сталкиваясь с теми или иными проявлениями религиозности в постсовременную эпоху, несведущий человек полагает, что имеет дело с традиционным религиозным сознанием. В действительности же часто это бывает религиозность, в значительной степени потерявшая глубинную связь со своей традицией, религиозность в превращенной форме. Таковы:

— суррогатный ислам с его суицидально-террористической практикой с точки зрения традиции ислама;

— кришнаизм и другие восточные секты с позиций традиции индуизма;

— популярная каббала в свете традиций иудаизма;

— «либеральное христианство», идеология «аджорнаменто» и все формы неообновленчества с точки зрения традиции христианства и т. д. и т. п.

То, что многими порой вполне искренне воспринимается как вынужденная, чисто внешняя модернизация религиозных институтов, неизбежная с течением времени, весьма часто является в действительности постмодернизацией самой религии, что предполагает уничтожение ее духовного содержания, сакрального ядра с помощью превращенных форм, полную и последовательную трансформацию данной религиозной традиции в соответствии с основными принципами постмодерна. Главным из этих принципов является, как известно, уничтожение, во-первых, абсолюта как такового (а в монотеистических религиозных системах — это единый Бог-Творец), а, во-вторых, основанной на вере в него иерархии ценностей, самого принципа единства мира и единого стержневого смысла мира, творения, а также цивилизации и культуры. Целенаправленное попрание, поругание единого стержневого смысла, за который религиозные люди готовы умирать, жертвовать самой жизнью — главный, так сказать, фирменный стиль всех, кто впустил в свою душу и в свое сознание постмодернистский вирус. Люди, вовлеченные в данный процесс, могут руководствоваться различными, в том числе и субъективно вполне благими намерениями. Однако сознание их, в силу определенных обстоятельств, приобретает постмодернистскую структуру, из-за чего в принципе теряет способность адекватно воспринимать традиционный религиозный смысл и содержание, а сам человек — полноценно осуществлять традиционные религиозные практики и традиционный религиозный дискурс. Здесь необходимо сразу заметить, что выражение «постмодернистская структура», конечно же, внутренне противоречиво и некорректно с научной точки зрения, поскольку никакой структуры в постмодерне также не может быть в принципе. Для обозначения такого устроения мира и сознания, в котором нет структуры, единого стержневого смысла, абсолюта и ценностей, в постмодернизме существует особая категория — «ризома». Подобная перестройка сознания связана и с определенными чисто духовными процессами, которые могут быть описаны не только научно-аналитически, но и в терминах самой религиозной традиции.

Последнее обстоятельство рождает необходимость применить в анализе вышеописанных явлений междисциплинарный подход, в котором традиционно-богословское понимание и интерпретация тех процессов в жизни религиозных институтов, которые характерны для «постсовременности», сочеталось бы с их анализом с помощью инструментария современной религиоведческой, политологической, исторической, культурологической науки. Только такой комплексный системный анализ, основанный на серьезном понимании всей многоплановости и сложности происходящих процессов, заточенный на «аналитику действия», позволит успешно противостоять тому, что некоторыми православными публицистами именуется «неообновленчеством», и на уровне ситуативного реагирования.

Характернейшим и весьма симптоматичным примером того, как постмодернистские технологии работают против религиозной традиции, является нашумевшая история с «перфомансом» панк-группы «Pussy Riot» в Храме Христа Спасителя. В силу общеизвестности и, прямо скажем, одиозности данной истории не будем пересказывать фактуру события, а также в очередной раз заниматься более чем очевидной моральной оценкой произошедшего. Наши цели в данном случае заключаются в максимально холодном научном анализе феномена, весьма интересного для понимания того, что происходит с религией и, в частности, с православием в современном мире. Отметим при этом, что для нас наиболее интересен не сам довольно примитивный «перфоманс», а реакция на него, в том числе и в православно-церковной среде.

