Какую из этих элит поддерживать Церкви?

В последние недели возник вопрос о том, что нужно, чтобы РПЦ стала посредником в переговорах между "оппозицией" и "властью". Возник он после рождественского интервью патриарха Кирилла на канале "Вести-24" и обсуждается до сих пор.

Однако процесс, который едва начался, некоторые наблюдатели спешат назвать завершенным. А точнее, неудавшимся. Весьма любопытна в этом смысле статья "Церковь как медиатор: много против, ноль за" за авторством Дмитрия Свердлова.

Начинается она с категоричного утверждения:
"Идея использовать Церковь как общественного посредника... применительно к нашим текущим реалиям... оказывается утопичной и во многом провокационной". В чем суть провокации и каковы "текущие реалии", из текста статьи нам узнать не суждено. Зато мы можем обогатиться множеством авторских наблюдений, выводов, предположений и констатаций.

Обычно, – утверждает Дмитрий Свердлов, – общественный диалог обеспечивают "конкурентный парламентаризм и свободные СМИ".
Может ли все это существовать одновременно с наличием в обществе финансового ценза, – такой вопрос у автора не возникает. Но это, в конце концов, его дело, какими вопросами задаваться, а какими нет. Так что наберемся терпения.

Если верить Свердлову, сама потребность в "медиаторе-посреднике" – будь то Церковь или кто-то еще – признак незрелости общественных институтов (в оригинале несколько загадочнее: "механизмов, которые позволяют вести квалифицированной диалог"). Тем не менее – внимание, категорический императив! – мы обязаны "ориентироваться на демократию как парадигму развития страны", а это значит, что надежда на "посредника, как на авторитетного родителя, который в трудную минуту придет и решит все проблемы, не позволит инфантильному обществу повзрослеть".

Странно, право. А вот многие историки утверждают, что Церковь в период первой русской Смуты как раз очень способствовала гражданскому согласию (едва ли не впервые в истории России) и мягкой, демократической смене династии (плюсы и минусы романовского политического проекта – вопрос другой). Но это в сторону.

Внимательный читатель скоро заметит, что начав с тезиса об "утопичности" и "провокационности" посредничества Церкви, Свердлов пускается во все более условные рассуждения о вреде любого общественного посредника, даже самой мысли об этом (ибо она инфантильна). И, наконец, об отсутствии в России "традиции социального диалога" и "конкурентного парламентаризма".

Ближе к финалу, словно спохватываясь, автор "Церкви как медиатора" спешит напомнить, что речь все-таки об РПЦ, а не об исторических изъянах российского светского общества. И на всякий случай оговаривается: авторитет Церкви в политических вопросах сомнителен, а цифра в 80 млн. православных в России "может быть подвергнута критике".
Риторическая ловушка для читательского ума бесшумно захлопывается. Соображения весьма общего плана (о перманентном социальном расколе в обществе) выдаются за аргумент против церковного посредничества как такового. Это звучит почти как "у вас все равно ничего не выйдет, поскольку мироздание несовершенно".

И последний аргумент, уничтожающий все предыдущие (а ну как они не сработают): "нет ощущения, что власть в России на самом деле ищет диалога с протестующими гражданами.

А значит, власти и не нужен реальный социальный медиатор".
Словом, тысяча и одна причина не думать о белой обезьяне...

Однако риторика риторикой, но остается вопрос: что делает или собирается сделать Церковь, чтобы в условиях недоверия к конкретной власти удержать общество от сползания к бессмысленному хаосу.

Важный момент состоит в том, что Церковь не может навязать свои рецепты. В этом случае ее не станут слушать, и будут правы. РПЦ, в отличие от политических партий и лидеров, никого не расталкивает локтями. Она может лишь смиренно ждать, когда к ней обратится национальное большинство. А обращение случится тогда, когда чисто партийные (или, если угодно, "парламентские") возможности решения проблемы будут исчерпаны.

Это важнейшее условие для роли общественного и политического арбитра. И, наконец, слова Патриарха о том, что его паства присутствует в обоих лагерях – и на Болотной, и на Поклонной и он не имеет права безоговорочно поддержать кого бы то ни было – уже вклад в мирное разрешение конфликта. Ведь очевидно, что посредник обязан быть вначале миротворцем, а уж потом носителем идейной позиции.

Впрочем, при более глубоком анализе возможен вопрос: а выражает ли хоть одна из сторон позицию, которая могла бы быть поддержана РПЦ по существу?

И это, честное слово, интереснее, чем все на свете теории "гражданственности" и рецепты демократии под ключ.
Диалог нужен не власти. Диалог нужен самой нации. Не с властью, а с собой – точнее, "внутри себя". Тогда, глядишь, и пресловутая власть подтянется.

А вот с таким диалогом пока действительно проблемы.

Главное, что надо понять: на политическом поле не два, а три игрока. Власть, "оппозиция" и народное большинство.
В целом ситуация выглядит так. Левое и консервативное большинство кардинально не устраивает проводимый курс на социальную деградацию. А либеральные лидеры оппозиции твердят о "прозрачности", "фальсификациях" и тяжкой губернаторской доле.

Ну как назвать курс страны, чьи министры складывают в зарубежных банках валютные сбережения под 2-3%, для того чтобы потом – там же! – взять кредиты под 7-9%. Даже ученик начальной школы сообразит: "А почему нельзя взять кредит у себя самого?"

Левоконсерваторы пока еще не знают, как правильно спросить, а власть уже начала отвечать. Например, мы слышим отчетливые предложения определить цену отступных за сомнительную приватизацию 90-х.
А что вожди революции или, пардон, оппозиции? В том-то и дело, что они сами являются горячими сторонниками нынешнего курса. На их языке – "открытой экономики".

Народное недовольство – их аргумент в споре с президентско-премьерским окружением, и только. В споре за место под солнцем, а не за идею. В конце концов, консенсус элит вновь наступит. Какую из этих элит поддерживать Церкви?

Никакую. Церковь не элитарна.

Ей важно то самое народное большинство, которое либеральная власть и либеральная оппозиция сейчас так мучительно делят.