Революция избавит Россию от путинской опричнины

Благодаря юбилею, августовские события 1991 года оказались в центре жарких дискуссий. Споры с духовными "гэкачепистами" не так интересны: полемика со сторонниками сохранения империи, со сторонниками государства-педагога (т.е. идеократического "воспитывающего" государства) и со сторонниками авторитарного патернализма идет в Европе (а потом и в мире) с 20-х годов XIX века. Сейчас эта полемика оттеснена на историческую периферию — в Российскую Федерацию, Исламскую Республику Иран и Китайскую Народную Республику…

Даже честный левый (т.е. последовательный марксист) в России должен признать, что только Август-91 обеспечил возможность народам в будущем свободно избрать форму союза (в свое время, откликаясь на "президентскую программу" Эдуарда Лимонова, я отметил, что равноправные "горизонтальные" объединительные инициативы в Западной Европе — Священная Римская империя, Венский конгресс, Лига Наций, "Общий рынок" — стали возможны только после очередного краха попытки выстроить "вертикальную" империю вокруг страны-гегемона). А также дал коммунистам и другим радикально левым движениям свободу политической и идеологической дискуссии, отделил коммунистическое движение от собственности и от госаппарата, вернув ему первозданную общественно-политическую роль (так Реформация отделила церковь от феодализма). А дальше — все зависит от способности убеждать и организовывать массы.

Значительно интересней дискуссии в демократическом и либеральном стане. Понятно, что скрытый смысл разногласий — не прошлое, а будущее — спор о путях будущей — Пятой — русской революции.

Проблемы (удача и несчастье) Четвертой русской революции были такими же, как проблемы первых двух — 1905–1907 годов (современники называли ее Освободительным движением пятого – седьмого годов) и Февральской 1917-го — очень широкая коалиция революционеров.

С осени 1904 года к конституционализму и обширным буржуазным реформам стремились почти все общественные силы. Поэтому за год они добились фактической ликвидации четырехвекового русского деспотического абсолютизма. Но после легализации Октябрьским манифестом 1905-го публичной политики от революционеров откололось все умеренное крыло. Дальше радикалы разных мастей призывали к новой всероссийской политической стачке, штурмовали Пресню, взрывали губернаторов, подписывали Выборгское воззвание и с треском побеждали на выборах в Государственную думу, но это уже была растянутая на полтора года агония. Единый антисамодержавный фронт развалился окончательно, и большая часть конституционалистов поддержала Столыпина.

Еще шире и разношерстней была коалиция против Николая II и "темных сил", сложившаяся в ноябре 1916-го и добившаяся уже в марте следующего года феерического триумфа над монархией. Но эта широта ее погубила — распад революционного лагеря начался уже через месяц. В наступившем хаосе Третью революцию — Великую Октябрьскую — смогла стремительно совершить уже сравнительно узкая по идеологическому спектру коалиция. Но удержать и расширить свою власть большевики в результате смогли только в результате жесточайшей гражданской войны. Да и то им пришлось временно пойти на два очень сомнительных с точки зрения тогдашних марксистских представлений исторических компромисса — с "мелкобуржуазной стихией города и деревни" (НЭП) и с национальным сепаратизмом имперских окраин.

Во время перестройки и особенно подъема Четвертой русской революции (период с марта 1989-го по сентябрь 1991-го) сложилась максимально широкая социальная коалиция против КПСС и союзного централизма. Поэтому так быстро и легко, подобно Февральским дням, удалось победить старый режим. Но затем начался быстрый распад августовской коалиции, который в 2003 году полностью завершился — предавшие КПСС и СССР чекисты "добили" своих праволиберальных попутчиков.

Устранения ГКЧП и ЦК КПСС хотели почти все реальные акторы политической жизни. Почти не было защитников и у Горбачева и его сторонников — кучки умеренных реформаторов в центральном аппарате. Но, с другой стороны, почти не было и организованных сторонников углубления революции до стадии построения "справедливого общества".

Вот тут-то и есть ключевой пункт сегодняшних разногласий — в чем и когда демократы совершили ошибки, приведшие к сегодняшнему торжеству реакции и к Застою-2.

Каждая революция — репетиция Страшного суда: привычный несправедливый мир разрушается и возникает иллюзия, что вот сейчас можно построить тысячелетнее царство праведников.

160 лет назад Герцен оплакивал великие идеалы Французской революции, завершившиеся царством своекорыстных крестьян и лавочников. Но в 1790–1794 годах крестьяне и лавочники поддерживали революцию только для того, чтобы Франция стала их царством.

Нынешние радикально-либеральные оппозиционеры буквально несут по кочкам демократов 90-х за их умеренность, за приход к власти олигархии, за залоговые аукционы и прочие грехи.

Но революция — та же военная кампания, в ней необходимо трезво рассчитать силы. Почти все понимают, что КПСС конца 80-х не могла стать интегратором идеи, вновь способной объединить многонациональную страну с энергией, превосходящей бушующий этнонационализм.

Горбачев не смог повторить Ленина. Поэтому крах КГБ и паралич армии автоматически вели к распаду СССР.

Однако в наши дни уже трудно объяснить, что осенью 1991 года массы отнюдь не рвались к обществу социальной справедливости. У всех активных людей на устах был один лозунг — "Свободу бизнесу!". Поэтому попытки радикального крыла движения "Демократическая Россия" сохранить оппозиционность и в новых условиях и перенести акцент с защиты политических прав на защиту социальных не нашли серьезной поддержки.