Реакция православного большинства, многие представители коего изощряются в изобретении наиболее подходящего наказания для «пуссек», в общем, вполне понятна. Это, как представляется, проявление того, что, во-первых, религиозные смыслы для большинства принадлежащих к Церкви людей все еще живы и вполне актуальны (религиозное чувство понятным образом уязвлено), а, во-вторых, это чувство характерным для «постхристианского» мира образом в значительной мере уже ослаблено, уходит в рефлексию, ибо, в отличие, например, от мусульман в аналогичных ситуациях, данная реакция не содержит в себе никакого активного действия. Так что притворные страхи за «девочек», которые высказывают наши либеральные «левозащитники», вовсе не обоснованы. Но, кроме того, в этой реакции православных людей, все еще в значительной степени сохраняющих живую связь со своей религиозной традицией, реакции, при всей ее обоснованности, не лишенной серьезного заряда истеричности, сказывается значительная растерянность перед лицом небывалой, незнакомой и оттого особенно страшной угрозы.

Но особенно интересна реакция добровольных адвокатов «пуссек», в том числе и из церковной среды. Скажем сразу, что рассказы о «глупых девочках», чуть ли не школьницах — из разряда дурных сказок. «Перфоманс» осуществлен в полном соответствии (для наглядности позволим себе еще одно такое «невозможное» выражение) со всеми «классическими» «канонами» постмодерна, и осуществлен он вполне сознательными людьми, хорошо понимающими, что они делают. Читателю (если кто еще не знает) полезно будет узнать, что, к примеру, Надежда Толоконникова, бывшая участница скандально известной группы «Война», ранее участвовала в другой нашумевшей акции — публичном групповом половом акте в помещении биологического музея, будучи на девятом месяце беременности, за четыре дня до родов. Родившаяся девочка, будучи положенной на компьютерный стол, упала с него на пол, получив серьёзную травму головы. Подобного рода подробностей можно привести много. Совершенно понятно, что все участницы «перфоманса» крайне далеки от какой-либо наивности, невинности и подростковых комплексов. С точки зрения православной аскетики все это не что иное, как прямое беснование, то есть, погруженность в инфернальную стихию злых сил, падших духов. Но нас больше интересуют «адвокаты».

Среди них отметилось несколько клириков во главе со столь известным деятелем, как протодиакон Андрей Кураев. Главным мотивом «адвокатов» является не осуждение кощунства (о чем говорится вскользь и как-то сквозь зубы), а боязнь адекватной реакции православных людей, защищающих свою веру. (Притом, что для традиционного сознания вполне естественен взгляд, согласно которому Бог и вера есть ценности, бесспорно, высшие по отношению к человеку, да еще и не просто к человеку, а к тому, кто целенаправленно занимается их поруганием). Один из этих защитников договорился до того, что наказание кощунниц станет большим несчастьем для Церкви, чем само кощунство. «Продвинутые» клирики не просто берут под защиту «карнавальное» действие панков; они сами вовлечены в постмодернистский карнавал, что называется, в полном объёме, ибо демонстрируют перверсию смыслов, типичную для карнавализованного сознания детей постмодерна. (Главная опасность, говорят они, — со стороны защитников религиозной традиции, а не со стороны ее разрушителей). Под это дело естественным образом подверстывается и «правозащитная» демагогия.

Полемика по существу с вышеописанной позицией интереса не представляет. Совершенно понятно, например, что ссылки на евангельскую мораль (которыми отметился, в частности, Кураев) здесь не работают: Христос учил прощать своих личных врагов, а не врагов веры и Церкви.

