Другой мир после 1945 года

На уровне официальной идеологии в годы Второй Мировой войны СССР признавал себя демократической страной и в этом качестве противопоставлял себя, наряду с США и Англией, тоталитарным диктаторским режимам оси Рим-Берлин-Токио. Государственный секретарь США Эдуард Стеттиниус писал в 1944 году: «Боимся ли мы коммунизма в России? С какой стати нам его бояться? ...Мы работаем над нашим экспериментом уже более 150 лет - и мы будем продолжать идти своим путем, а Советы пусть на свой лад работают над своим экспериментом. Нам нечего бояться России. Мы только выиграем от дружеского и взаимовыгодного сотрудничества с нею».

США: между крайностями изоляционизма и глобализма

В элите Соединённых Штатов Америки с начала ХХ века конкурировали и взаимодействовали две концепции внешнеполитической деятельности: традиционный изоляционизм и экспансионизм, или глобализм. Второй вырос на почве первого, на почве военной неуязвимости США и веры в то, что общественно-политический строй США идеален и представляет высшее достижение человеческой цивилизации. В американском глобализме, зародившемся более ста лет назад, соединились рациональная философия Просвещения и религиозный квази-христианский мессианизм.

Концепцию глобализма одним из первых в ясной и сжатой форме выразил сенатор Альберт Беверидж: «Всевышний одарил нас духом прогресса, чтобы мы могли одолеть силы реакции во всём мире. Он сотворил нас сведущими в вопросах управления, чтобы мы могли управлять дикими и пришедшими в упадок народами. Не обладай мы такой силой, весь мир вновь впал бы в варварство и темноту. Из всей нашей человеческой расы Господь выделил американский народ как нацию, избранную в конечном итоге руководить духовным возрождением мира. Такова божественная миссия Америки».

Сказано было 9 января 1901 года. Эта доктрина до сих пор является кредо алармистских кругов республиканской партии. Но в разное время не чужды ей были и другие круги американской элиты.

Первая мировая война нанесла сильный удар по традиционному изоляционизму. В то же время для осуществления доктрины глобализма в чистом виде у США ещё не было сил и средств. Так возникла концепция американской внешней политики, которую можно условно назвать «открытостью миру». То есть активное участие в международном политическом процессе, но без попыток навязать миру свою волю. Это был как бы третий путь между крайностями изоляционизма и глобализма.

Руководство США в мире, согласно этой концепции, осуществляется путём морального влияния, в том числе через международные институты. Практическим воплощением данной доктрины послужили «14 пунктов» президента Вильсона и идея создания Лиги Наций.

После окончания Первой мировой войны изоляционисты в союзе с крайними глобалистами взяли реванш, добившись неучастия США в детище самих же США - Лиге Наций. Первые раскритиковали Лигу Наций как инструмент, с помощью которого другие державы смогут оказывать давление на США. Следовательно, с их точки зрения, участие США в Лиге Наций ущемляло суверенитет США. Вторым было нужно «чистое», безраздельное доминирование США над миром.

Выбор элиты США между этими тремя доктринами был, ни много ни мало, как цивилизационным выбором самих Соединённых Штатов. И он, по-видимому, до сих пор не окончателен.

Межвоенный период и особенно Вторая мировая война способствовали временному укреплению позиций сторонников «третьего пути» во внешней политике США. Президент Франклин Д. Рузвельт был ярко выраженным сторонником открытости США миру и «идеологического» стиля руководства. Необходимость сотрудничества с СССР в деле разгрома фашистского блока ориентировала значительную часть элиты США в направлении сотрудничества с государствами, выбравших разные модели социального устройства. Если попытаться выразить дух глобальной политики США при Ф. Рузвельте современными понятиями, то, на мой взгляд, это были бы: уважение суверенитета государств, многополярность и диалог цивилизаций.

«Рузвельтовская» эпоха: курс на долгосрочное сотрудничество с СССР

Э. Стеттиниус в уже цитированной нами книге «Ленд-лиз: оружие победы» так представлял себе основы послевоенного мира и миролюбивой политики США в нём: «Когда мы не были Объединенными Нациями и каждый был сам по себе, мы знали только беды и поражения. Став Объединенными Нациями, мы перехватили инициативу у врага, а сейчас мы только побеждаем. Неважно, сколько еще месяцев борьбы впереди, - безусловно, победа за нами, пока мы едины.

А на что мы будем способны после достижения нашей победы - это зависит от того, сумеем ли мы заключить мир на таком же пути, на каком умели бороться против агрессии, оставаясь Объединенными Нациями. За 30 месяцев, с 11 марта 1941 года, мы убедились, что наше единство может делать чудеса. Мы избежали катастрофы, которая могла на столетия отсрочить приход свободы, и получили огромную возможность добиться лучшего будущего для всех людей. Этой возможностью мы сможем воспользоваться при условии, если останемся едиными.

Можно спросить, а почему вообще возникает вопрос о возможности нашего дальнейшего сотрудничества? Если мы победили благодаря единству, какой страшной насмешкой будет, если мы потерпим поражение во время мира, не сумев сохранить единство! Тогда поистине все потери, все жертвы, принесенные теми, кто жил и боролся ради победы, окажутся напрасными.

Но если мы научились вместе воевать, то можем научиться и сотрудничать после войны. Конечно, будут трудности, противоречия, столкновения интересов. Но здесь нет ничего нового или страшного. Такие вопросы можно решать к общей пользе. Американцы, которые в этом сомневаются, по-моему, и это странно для меня, не очень верят в нашу способность мудро и с пользой для всех использовать нашу силу в международных отношениях.

