Честь превыше кодекса

Вообще говоря, о любом начинании судят по результату, а не намерениям. Это относится и к предложению Министерства обороны ввести кодекс офицерской чести. Всеармейский форум, который одобрит этические нормы «государева слуги», назначен на ноябрь 2010 года. Но уже к 1 февраля предстоит их обсудить в воинских частях. Правда, предметом обсуждения, судя по первым комментариям, станет и отношение общества к повышению статуса офицеров, а также вопросы, связанные с повышением профессионального уровня командного состава и его социально-правовой защиты. Но это, на наш взгляд, больше соответствует задачам администрирования и регламентации, нежели морально-этической стороне дела.

В тех же комментариях идет речь о возрождении традиций дореволюционной армии. Приводится, в частности, кодекс чести русского офицера XIX века. Но в историческом плане не все просто. Так, ссылки на едва ли не императорский указ о введении этого кодекса не вполне подтверждаются специалистами. В их распоряжении два схожих обращения Петра Великого: «Кто к Знамени присягал единожды, тот у оного до смерти стоять должен... И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за Государство, Петру врученное, за Род свой, за Отечество!» и «А о Петре ведайте, что не жизнь ему дорога, жила бы только Россия во славе и благоденствии». Не исключено, что второе обращение имело статус главного морального напутствия русскому офицеру. Этот текст выбит на стене парадной лестницы Главного штаба на Дворцовой площади.

Что же касается устойчивого свода этических правил - на них, как на закон, ссылается, например, военный теоретик начала ХХ века Антон Керсновский, - то иного источника, кроме «Заметок об общих военных принципах» Эдуарда-Леопольда Свидзинского («Военный сборник», 1857 г.), у историков, скорее всего, нет. Весьма вероятно, что содержательно емкий текст Военной присяги, а также жесткая уставная регламентация всех сторон военного бытия (дань прусской традиции) служили правовой и нравственной основой жизни служивого. Поэтому кодекс чести существовал изначально изустно. Добавим - как, например, в США, также принявших, вопреки их первородству, не британскую, а прусскую модель военного строительства. В наследовании офицерских (иногда говорят - рыцарских) традиций приоритет в русской армии изначально отдавался не букве, а духу этических норм.

Не злоупотребляя страноведческим экскурсом, заметим, что лишь в тех военных и силовых структурах, где текст присяги сводится к односложному «клянусь!» или отсутствует вообще, приняты специальные правовые акты - типа «правил поведения сотрудника ЦРУ». Впрочем, заботы цэрэушников нам не интересны, тем более что они мало отличаются от перечня требований к сотрудникам любой солидной кампании: «Работать с полной отдачей в течение всего рабочего времени. Вести поиск и находить эффективные и экономичные способы выполнения служебных обязанностей» и т. п.

Нас беспокоит другое - соотношение между социально-статусной и нравственной мотивированностью профессионального служивого, точнее - иерархия и взаимосвязь различных по природе начал. Нам представляется, что в основе мотивации должна лежать национальная идея. У американцев - это уверенность во всемирно образцовом характере своей идеологической догматики и общественно-политической практики. У англичан - вера в историческую уникальность и общецивилизующее значение разностороннего британского опыта. У немцев - осознание своей нынешней евроинтегрирующей роли. У большинства малых стран - упоение сохраненной или обретенной свободой. А у нас?
Национальная идея не может не отзываться текстом Военной присяги - почти в духе агитпроповского присловия «Что мы защищаем? Что мы бережем?».

Но в дальнейшем клятва на верность Отечеству, по большому счету, представляется достаточным этико-правовым обязательством «служить беспорочно». В остальном этические ценности опираются на материальный фундамент и атмосферу во всем обществе, а не только в военной среде. Конечно же, важно, чтобы сама обстановка в армейских коллективах утверждала неписаные нормы самоотверженности и порядочности.

В этом смысле их «зримое» отображение, сообразное реалиям времени, можно только приветствовать. Хотя - удивим критиканов - в офицерской среде куда обыденнее, чем в гражданской жизни, руководствуются нравственными идеалами. В любом полку без давешних парткомов и нынешних аттестационных комиссий знают, кто «служак(а)», кто «чинохват», кто «шляпа», а кто «ни к чертовой матери» - такой была «окопная» классификация офицерского корпуса русской армии в Первую мировую войну. И, поверьте, отношение к вышеперечисленным всегда соответствует их репутации, а не чинам-наградам.

Аскеза, согласимся, более свойственная не сильно разбалованным служивым, пока препятствует размыванию военной среды соблазнами гражданской жизни. Формирование не профессионально-корпоративной этики, а общегражданской культуры контрактности (делай то, под чем подписался, остальное - не смей! или плати по рыночным ценам!) - вот, что, на наш взгляд, более востребовано временем. Ибо в реформистском пылу мутирован ген гражданской наследственности, и без того в России не гипертрофированный. В старших поколениях еще теплится остаточно-послевоенный пиетет к служивому. Часто в понимании житейского слогана: лишь бы не было войны. Увы, прерывается духовно-кровная наследственность не только от прадеда, сгоревшего в тридцатьчетверке. Из пантеона национальной памяти вымывается «культурный слой» взаимной ответственности Общества и Служивого. Поможет ли тут кодекс?

Примирительно резюмируем: кодекс офицерской чести важен как составная часть общественно-государственной заботы о чистоте служивого сословия. Но ее не подменит.

Честь имею.