Эпоха инфантильных зрителей закончилась

Лет двадцать назад, отвечая на популярный тогда вопрос, возможна ли у нас гражданская война, я, вместе со многими другими комментаторами, отвечал: "Невозможна. Для гражданской войны, как минимум, нужны граждане".

Сегодня, очень надеясь, конечно, что гражданской войны не случится и впредь, пора сказать, что граждане у нас появились.

Они появились без спросу и внезапно, их теперь будет становиться все больше. Этим и отличаются десятые годы нынешнего века от восьмидесятых – девяностых годов прошлого. Именно поэтому многие сегодняшние события, с виду похожие на тогдашние — скажем, столичные митинги и разнообразные протестные акции других жанров — несут в себе совершенно не тот смысл, что двадцать лет назад. А значит,  будут иметь совершенно другие последствия.

Гражданин — это человек, для которого общественная жизнь — не зрелище, которое он видит со стороны, а часть его собственной деятельности. То, в чем он участвует не понарошку – проигрывает и несет жертвы, или выигрывает и добивается своего, ведет себя глупо или умно, возвышенно или коварно, но в любом случае – серьезно.

До недавних пор такое поведение не было свойственно почти никому. Мы были страной зрителей. В качестве иллюстрации — несколько личных воспоминаний.

Август 1991-го, Петербург, дни ГКЧП. То, что защищать ГКЧП на городские улицы не вышел вообще никто, конечно, помнят. Но помнят ли, что и против ГКЧП в гигантском мегаполисе нашлось лишь несколько сотен человек, по-настоящему готовых идти в бой? Город жил обычной своей жизнью. В пешеходной близости от Мариинского дворца в самые критические часы люди как ни в чем ни бывало толкались в традиционных магазинных очередях, ни о чем прочем и не думая. И даже многолюдный митинг на Дворцовой в подавляющем массе состоял из тех, для кого все это было только зрелище, а вовсе не подготовка к реальным действиям.

Дальше. Pussy Riot образца 1990-х. Один художник-акционист, оповестив журналистов (мы и составили потом всю публику этого мероприятия), перепрыгнул в Зимнем дворце через ограждение вокруг царского трона, уселся на этот трон, замахал руками и заверещал что-то неразборчивое. Несколько секунд спустя его увела охрана. Ни общегосударственного скандала, ни тюремных отсидок после этого не было. Только несколько газетных заметок и небольшой штраф.

И еще одно воспоминание. Уличные палатки лета 1998-го. Тогда как раз шли большие игры вокруг высшей власти. Группу шахтеров с закрываемых шахт доставили в Москву, разместили в специально построенном палаточном лагере около Дома правительства, а пара десятков из них однажды оказалась даже в здании Госдумы. Одетые в обычные костюмы, но с касками на головах, шахтеры затылок в затылок сидели на ступеньках лестницы. Когда рядом скопилось достаточно зрителей, они стали в такт стучать касками о ступени, вызывая живое любопытство депутатской толпы. Пару месяцев спустя верхушечные игры изменили свой сюжет, шахтерский палаточный лагерь разобрали, а его обитателей отправили по домам. И хотя закрытие шахт продолжалось, рабочие протесты смолкли, словно повернули выключатель.

В гражданском смысле страна до самого недавнего времени была огромным зрительным залом. По-настоящему участвовать в общественных событиях какой бы то ни было окраски готовы были буквально единицы. Исключения, конечно, имели место. На Кавказе, скажем, все происходило по-настоящему. Но подавляющее большинство россиян были всего лишь "населением", как их покровительственно величало начальство, но уж никак не гражданами.

На людей с какой бы то ни было публичной позицией смотрели как на актеров на сцене, будь они хоть участниками гей-парадов, хоть феминистками, хоть православными хоругвеносцами. Царила этакая вялая терпимость ко всему, поскольку ничто не принималось всерьез и ничто не прикладывалось к собственной жизни. В этом и ключ к легендарной толерантности 90-х.