Чего нам бояться? Конкуренции со стороны Великобритании? Будем надеяться, что между нами будет здоровое соперничество, как и хорошее сотрудничество в борьбе за процветание наших собственных и других стран. После победы в этой войне для нашей страны едва ли будет смысл бояться чьей-то конкуренции. Мы будем располагать громадными материальными ресурсами и промышленной мощью в качестве страны, не пострадавшей от врага, бизнесмены которой умеют вести дела с бизнесменами всего мира, страны, располагающей также большими знаниями о жизни других народов благодаря миллионам наших соотечественников за рубежом. Боязнь конкуренции с нашей стороны можно было бы понять у англичан, понесших тяжелые экономические и военные потери. Впрочем, англичане и сами хорошие бизнесмены, способные восстановить свою экономику, и их успех в наших интересах. В свободном, процветающем мире перед всеми открываются большие экономические возможности.

Боимся ли мы коммунизма в России? С какой стати нам его бояться? Разве мы так плохо верим в нашу форму правления и не понимаем того, что уже принесло и еще принесет нашей стране свободное предпринимательство, регулируемое в интересах демократии? Мы работаем над нашим экспериментом уже более 150 лет - и мы будем продолжать идти своим путем, а Советы пусть на свой лад работают над своим экспериментом. Нам нечего бояться России. Мы только выиграем от дружественного и взаимовыгодного сотрудничества с нею.

Боимся ли мы возрождения Китая? Конечно, нет. Китай уже две тысячи лет был самым миролюбивым из великих народов. Новый Китай можно считать моральным лидером среди Объединенных Наций в отношении понимания того, что необходимо делать ради налаживания сотрудничества между народами.

После достижения мира американцам нечего будет бояться, кроме неверия в себя и в свою страну. Если мы готовы продолжать сотрудничество времен войны и во время мира, то и с нами будут сотрудничать другие народы к нашей общей пользе.

Все Объединенные Нации подписались под целями, провозглашенными в Атлантической хартии и Декларации Объединенных Наций, которые кратко можно сформулировать как свободу слова, свободу вероисповедания, свободу от нужды и страха. Таких целей не достигнешь сразу - путь к ним долог и труден, но они не менее достойны и реальны, чем цели нашей Декларации независимости. Без них не достигнешь прочного, продолжительного мира. История человечества свидетельствует, что мир и процветание несовместимы с тиранией, нуждой и страхом».

Стеттиниус выражал взгляды «рузвельтовской» элиты, настроенной на сохранение Великой коалиции, сложившейся в годы Второй мировой войны, а самое главное - духа сотрудничества и взаимопонимания между народами, который позволил бы предотвратить войны и военное соперничество. Тот же Стеттиниус так писал о советской элите, с представителями которой он по долгу службы входил в контакт:

«Когда начинается конференция, они обычно сразу переходят к делу, выказывая трезвость и практицизм. Они очень серьезны по манере поведения и могут показаться скрытными, но если с ними вести откровенный и честный разговор, то в ответ они проявляют искреннюю доброжелательность. Чем больше мы с ними работаем вместе, тем лучше понимаем друг друга».

Возможная эволюция СССР: от коммунизма - к консерватизму и традиционализму

Внутренние процессы в Советском Союзе также одно время давали надежду на продолжение сотрудничества стран антифашистской коалиции. Кстати, это выражение в СССР того времени не использовалось. Общеупотребительным названием было демократическая коалиция. То есть на уровне официальной идеологии СССР признавал себя демократической страной и в этом качестве противопоставлял себя, вместе с Англией, США и другими буржуазными демократиями тоталитарным диктаторским режимам.

Во внутренней политике новая установка находила практическое выражение. В частности, по указанию Сталина в 1946 году был подготовлен проект новой конституции СССР, предусматривавший, среди прочего, расширенный перечень прав и свобод, а также выставление конкурирующих кандидатов на выборах в Советы. Между прочим, обильно цитированный нами Стеттиниус писал о советской конституции 1936 года, что в ней заложены демократические принципы, и это подчёркивает отсутствие непримиримых идеологических разногласий между США и СССР. Если Советский Союз после войны проявит готовность соблюдать демократические принципы своей конституции в полной мере, это будет ещё одним важным залогом сохранения Великой коалиции1.

В 1947 году Президиум Верховного Совета СССР отменил смертную казнь. В это же время в советских министерствах насаждается форменная одежда, как в дореволюционное время, вводится особый институт - «суды чести» по мелким должностным преступлениям гражданских служащих. В последнее время получили известность факты о том, что Сталин в последние годы жизни стремился перенести центр принятия политических решений в конституционные органы - Совет Министров (как стал называться бывший Совет народных комиссаров с 1946 г.) и Президиум Верховного Совета, оставив за партийными органами функции идеологического руководства. Авторитета Совмину прибавляло то, что его возглавлял сам Сталин.

Деидеологизация государственных институтов стала отчётливо выраженной тенденцией. Кроме переименования Совнаркома в Совет Министров (как в Российской империи), в том же 1946 году Рабоче-Крестьянская Красная Армия переименовывается в Советскую Армию. В речах Сталина и других советских руководителей всё реже звучат слова про коммунизм. Особенно это проявилось в отношении к международным делам, когда коммунистические партии в зарубежных странах были названы Сталиным всего лишь... «авангардом антиимпериалистических и национально-освободительных движений».