Нации и национализм в посткоммунистическую эпоху

Что нового о национализме узнаем мы, учитывая опыт соревнования между ним и коммунизмом после 1917 p.?

В книге «Нации и национализм» Геллнер писал: «Национализм не является тем, чем он нам кажется, впрочем, он также не является тем, чем он считает себя сам». «Национализм, - объясняет Геллнер, - принципиально склонен к обману ча самообмана. Дело в том, что национализм является по сути масштабным внедрением высокой культуры в обществе, где низкие культуры раньше господствовали в жизни большинства, а в известной степени - и всего населения ... Это творение анонимного, деперсонифицированного общества, которое состоит из самодостаточных индивидов, способных заменять друг друга, объединенных главным образом общей культурой ... [Это общество возникает] на месте предыдущей сложной системы локальных сообществ и фольклорных культур, которые систематически самовидтворювалися на локальном уровне силами этих микроспильнот. Вот что происходит в действительности.

Однако это - полная противоположность тому, что утверждают националисты и в чем они так горячо веруют »32. Очевидно, нет нужды спорить с Геллнер относительно того, действительно ли все националисты искупить этот грех обмана и самообмана. Некоторые националисты излагали свои взгляды вполне понятно, можно было бы назвать их представителями «научного национализма» в противоположность национализма «утопическом». Среди первых следовало бы вспомнить Фридриха Листа, его последователями в России были Сергей Витте и Петр Струве. Однако замечания Геллнера о том, что риторика национализма значительно отличается от его практики, заслуживает более широкий комментарий ввиду того, что мы знаем про национализм в посткоммунистическую эру.

Кеннет Майног и Берил Уильямс, формулируя свою концепцию, высказывают мысли, созвучные аргументам Геллнера. Они считают, что «национализм как идеология является не менее универсалистским [общечеловеческим], чем коммунизм ... обе доктрины (подобно любой идеологии) представляют собой комбинацию общего и особенного »34.

Интересно, что современные, то есть постсоветские российские авторы, выясняя причины коллапса Советского Союза, доходят подобного заключения о «универсалистского» (общечеловеческого) составляющей национализма. Они утверждают, что антикоммунистические национальные движения, возглавляемые прозападными элитами, были сильнейшими в европейских республиках СССР (Эстонии, Латвии и Литве, в западных регионах Украины), а центром российского прозападного национализма была Москва. Эти противники коммунизма отказывались от «советской цивилизации» в пользу западных (то есть «общечеловеческих») ценностей и западной цивилизации.

Осуждая антисоветский, прозападный национализм в России и бывших республиках СССР, Леонтий Бизов обращается к наследию русского мыслителя XIX в. Константина Леонтьева, который видел «в движениях, которые называют себя национальными, деструктивный космополитический смысл». Сочиняя об объединении Германии во времена Бисмарка, Леонтьев утверждал, что «современный политический национализм есть ... только масовизованим вариантом космополитизма, который вступил других форм и проявлений ». По мнению Визовая, то же можно сказать и об идеях московских «национал-демократов» в последние годы существования Советского Союза. Он положительно оценивает то, что советские республики Средней Азии не участвовали в разрушении СССР и сожалеет о пассивности российской провинции в то время.

Противостояние коммунизма и национализма на уровне общественной практики (а не только на уровне теоретико-философских дебатов) не только рельефнее выявило «вселюдськисть» последнего, но и продемонстрировало слабые черты советского коммунизма, которые до сих пор тщательно скрывались. Их противостояние стало полномасштабным лишь после 1945 p., когда коммунистические режимы российского образца были надеты странам гораздо более развитым, чем Россия и другие советские республики с точки зрения современной национальной государственности. Оно приобрело глобальный характер в виде Большого Соревнования двух мировых систем. В этом соревновании советская модель модернизации проиграла, и на коммунизм стали смотреть (также и в СССР) как на «неудачную форму модернизации».

Возвращаясь к теме о «етнификацию» народов в советское время, мы не можем не заметить, насколько односторонним было коммунистическое видение национализма. Современный национализм говорит на языке партикуляризма, но практикует универсализм: он действует в соответствии с общечеловеческих ценностей и стандартов, он берет пример с передовых - именно так действовали русские во времена Екатерины II. Сейчас несложно заметить, что сила национальных движений в Советском Союзе состояла в их двойной сущности (двойственности): то, что снаружи выглядело этнического парохиализму и даже изоляционизма от Москвы, в действительности было стремлением присоединиться ко всему миру, но не через посредничество Москвы, а самостоятельно .