Потом пришли сытые двухтысячные, толерантности убавилось, но возражений почти ниоткуда не прозвучало.

"Население" теперь удовлетворяло свою тягу к зрелищам не на улице, а у телевизора.

И вот, все начало меняться. Невниательному человеку может показаться, что вернулись 90-е. Митинги, речи, палатки на бульварах, колоритные выходки. Но дальнейшее развитие всех этих сюжетов совершенно не такое, как тогда.

Столичная интеллигенция, выйдя на улицы, вовсе не собирается уходить обратно на кухни. Чем больше демонстрантов оказывается в обезьянниках, тем больше выходит новых активистов. Интеллигенты, осмеянные в 90-е как устаревшее социальное явление, вернулись сегодня на общественную арену и явственно сплачиваются как общественная сила.

Впервые после столетнего перерыва в политике появились неподдельные левые. Можно ли представить, чтобы Зюганов действительно повел за собой бунтарские краснознаменные колонны? Чтобы попал под арест как Удальцов? Такое и вообразить смешно. Реальные, не боящиеся борьбы и претендующие на широкий общественный резонанс левые активисты выходят на улицы только теперь. А за ними на подходе и реальные националисты.

Впервые в новейшей российской истории возникает и противостояние клерикальных и антиклерикальных сил. Акция Pussy Riot раньше была бы принята как мелкая выходка, а скандал вокруг патриарших часов и запыления патриаршей квартиры прошел бы по линии светской хроники. А сейчас, отталкиваясь от того и другого, реально кристаллизуются противостоящие силы. Назовем их клерикальным большинством и антиклерикальным меньшинством. Тут важно не столько количественное соотношение, сколько серьезность и определенность позиций.

Закон против "пропаганды гомосексуализма", задуманный как банальное мероприятие, отвлекающее публику от более важных вещей, неожиданно для властей превратился в постоянно действующую проблему. Хотя большинство геев и лесбиянок робко промолчали, исходя, видимо, из того, что законы у нас бьют только по тем, кто не угодил начальству, но нашлось не так уж мало гомосексуалов, кто решил публично отстаивать свои права. Даже и с риском для кармана и личной безопасности. И создается впечатление, что таких будет становиться больше, а не меньше.

События в Ярославле и Астрахани показали, как быстро растет желание провинциальных жителей (и, что не менее важно, провинциальных верхушек) самим решать, кому быть главами их городов. А за поднимающейся волной городского патриотизма чувствуется уже и близость волны патриотизма регионального – сибирского, уральского, поволжского. Вздрагивают кресла под губернаторами-варягами.

После долгих лет всеобщего равнодушия и застойной тишины, дух гражданственности, в самых разноликих его проявлениях, выскочил будто джинн из бутылки. Число людей, готовых всерьез отстаивать свою общественную позицию, будь она убедительной или не очень, заманчивой или пугающей, стремительно растет.

И видно уже, насколько система власти не готова не то что приспособиться к новым реалиям, но даже и осознать их смысл. Там все никак не поймут, что граждане десятых годов, в отличие от "населения" 90-х, добиваются своего всерьез.

А если так, то что может быть нелепее каких-то спешно изобретаемых гигантских штрафов за нарушения на митингах, когда считаться с предписаниями властей становится дурным тоном? И что принесут марионеточные контрмитинги и фальшивая контрпропаганда, от которых по другую сторону разделительной черты только крепнет уверенность в себе и в собственной правоте?

Эпоха инфантильных зрителей закончилась. Наступает эпоха участников гражданской жизни. Эта жизнь – вовсе не детский утренник, одинаково приятный для всех приглашенных. Это столкновение страстей и интересов, итог которого не может быть предрешен заранее. Но надежды как-то "отменить"эту незапланированную гражданственность куда более наивны, чем расчеты загнать обратно в бутылку джинна, который из нее вырвался.