По нашему убеждению, защита кощунства некоторыми — к счастью, совсем не многочисленными — клириками РПЦ вызвана тем, что эти люди почувствовали в панках некий родственный дух, хотя, быть может, и не готовы самим себе до конца откровенно признаться в этом. Полностью разделяя справедливое возмущение миллионов верующих касательно «перфоманса», считаем своим долгом заметить, что в целом ряде случаев до этого аналогичные действия, хотя и в более утонченной форме, предпринимались с полного согласия и благословения отдельных представителей нашего духовенства. Притом, что утонченная форма, делающая кощунственные действия менее узнаваемыми, тем самым фактически способствует лучшему усвоения содержащегося в них духовного яда неокрепшими в вере и несведущими людьми. Таковы были, в частности: оскорбляющая христианскую веру выставка так называемого «актуального искусства» в стенах храма святой мученицы Татианы в Москве (его настоятель протоиерей Максим Козлов ныне — среди активных обвинителей «пуссек») ; полные непристойностей и оскорблений православных святых «миссионерские лекции» протодиакона А. Кураева; благословляемые некоторыми клириками столь же «миссионерские» странности рок-музыкантов, граничащие с откровенным беснованием; беспредел байкеров, в своих «миссионерских мотопробегах» помещающих православные хоругви со священными изображениями на фоне своих бесстыдно обнаженных подруг; недавний «концерт» известного «эзотерика» и приверженца «New Age» Б. Гребенщикова в священных для всех православных людей стенах Троице-Сергиевой лавры и многое другое.

Кощунство, целенаправленное попрание стержневого смысла веры становится ныне фирменным стилем тех, кто называет себя «миссионерами», но в действительности является носителем постмодернистского вируса возведенной в абсолют тотальной плюральности, фактически религиозной веры во всеобщую относительность, терпимости к врагам православия. Для тех, кто хорошо знает творчество протодиакона А. Кураева, его нынешнее снисходительно-добродушное отношение к «авторам» и исполнителем кощунственного «перфоманса» — отнюдь не неожиданность. Ибо подобного рода «пассажи» в смягченном словесном выражении буквально разбросаны по его лекциям. «Тонкое» глумление над святыми и святынями, ревизия священной и церковной истории, двусмысленные фривольности на тему «любви и секса» настолько привычны для «миссионерской» деятельности Кураева, что позволяют предполагать: попрание и развенчание центрального, стержневого смысла веры, угашение религиозного огня, воспитание в слушателях теплохладности (ныне называемой толерантностью) — подлинная цель всего этого «миссионерства». И абсолютно неважно при этом, сознательно действует Кураев или не в состоянии совладать со своим языком. Постмодернистское по своей структуре сознание просто не в силах проявлять себя иначе. Кураев отличается от некоторых своих собратьев по «миссии» тем, что в своей эволюции вырвался вперед, продвинулся дальше них.

Однако главная проблема для РПЦ и всех нас, ее чад, заключается отнюдь не только в наличии в составе духовной иерархии таких фигур, как протодиакон А. Кураев, но прежде всего, в том, что они являются не какими-то маргинальными деятелями, чье мнение никому не интересно и ни на что не влияет, но выражают определенный мейнстрим в нынешней деятельности самой церковной институции, являются идеологами того, что мы называем «проектом новой миссии». В основе данного течения, которое, как раковая опухоль, изнутри разъедает и поражает церковный организм, лежит вполне определенная философия, по факту подвергающая ревизии православную Традицию, святоотеческий подход к миссии Церкви во внешнем мире. (В книге со странно-косноязычным названием «Перестройка в Церковь» Кураев прямо свидетельствует о своем довольно агрессивном неприятии святоотеческого подхода к миссии, который он, чтобы хоть как-то замаскировать свой модернизм, именует «византийским»).

Суть данной философии заключается в идее некоего «диалога» с внешним, подлежащим воцерковлению, миром, что, как всякий диалог, предполагает некое равноправие его участников, то есть Церкви и этого мiра, по слову Писания, «во зле лежащего». Получается, что непросветленный Благой Вестью и отпавший от Бога мир может нести в себе некую истину, равновеликую той, которую содержит Откровение и православное Предание. Об этом, разумеется, нигде не говорится прямо. Но таков уж «метод» неообновленцев: нигде не формулировать свою «философию действия» прямо и систематически, но незаметно разбрасывать ее ядовитые семена, инкорпорируя соответствующие принципы в свои тексты и в свою практику. Вышеозначенное понимание в его логическом развитии приводит к еще более радикальной мысли о совместимости православной веры и этого мiра. Зачем же тогда нужна миссия, вопрошают церковные люди, если Церковь и мiр и так совместимы? Подобный подход, несостоятельность которого наглядно продемонстрирована, в частности, опытом римо-католиков после Второго Ватиканского собора, на деле может привести (и приводит!) лишь к все большему обмiрщению Церкви, а отнюдь не к воцерковлению мiра. В итоге происходит недопустимое размывание границ между церковно-сакральным и мирским, мутация традиционного православного сознания верующих.

