Без оппозиционности нет российской интеллигенции

«Русская интеллигенция скоро почувствует себя в положении продавщицы конфет голодным людям» (В.О. Ключевский)

Прежде чем обратиться к проблеме оппозиционности российской интеллигенции вообще, и в начале ХХ столетия в частности, хотелось бы сразу оговориться, что являюсь сторонником того мнения, что интеллигенция - историческое и преходящее явление, порожденное соответствующей эпохой. Даниил Гранин еще в середине 1990-х годов высказал опасение относительно утери интеллигенцией оппозиционности власти. Я готов пойти дальше и выдвинуть предположение, что утрата интеллигенцией оппозиционности станет концом ее существования.

Интеллигенция - это странное порождение русской жизни, которое не может быть описано, а тем более объяснено, ни как социальный, ни как психологический феномен, в отдельности. Она генетически выросла на межцивилизационном споре Запада и Востока. В силу чего российскую интеллигенцию следует расценивать как специфическую реакцию России и русского общества на изменение исторических условий существования российского социума.

Согласно формационному подходу, речь идет о вступлении России в период капитализма и включении страны в мировой рынок. Формационный скачок породил модель «догоняющего развития», представляющую собой своеобразный цикл развития «реформа-контрреформа». Что, в свою очередь, усугубило состояние «раскола», в котором находилось российское общество после петровских реформ. В этих условиях появление нового «интеллектуального слоя» стало своеобразным ответом западной идее модернизации.

С точки зрения культур-системного анализа, российское общество входит в рационалистический («просвещенческий») период своего развития. «Культурный взрыв» первой четверти XVIII столетия выдвинул на первое место знание, а место учителя заняла Западная Европа. Конечно, исторически некорректно говорить об образованном дворянстве XVIII века как об интеллигенции, но именно их самосознание предопределило образование в следующем столетии особой «духовной корпорации» или, по определению В.И. Даля, «разумной, образованной, умственно развитой части жителей». В «питательной среде» эпохи Просвещения российская «прединтеллигенция» быстро прошла путь от чисто религиозных пророчеств и пастырства до проводников христианских истин в светском сочинительстве 1840-х годов. Александра Радищева можно считать «дедушкой» русской интеллигенции, от которого она унаследовала сочувствие угнетенным. А Петр Чаадаев стал ее «отцом», научившим интеллигенцию философствовать.

С позиций теории этногенеза, мы имеем дело с фазой надлома. Изменение линии этногенеза в начале XIX века стало временем упадка пассионарности и постепенным ростом числа субпассионариев с характерным для них менталитетом («каждому по потребностям»).

Свою роль в формировании «второго духовного сословия» сыграли также властный произвол и пробуждение национального самосознания после Отечественной войны 1812 года. Окончательно тип русского интеллигента сложился в кружках 1940-х годов во многом под влиянием идей Гегеля («дух есть интеллигенция»), Шеллинга (интеллигенция как воплощение всего субъективного - «Я») и Фихте (заимствованная позднее марксизмом концепция творческого преобразования мира). В качестве политической и, главное, оппозиционной силы интеллигенция выступила в 1860-х годах, а введение этого термина в широкий оборот в 1870-х - 1880-х годах просто констатировало факт появления новой политической силы.

Главное заблуждение авторов «Вех» - отождествление леворадикальной интеллигенции со всей интеллигентской «корпорацией».

В составе последней всегда был «культурнический» слой, видевший перспективы России в воспитании и нравственном совершенствовании и не принимавший насилия как средства преобразования мира. Надо учитывать противоречивость интеллигенции, заключающуюся, прежде всего, в ее национальной и европейской устремленности, и тенденцию к радикализации, наблюдаемую на протяжении второй половины XIX - начала XX вв. «Западническо-славянофильское» поколение еще не звало к топору, но его мессианскими претензиями воспользовалось следующее - «революционно-демократическое» - поколение. В этом контексте противостояние общества и правительства понималось, прежде всего, как борьба за «проект» будущего, а сложные явление общественной жизни раскрашивались в два цвета - прогрессивный и реакционный. Показательно, что в политическом протесте образованных кругов уникально сочетались «банкетные кампании» и идущая из глубины веков петиционная традиция. Кроме того, для российской интеллигенции всегда было свойственно очарование мощью тирании.

Отчужденная от государства и даже враждебная ему, интеллигенция не делала попыток понять власть, поддерживающую в стране унизительные порядки. Тем более интеллигенция не могла идти с этой властью на компромисс и сотрудничество. Анархизм, народничество и марксизм пали в России на благодатную почву. Но события революции 1905 - 1907 гг. и последующая реакция показали, что большей части интеллигенции оказалось не по пути с революционными партиями. «Бегство» ее к кадетам, с точки зрения бывших соратников, свидетельствовало о «ренегатстве» и «интеллигентской хлюпкости» (по выражению лидера большевиков В.И. Ленина). Тогда как сторонники либерализма и реформизма усматривали преемственность своих идей в земском движении, а перспективы видели в утверждении основ «гражданского общества». Впрочем, в отличие от земских либералов XIX века, выступавших против нелегальной деятельности, либеральные интеллигенты еще до революции приступили к созданию своих нелегальных печатных органов и организаций.

Понять поведение интеллигенции в годы революции можно, только исходя из учета трех составляющих ее ценностного ядра: профессионального долга, гражданской позиции и морально-нравственных оснований. Так, актеры театра вели общественную деятельность в рамках профессии, даже в пик революции стремясь отгородиться от политики. Примат эстетического доминировал над социальным и этическим критериями.

Просто, по мере того, как, по меткому выражению князя С.Н. Трубецкого, «монархический дух хирел», в глазах даже самых умеренных представителей «интеллигентского сословия» власть и самодержавие сливались. В течение довоенного периода «революция в ожиданиях и амбициях» все больше принимала форму радикальной политической оппозиции существующему режиму. К примеру, земства, бывшие всегда «либеральной цитаделью», после революции 1905 - 1907 гг. стали (особенно в черноземных губерниях) оплотом правых. Государственная Дума стала не столько первым опытом российского парламентаризма, сколько «рупором народного гнева». Роспуск I Государственной Думы вызвал протесты в основном либеральной общественности, ярким проявлением которых стало Выборгское воззвание о пассивном сопротивлении, принятое главным образом кадетской группой. Однако в народе призыв «выборжцев» не платить налоги и отказываться от службы в армии серьезного отклика не нашел. В отношениях интеллигенции к народу отразилась ее историческая драма: она шла на костер во имя народа, который этой жертвы не заметил.