Россия обретенная и утраченная

За последние несколько лет внешняя политика России стала более определенной. Возврат в «сообщество западных стран» - как держава среди других держав - происходит сегодня на основе Равенства (как сказал Джордж Оруэлл, «некоторые более равны, чем остальные...»).

В соответствии с французской моделью не федерализм, а централизм становится нормой даже для англо-американской идентификации государства и нации. Тот же идеал определяет и образ России. Еще меньше, чем полиэтнические образования, Англо-Америка склонна принимать госсектор в экономике - это наследие мексиканской революции, забытое на ее родине, но возрождающееся в других странах Американского континента, таких как Венесуэла и Боливия).

Но Запад неодинаков. Существует и Запад, который предпочел бы видеть Россию постиндустриальной, - это формирующаяся Америка индейцев - например, та часть Мексики, где преобладают майя (и где живу я). Этот индейский Запад - в отличие от Англо-Америки - сегодня реагирует на продвижение капитализма так, как некогда реагировала лесная, «спящая» Россия крестьян на атаку «железного» Запада, на его «неумолимое продвижение» (согласно определению Николая Клюева).

Англо-Америка хотела бы видеть Россию со свободным рынком и в форме привычной президентской республики (что было бы ближе российским традициям, чем парламентаризм, обычный для Западной Европы). Россию как конфедерацию предпочли бы те, кого можно назвать интеллигенцией «Запада», - те, кто серьезно относится к самоопределению наций (не исключая чеченцев), понятию, на практике чуждому французской модели постнаполеоновских «новых государств», государств-наций - когда не может быть больше одной нации в рамках одного государства. Даже (или именно) в Северо-Американской Федерации Советский Союз рассматривался как земля «русских» - нерусских считали «меньшинствами» (здесь даже поднимался вопрос о том, был ли армянский язык... «русским диалектом»).

Не существует общего «западного» представления о «русском вопросе» - не существует даже единого французского или немецкого представления (не говоря уже о традиционно антирусской польской, финской, венгерской, даже шведской концепции «русских»). Если сталинизму удалось превратить в антирусское традиционно благожелательное отношение к русским со стороны чехов (и даже болгар), то вдохновленная Австрией патологическая ненависть к России, свойственная гитлеровской Германии, после холодной войны уступила в этой стране место прагматической, рациональной склонности к экономическому сотрудничеству с Россией, которая уравновешивала бы зависимость Европы от США. Что не возродилось в Германии, так это прусские «русофильские» тенденции (некогда нечуждые части немецких крайних националистов, они достигли кульминации в культе Достоевского в среде немецкой интеллигенции в 1920-х годах).

Что касается всех возможных наднациональных объединений, то, с одной стороны, существует новозаветное видение универсального объединения человечества, а с другой стороны - ветхозаветное наследие и кальвинистские представления об объединении избранных. И то и другое представление имеют в качестве предпосылки преобладание разума и морали. А оно пришло в упадок с тех пор, как в политической науке на смену вильсонианскому политическому морализму пришел реализм в духе Ханса Моргентау, а домарксистский морализм русских революционеров (от Керенского до Исаака Штейнберга[1]) уступил дорогу ленинскому принципу, гласящему, что «в политике нет морали, только преимущество выгоды» (подобный утилитаризм вождь большевиков разделял со своими капиталистическими соперниками).

И все же население Соединенных Штатов - в отличие от большинства людей, живущих в Центральной Европе, - не утратило способности отличать хорошее от плохого; в том случае, и если они верно информированы, они принимают сторону неудачника.

Но прошло время, когда - в 1876 году - русские революционеры в царских тюрьмах поднимали звездный американский флаг во имя «воздуха свободы», которым повеяло из Соединенных Штатов в 1776-м. Прошло и то время (менее отдаленное), когда казалось - в Германии 1920-х годов, - что изоляция Советской России от Европы подрывала Запад, лишая ее связи с русской духовностью. Ничего из этого не ощущается сегодня, после того как сталинские русские смогли так догнать и превзойти Америку, что спустя семь десятилетий под властью марксизма Россия стала более капиталистической, чем когда-либо прежде. И «Запад» более уже не испытывает страха перед этой карикатурой сталинизма на самого себя. Поскольку они верят в унаследованное от Джона Локка утверждение, что «человеческая природа остается одинаковой, молится человек богу или собственности». Их успокаивают сегодняшние русские, внешняя политика которых нацелена на приобретение добра, - но не на служение Добру (как то было в России 1917-го), - и для которых восстановилась Церковь, а не юродивое правдоискательство (для которого в английском языке не существует слова).

Именно на этом (скромном) уровне представление России о самой себе ближе всего подходит представлению «Запада» о самом себе. России, которая не вписывалась бы в нормальность «западных» критериев, в нормальность «погони за счастьем» и «избегания боли», больше не существует. Уже нет более ее первых революционеров, захваченных высоким стандартом Ухода из жизни, более чем нормальностью высоких стандартов жизни. С тех пор как История исполнила предсказание Александра Герцена - «пролетарии всех стран - средний класс будущего», - «русская проблема» оказалась сведена к проблеме сильного среди сильных. Никогда не было «британской» или «французской проблемы», только - «немецкая проблема» и «японская проблема», а на смену прежней «русской проблеме» приходит «проблема исламская».

Исламские представления о России зависят от США - ее главного конкурента, который продолжает поддерживать агрессивность современного Израиля. Тенденция такова, что для Китая с геополитической точки зрения территория России становится целью демографической экспансии - таким нациям, как киргизы (или даже казахи), пора готовиться к судьбе уйгуров. Позитивным остается отношение к России со стороны Индии. Политически - через американские ассоциации Пакистана. Культурно - не без влияния того факта, что Толстой вдохновлял Ганди и даже Субхаш Чандра Бос предпочитал Советский Союз японским союзникам.

Что касается выгод «частичной десуверенизации», то их наличие предполагает, что ослабление суверенитета происходит совместно и взаимно. Рассчитывая на такие шаги, идешь против исторического опыта. Обоюдной бывает реакция на агрессию, не на шаги к миру. Однажды НАТО отреагировало на сталинскую агрессию в отношении чешской демократии. А последствия российской «десуверенизации», конечно, окажутся чем-то похожим на то, как распад Варшавского договора отразился на НАТО. Для примирения требуются инициативы с обеих сторон, для конфронтации - достаточно одной.