Как эстонцы узнают своих

Вопрос о различении своих и чужих в национальных государствах решался по-разному. В Третьем рейхе, например, важная роль отводилась физиогномике, изгибу носа и форме черепа. Коренных эстонцев нам предлагают отличать по мужским половым железам.

Речь о статье журналиста Андреса Райда «Русский в Эстонии интегрируется, как эстонец в компартии», опубликованной на портале Delfi. Сразу оговорюсь: автор, разумеется, шутит. Но шутит зло, и в его шутке есть доля правды.

Никто не выйдет из коктейля прежним

Для начала – проблема есть, и она выдумана не мной и не Райдом: «По Конституции эта земля предназначается коренным жителям, и именно на этой земле должны сохраняться их, коренных жителей, язык и культура. Роль эстонцев в управлении страной доминантна. Слова “национальное государство” означают, что различие делается именно по национальному признаку». Но что делать, если в процессе интеграции эстонцами заделались знающие язык на элементарном уровне Джон, Ибрагим и Вася? «Как теперь узнать, кто тут настоящий и коренной эстонец? К счастью, возможности есть... Несколько лет назад известный андролог доктор П. заверил нас, что у коренных эстонцев по сравнению с европейцами куда больше... яички».

Проще говоря, ребята, если нам с вами когда-нибудь понадобится отличить коренного мужика от «инородца», хватаем его за яйца. По их диаметру мы и определим, Вася перед нами или все-таки Хендрик. К женщинам подобная методика, увы и ах, неприменима, но по меньшей мере с сильной половиной эстоноземельчества разобраться можно.

Безобразная шутка, скажете вы? Кто бы спорил. Беда в том, что проблема и вправду активно обсуждается власть имущими и свое-мнение-имеющими, хоть и без отсылок к дедушке Фрейду.

Что определяет эстонца – гены? Тогда эстонский народ губят демография и экономика, о которой у нас принято говорить как о покойнике – либо хорошо, либо ничего. Язык, как считает президент Ильвес и ряд социологов? Хорошо, пусть язык, будем увеличивать эстонский народ за счет эстоноговорящих. То есть – активно заниматься ассимиляцией. Но вот вам конкретный Вася: русский – родной, а еще Вася спикает на инглише, шпрехает на дойче и вполне прилично оскает на эстикеле, пусть и с русским акцентом, путая падежи «омастав» и «осастав», потому что есть вещи, которые умом не понять. Эстонец этот Вася? Ну как вам сказать...

С точки зрения Андреса Райда, «лингвистическое» определение эстонца таит в себе немалые опасности: «Стоит напомнить, что народ, оставаясь при этом собой, может ассимилировать максимум пять процентов чужаков. В нашем случае коктейль смешивается в пропорции 1:4. Исходные вещества не сохранят начальных свойств. Не помогут и яички, какими бы большими они ни были». Под этими словами трудно не подписаться.

Превратится ли Василий в Хендрика?

Понятно, что для продолжения рода помянутые железы имеют наипервейшее значение, но вообще единственный способ добиться приличной демографии – это прекратить маяться дурью и заняться несчастной экономикой.

Безденежье и безработица размножению никак не способствуют. Если уж мы встали на путь спасения нации, другого пути попросту нет.

Но наши правители этого знать не хотят. Может быть, потому, что слабо представляют себе, какие шаги нужно предпринимать, чтобы вытягивать экономику из болота. Либеральная экономическая модель – удел ленивых и не очень далеких людей, ведь рынок всё сделает сам, а значит, предпринимать ничего не надо: насадил повсюду свободу, дерегулировал всё что можно – и спи себе отдыхай. Правители и отдыхают, вяло отбиваясь от прессы и оппозиции и возбуждаясь исключительно перед выборами, да и то – по большой нужде.

Я думаю, что именно отсюда, а не из национализма как такового, растут ноги всех рассуждений о том, что такое коренной эстонец и в каких это слово употребляется смыслах. Про «титульных» и «инородцев» легко и приятно размышлять именно потому, что размышления эти не требуют особых умственных усилий. Чай не экономика. В итоге мы имеем псевдопроблему интеграции, которая, в свой черед, оборачивается самой натуральной попыткой ассимиляции поколения русскоязычных детей. Попыткой бездарной, жестокой – и, самое главное, заранее провальной. Ясно ведь, что десяткам тысяч Вась Хендриками ну никак не стать, и дело не в яйцах. Даже если сколько-то Василиев переименуется в Хендриков из приспособленческих соображений, культуре и языку эти ВасеХендры принесут только вред, потому что родной и выученный языки – это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Добровольная ассимиляция, пишет Андрес Райд, должна иметь какой-то мотив. Может этим мотивом быть любовь к ассимилятору? Помилуйте, стокгольмский синдром в масштабе страны не наблюдался еще нигде и никогда. Скорее, играют роль чисто практические соображения: карьера, блага и прочее. Точно так же, продолжает Райд, в компартию вступали не из-за любви к Ильичу, а для того, чтобы оказаться поближе к буфету и путевке в санаторий. «Сегодняшний инородец думает, что шут с ней, с эстонскостью: если надо, буду теперь эстонцем – часть тутошней землицы будет принадлежать мне!»

Жаль только, что выводов журналист не делает. Как поступать с лицемерными инородцами – то ли ассимилировать их качественнее, чтобы пресловутая эстонскость перла из всех щелей, то ли, допустим, депортировать в восточном направлении, чтобы вместо коктейля получилась беспримесная дистиллированная вода? Непонятно. А ведь по-хорошему надо уже вырасти из пубертатного национализма, перестать заниматься ассимиляцией, поумнеть и перейти к делам поважнее, в частности, к экономике (повторю в сотый раз). Двадцать лет стране – так не хватит ли меряться, у кого тут тестикулы крупнее, корень длиннее и язык чище?