Национализм направлен на подрыв и ликвидацию империй или тех образований, которые им тождественны. Национализм - это прорыв за пределы империй и подобных им цивилизаций. Национализм не только подрывает империи интеллектуально, отстаивая идею национального существования во всемирном контексте: во имя общечеловеческих принципов он исповедует самоопределения сообществ, подчиненных империям и цивилизациям. Признание этой «универсализацийно-подрывной» роли национализма явно недостает анализу столкновения цивилизаций в посткоммунистическом мире Сэмюэла Хантингтона 37.

Таким образом, возникновение национальных государств на постсоветском пространстве значительно облегчило доступ народов СССР к участию в делах человечества в отличие от времен «интернациональной» советской империи. Анализируя причины распада СССР с точки зрения исторической ретроспективы, мы не можем признать совершенно правильным утверждение Эрика Гобсбаума, который считает, что «самый простой способ объяснить взрыв сепаратизма в 1988-1992 pp. - Это воспринимать его как следствие незаконченного дела 1918-1921гг. "38 Можно согласиться с тем, что« коконы Версаля и Брест-Литовский еще зреют », и« некоторые из взрывных проблем 1988-1992 pp. были созданы в 1918-1921 pp. "39. Однако не стоит забывать и того, что современная ситуация формировалась также под влиянием новых факторов, в частности, взаимодействия коммунизма и национализма в период между 1917 и 1991 pp.

С одной стороны, существует государство, которое называют Российской Федерацией, - она ​​представляет себя как многонациональное государство. Здесь мы видим решительный разрыв с историей России как империи, базировавшейся на позаетничних началах. С другой - в России продолжаются споры относительно идентичности россиян: как совместить их самовосприятия как этнического сообщества («русским народ») с идеей российской политической нации («российский народ» или «народ России»)?

Некоторые из тех, кто отвергает любую форму политического или правового определения российской нации, настаивает на том, что западные идеи и институты принципиально несовместимы с Россией. Один из таких авторов, Владимир Махнач утверждает: «Концепция, согласно которой нация - это общность граждан государства, существует лишь на Западе. В России, всей Азии, Африке нация - это этнос и только этнос ... Никогда не будет нации "Индия" или нации «Россия».

Для Махнача (и для многих других) Украина и Беларусь являются частями России, и украинских и белорусы являются «русскими» как и великороссы.

Другие призывают своих соотечественников отойти от традиционных споров на тему «Россия и Европа» (независимо от их отношения к европейской ориентации России) и согласиться с другим определением России, ядром которой будет европейский регион с Уралом и Сибирью.

Хотя постсоветская Россия и считает себя демократической страной, построенной на принципах, подобных западных демократий, находятся еще люди, которые требуют возвращения к известной триады «православие, самодержавие, народность» 40. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что западные специалисты высказывают по России 1990-х годов соображения, которые вполне можно применить к России 1890-х. Брюс Портер, в частности, считает, что главная современная проблема страны является идентичной той, что «преследовала Россию на протяжении всей современной истории /.../ Это устаревшее вопрос слияния нации и государства является одной из наиболее определяющих проблем современной политической жизни России» 41.

Независимой Украине удалось избежать этнических и религиозных конфликтов, она не стала «второй Югославией», как в начале 1990-х годов предсказывали некоторые аналитики. (Оригинальной попыткой сравнить распад Советского Союза и Югославии, на основе обзора их докоммунистической истории, является труд Вейко Вуячича (Vujacic V. Historical legacies, nationalist mobilization, and political outcomes in Russia and Serbia: A Weberian view / / Theory and Society. - 1996 . - P. 763-801). Однако, подобно России, Украина также столкнулась с проблемой определения собственной идентичности как страна и как нация. Понятие «народ Украины» в Конституции 1996 г. охватывает всех граждан государства, однако некоторые из них настаивают на том, что «настоящими украинского» есть те, кто считает родным языком украинский (и пользуется ею в повседневной жизни), и считают себя украинское «по национальности», т.е. по этническому происхождению. Интересно, что этно-языковой определение нации поддерживают противоположные политические группировки , с одной стороны - украинские националисты из западных регионов, с другой - русские националисты, стремящиеся превратить Украину в двонациональну украинский-российское государство (о крымских татар, для которых территория современной Украины является исторической родиной, в этих спорах нередко забывают).

