Почему в России эпидемия ВИЧ не идет на убыль?

В череде событий Всемирного экономического форума 2012 года в Давосе прошел и торжественный ужин по случаю десятилетия Глобального фонда по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией. На него пришли Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон и другие известные лица мировой политики. Были и бизнесмены, которые делятся деньгами с фондом: Билл Гейтс, Джордж Сорос, Уоррен Баффет… Исполнительный директор фонда профессор Мишель Казачкин (Michel Kazatchkine) вырос в семье русских эмигрантов во Франции и связан с Россией, по его словам, особыми культурными узами. Он рассказал в интервью «Новой газете» о том, чем занимается это уникальное государственно-частное партнерство в области глобального здравоохранения.

— Где мы были в области борьбы со СПИДом десять лет назад и что имеем сейчас?

— Хочу начать с хорошего в том, что касается России. В вашей стране в последние годы многое улучшилось. Около 70 тысяч человек принимают антивирусную терапию, тогда как шесть-семь лет назад вообще никого не было. В России поняли, что эпидемия серьезна. Много изумительных людей работают в СПИД-центре. Среди врачей, медсестер, членов НКО, которых я там встречал, есть настоящие герои, подвижники.

С другой стороны, хочу, чтобы всё было ясно. На мировом уровне рост эпидемии СПИДа остановлен. За последние четыре года число новых заболеваний среди молодых людей уменьшилось примерно на четверть. Смертность от СПИДа, в том числе в Африке, уменьшилась за последние четыре-пять лет тоже на четверть. Теперь, когда я приезжаю в Африку, меня больше не преследует впечатление смерти и безысходности. Люди знают, что есть лекарства, есть надежда. 45 процентов нуждающихся в терапии имеют доступ к ней. Конечно, не 100 процентов, но это огромный прогресс.

А вот регион Восточной Европы и Центральной Азии, включая Россию, остался единственным в мире, где эпидемия не идет на убыль, а продолжает расти. В России, как и в Украине, по оценкам ООН, около одного процента населения ВИЧ-инфицированы. Это один из ста человек, включая стариков и младенцев! Очень серьезно. Это значит, что в больших городах и в группах повышенного риска (потребители наркотиков, сфера секс-услуг, мужчины-гомосексуалисты) зараженность предельно высока.

— То есть мы хуже Африки?

— В Африке природа эпидемии другая. Там она генерализована, то есть охватывает все общество, в деревне и в городе, и распространяется прежде всего гетеросексуальным путем. В Восточной Европе и Центральной Азии она, как мы называем, концентрирована.

Люди групп риска во многих странах исключены из социальной системы. В России и в регионе это проявляется в особо жестокой форме. Правительственная политика в отношении наркозависимых носит репрессивный характер. А к чему ведут репрессии? К тому, что люди не обращаются за помощью в государственную систему. Они отказываются лечиться.

Существуют технологии снижения вреда. В том числе раздача одноразовых шприцев или заместительная терапия, когда наркозависимым людям дают синтетические медикаментозные опиоиды, употребляемые перорально. Потребность человека в наркотике удовлетворяется, но он хотя бы не колется. Россия — одна из редких стран, которые сопротивляются этой практике, хотя она соответствует стандартам ВОЗ и UNODC (Управления по наркотикам и преступности ООН).

Я отношу это к медлительности политического и социального переходного процесса в России. У меня, и я не скрываю, прекрасные отношения с российскими властями. Хотя по этой теме мы совершенно расходимся с министром Татьяной Голиковой и даже с российскими академическими стандартами. Но речь идет всего лишь о стандартах UNODC — антинаркотической организации ООН со штаб-квартирой в Вене, которую, по иронии судьбы, возглавляет русский, бывший посол в Лондоне Юрий Федотов. Я надеюсь, что это временный тупик. Не хочу, чтобы мои слова вселяли пессимизм, но я обеспокоен: если масштаб проблемы не уменьшится, то ущерб будет значительным.

Появилась тревожная тенденция: по словам представителей российского здравоохранения, все больше случаев заражения ВИЧ-инфекцией гетеросексуальным путем. То есть эпидемия, которая до сих пор была локализована в группах риска, начинает расползаться в обществе.

— Какова доля ответственности российских властей? Что они должны были бы сделать?

— Две вещи. Прежде всего открыться для диалога с международным сообществом, расширить профилактику и перейти на международные стандарты. Россия не может оставаться островом. Власть должна чувствовать себя неловко, если ей говорят: вы — страна с самым высоким уровнем эпидемии СПИДа.

Во-вторых, сформировать систему партнерства между гражданским обществом и правительством. Российская публичная система остается неоправданно вертикальной. Она заключена в жесткие рамки. Нужно открыться, привлечь людей, способных разговаривать с наркоманами. Наладить государственное финансирование неправительственных организаций, как это делается во многих странах, где эпидемическая ситуация хорошая. Они возьмутся за работу, которую не может делать правительство.

Китай сейчас активно работает в этом направлении. Его политика в последние пять лет радикально изменилась. Глобальный фонд стал в Китае инструментом, который в своей области помог переменам. В России он тоже был инструментом. Наше финансирование (около 300 миллионов долларов в 2004—2010 гг.) помогло гражданскому обществу создать сетевые организации.

Сейчас Россия больше не входит в число стран, финансируемых фондом. Во-первых, потому что она не бедная. Во-вторых, ее политическая позиция состоит в том, что «мы сами знаем, что делать». НКО закрываются одна за другой. Мы теряем поле, особенно в профилактике, в то время как эпидемия его завоевывает.

— Россия была реципиентом фонда, сегодня стала донором. Как изменилось ее отношение к борьбе со СПИДом?

— На петербургской «восьмерке» 2007 года Россия решила стать донором фонда (члены «восьмерки» обеспечивают 85 процентов наших доходов). Она решила с 2007 до 2010 года вернуть фонду все, что он дал ей с 2003 до 2007 года. Так оно и произошло. Россия вернула 250 миллионов. А в 2010 году в Нью-Йорке состоялась конференция, где доноры объявили о пожертвованиях на три года вперед. Россия обещала 60 миллионов, став тем самым уже чистым донором.

— Россия финансирует фонд только за счет государственных средств? Какова роль российского частного бизнеса?

— От частного сектора России мы не получаем пока ничего.

— То есть Биллов Гейтсов в России не наблюдается?

— Не наблюдается, хотя они могут быть. Я неоднократно за последние четыре года участвовал в ужинах, на которые депутат Михаил Гришанков приглашал бизнесменов. До сих пор ничего не получилось, хотя надежда остается. Люди, которые покупают самые большие в мире яхты, должны понимать важность своего пиара. Они получают известность среди публики, покупая футбольный клуб в Англии или Франции. Но вложиться в социальную сферу — это значит проявить гражданскую ответственность в мире, где богатые очень богаты, а бедные все беднее и беднее.

— Каковы успехи науки в лечении СПИДа и есть ли обнадеживающие перспективы?

— Это трудный вопрос. Сегодня нет лекарства, которое искореняет вирус, но есть такие, которые дают возможность пациенту жить практически столько же, сколько живут здоровые люди. Конечно, с трудностями, ограничениями. Но если вы принимаете медикаменты каждый день, вы можете вести нормальную социальную, физическую, эмоциональную жизнь.

Проблема в том, что для этого нужны огромные средства. Науке еще предстоит сделать огромный шаг вперед. Трудно будет найти коктейль медикаментов, который искоренит вирус ВИЧ.