Люди, чье сознание поражено идеей приспособления Церкви к внешнему миру, якобы необходимого и потому принципиально допустимого ради миссионерских целей, просто не в состоянии реагировать на «перфоманс» «Pussy Riot» с эффективной жесткостью и непримиримостью мусульман, с которой те восприняли хотя бы пресловутые «карикатуры на пророка». Постмодернистский вирус убивает горячую, живую веру. Поэтому инквизиторский пафос, которым вдруг воспылали все подряд представители церковного официоза, как-то неуловимо отдает неисправимо карнавальным душком. Положим (как думают многие) и сам пафос как-то случайно появился именно тогда, когда кощунницы посмели в своей акции задеть не какого-то там Христа или Божию Матерь, а самого патриарха вкупе с только что избранным президентом (многая им и благая лета). Но и сама эта инквизиция нашего официоза очень скоро начинает приобретать вполне уже привычный постмодернистский характер. Вдруг, в самый разгар крестового похода против «Pussy Riot» (теперь-то мы хорошо знаем, кто на самом деле главный враг святого Православия), тот самый протоиерей Всеволод Чаплин, который оный поход столь вдохновенно возглавляет, заявил о своем намерении создать галерею «современного искусства» вместе… с Маратом Гельманом (то есть, идеологом всего постмодернистского безобразия в этом самом современном искусстве) на территории своего храма. Торквемада рассуждает о смысле творения вместе с ведьмами и Джордано Бруно… То, что Гельман, стоявший за спиной практически всех «художественных» провокаций яркой антихристианской направленности последних лет, обладающий несоизмеримыми возможностями (в том числе финансовыми), международными связями и проч., несоизмеримо опаснее, чем «Pussy Riot» — это понятно, думаем, всем. То, что данное заявление фактически дезавуирует все предыдущие выступления о. Всеволода, которого некоторые особо простодушные представители нашей православной общественности за последний месяц успели уже как бы и полюбить — также вполне очевидно. Как не менее очевидно и то, что такой нестандартный и чисто инквизиторский ход — еще одно блестящее подтверждение нашей гипотезы о триумфальном шествии постмодерна по мозгам наших церковных вождей.

Сразу после кураевского демарша автор этих строк обратился с открытым письмом к святейшему патриарху Кириллу с просьбой принять меры канонического характера против тех клириков, которые в своей агрессивной защите панков фактически предают веру. Как, видимо, уже догадался читатель, письмо это осталось без ответа. Что и не удивительно: ревнители веры всегда воспринимались нынешним церковным официозом в качестве куда более опасных врагов, нежели те (в том числе и в самой Церкви), кто ее попирает. Не является ли нынешний всплеск «ревнительства» по отношению к «Pussy Riot» в официальной Церкви отчасти сознательной, отчасти бессознательной попыткой скрыть от других и от самих себя смутное подозрение, что их «перфоманс» — это своего рода материализация тех духов зла, нагло и бесстыдно попирающих веру, что угнездились в наших собственных душах, в нашем собственном сознании, и тогда, стало быть, это несомненное кощунство попущено нам в назидание? Не стоит ли нам, православным, от беспроигрышной в пиаровском плане борьбы со злом внешним обратиться к осмыслению и противостоянию злу внутреннему? Что ходит вокруг нас, гнездится внутри нас и порабощает нашу волю к спасению.