Понятно, что внутренние проблемы Украины неотделимы от такого внешнего фактора, как отношения с Россией. Продолжаются дискуссии относительно того, имеют украинское снова сближаться с Россией, образуя нечто вроде евразийской общности, или, наоборот, двигаться в противоположном направлении и искать сближения с другим традиционно не менее важной для них государством - Польшей, и через нее - с Европой в целом. Отношения с Украиной также остаются чрезвычайно важными и для России. Интересным началом совместных исследований истории и современным проблемам взаимоотношений России и Украины можно считать сборник статей российских и украинских исследователей «Украина и Россия: общества и государства» 42.

Независимые Украина и Россия пытаются определиться со своим будущим, отвергая каждый своим способом советское прошлое. Независимая Беларусь движется в противоположном направлении - президент Лукашенко является откровенным сторонником новой советского государства. Лукашенко вовсе не стремится превращать Беларусь в провинцию России с губернатором в Минске: он хочет, чтобы Россия, Беларусь и другие образовали некую большую общность. Его неосоветские руководства встречают сопротивление белорусского национального движения, стремящегося превратить Беларусь, как независимое демократическую республику, на часть Европы. Итак, в Беларуси борются не столько две концепции белорусской национальной государственности, сколько две национальных идентичности - одна белорусская, вторая - «советская». Последняя, ​​хоть и исповедует русскоязычность, явно не относится к русскому национализму. Какая из них победит - зависит не только от поведения населения этой страны, но и во многом от внешних факторов. Международные отношения и мировое сообщество с ее общечеловеческими стандартами играют весьма важную роль в формировании национальных идентичностей. Этнический фактор влияет на внешнюю политику - но нельзя не заметить и обратной связи 43.

Есть ли какой смысл употреблять понятие «советская национальная идентичность», как я это сделал в связи с Беларусью? Очевидно, что так, - но до определенной степени. Советский Союз имел сначала исчезнуть с карты мира, чтобы мир убедился в том, насколько тот продвинулся в формировании «советского народа». Сейчас мы видим, что определенные категории населения бывшего СССР действительно принадлежат к этой аморфной массы. Но является ли этот советский народ русскоязычным? Мы не можем априори отбросить такой вариант. Социологические исследования показывают, что значительное количество жителей Восточной Украины, независимо от отметки «русский» или «украинского» в паспорте, считают себя прежде всего «советскими» (второй важным признаком они называют региональную принадлежность) 44. Советская идентичность сохраняется преимущественно среди населения «красной полосы» бывшего Советского Союза, и преданность этих людей советским ценностям соблазняет назвать их луддитов посткоммунистической эры. (Еще раз вспомним Майног и Вильямса: «Все социалистические утопии есть мечтами об общественной перестройку, основанную на современном уровне технологии. Большевизм был формой социализма, порожденной возникновением тяжелой индустрии и конвейера» 45.)

Возникает вопрос: почему этот советский народ и что-нибудь вроде «советского народного движения» не поднялись на борьбу за советскую систему, когда коммунизм еще был у власти? Один из возможных ответов - «советский народ» по определению был сообществом, которая не делала самостоятельно, и во всех делах им руководила партия. Когда эта партия раскололась изнутри или ее лидеры утратили влияние, не нашлось других организаций (например, профсоюзов или молодежных), которые бы защищали систему даже вопреки действиям руководителей. Можно вспомнить еще один фактор - это поддержка антисоветских альтернатив со стороны части коммунистов или же неспособность последних к противодействию. Наконец, и в Украине, и в России, и в Беларуси, поскольку они до сих пор четко не определили своего понимания нации, и в дальнейшем существует достаточно большое «переходная» слой, который также колеблется в выборе своей национальной или этнической самоидентификации. Стандартное поведение представителей этого слоя - быть советским человеком утром, русским днем ​​и украинских вечером (последовательность может меняться). На данном этапе невозможно предсказать, они постепенно ограничатся каким-нибудь одним, конкретной формой национальной идентичности (русском, украинском или белорусском), возникнут какие-то новые регионально-идеологические формы самоидентификации, вроде донбасской региональной идентичности с советскими политическими и культурными идеалами, которая не будет ни русским, ни украинским. Вопреки тому, что говорил Гобсбаум, эпоха после 1991 года не стала лишь возвращением к 1917-1920 pp.: Коммунизм таки оставил после себя значительное социально-психологическое наследие, пережившей его политическую и институциональную смерть.