И левые силы не смогли использовать уникальный шанс краха партбюрократии и в условиях еще сохранивших (и формально весьма значительных) права трудовых коллективов воссоздать сильное рабочее движение, на базе которого только и возникают значимые левые партии. Но отечественные левые грезили (и продолжают грезить) лишь "восстановлением Советского Союза", понимая под этим сбор пасты обратно в тюбик.

Реальными акторами послеавгустовского развития были две силы: бывшая партхозноменклатура (в марксистских терминах — вросшие в рынок феодалы, например, Лужков) и "комсомольские" банкиры (в тех же терминах — грюндерская буржуазия, например, Ходорковский). Они и боролись за "общенародную собственность".

Россия была бедна, дать достойную цену за предприятия внутри страны никто не мог. Выхода было два: распродажа иностранным корпорациям (и существенное пополнение казны) или раздача своим за бесценок, но создание тем самым мощного национального капитала.

Весной 1993 года Ельцин однозначно определился в пользу экономического национализма. После этого его противники осенью 1993-го и летом 1996-го были обречены столкнуться со всей мощью отечественного капитализма.

Вынужденная умеренность Четвертой русской революции привела к сохранению и восстановлению номенклатуры — монопольно правящей властной корпорации, в которой разделение социальных функций подменено разделением социальных ролей.

Путин пошел по пути бонапартизма — с опорой на спецслужбы создал автономный от основных социальных акторов центр власти. "Переступая с левой ноги на правую и обратно", он не только парализовал возможное организованное противодействие, но успел сформировать средневековый по стилю "опричный" класс — корпус правоохранителей или выходцев из спецслужб, имеющий право перераспределять и присваивать собственность путем инициирования уголовных репрессий. Этот опричный класс буквально вырос на деле "ЮКОСа", и потрясшее цивилизованный мир "дело Магнитского" далеко не самый жуткий эпизод в его истории.

В этот момент стало ясно, что опричники превратились в прямую угрозу российской буржуазии — формального гегемона послеавгустовского строя, и на повестку дня закономерно вышел вопрос об их "снятии" (в гегелевском смысле).

Сейчас, когда неумолимое соскальзывание к новой — Пятой — русской революции обсуждается с назойливостью салонных прорицаний 1916 года, идет мучительный поиск идеологической и политической формулы освободительного движения.

Существующий (старый) режим предпринимает отчаянные усилия, чтобы не случился новый Август.

Генералы всегда готовятся к прошлой войне. Советские военачальники и советское (ветеранское в свой основе) руководство приложили множество усилий, чтобы сделать невозможным повторение 22 июня 1941 года. И фатально влезли в афганскую трясину. Советское руководство и госбезопасность 1973-го года делали все, чтобы избежать нового — антисоветского — Октября. И проморгали повторение событий 1905–1907 годов, только с иным, удачным для революционеров, финалом.

Но и оппозиционеры мечтают не повторить ошибок августовских революционеров.

Сейчас "августовцев" пинают за умеренность. Но эскадра не плывет быстрее самого тихоходного судна. Умеренность и оппортунизм — это всегда следствие широты революционной коалиции. Широкая коалиция дает возможность для быстрой и сравнительно бескровной победы. Попытки радикального крыла затем "кинуть" умеренных и развить революцию дальше чреваты кровавым кризисом. 1993 год стал прямым следствием того, что правые либералы безжалостно отбросили тех, кто воспринимал 1991 год как путь к истинно-демократическому социализму, к "правильной" советской власти.

Самым свежим примером развала широкой оппозиционной коалиции стал кризис "Стратегии-31" год назад: умеренные (условно "конституционалисты") вышли из игры, как только стало ясно, что для радикалов борьба за 31-ю статью — только повод для героического вызова режиму, для состязания с властями в упорстве.

Узкая революционная коалиция — это долгий и тяжелый путь борьбы без гарантии победы.

Те, кто сейчас нападают на олигархов, должны учесть, что единственной силой, способной уравновесить путинских опричников, являются владельцы крупного бизнеса. Ликвидация путинской опричнины дает им гарантии правовой защиты от повторения участи Ходорковского или Магнитского. Призывы к искоренению коррупции и "верховенству права" так же идеальны для создания максимально широкого объединения антипутинистов, как лозунг "За восстановление ленинских норм внутрипартийной демократии и социалистической законности" объединил антисталинистов полвека назад.

Мудрые лидеры будущей объединенной оппозиции должны выстроить такую программу, которая учла бы и стремление богатых к гарантиям безопасности, и стремление широких масс к социальной справедливости. Крупный капитал должен понять, что за народную поддержку "движения за правовой строй" придется хорошо заплатить. И не только налоговым бременем, но и существенным расширением социальных и трудовых прав, в первую очередь прав наемных работников, включая элементы контроля за производством. Но одновременно очень важной задачей становится обуздание популистов и демагогов, ибо стремление урвать политический капитал, спекулируя на этнонационализме, ксенофобии или "уравнительной справедливости", могут стать детонатором поистине грозных событий.

К этому примыкает вопрос о люстрации. Отказ от нее российских демократов 20 лет назад помог восстановить сначала номенклатурный, а затем и репрессивно-полицейский характер власти в стране. Но, с другой стороны, призывы к люстрации могут помешать привлечению "раскаявшихся" аппаратчиков и силовиков на сторону освободительного движения, в то время как их поддержка может сберечь множество человеческих жизней, как сберег их переход на сторону Ельцина целых отрядов номенклатуры и командного состава армии в Августе-91.

Историческим компромиссом здесь может стать четкое доведение до сведения власть имущих, что в случае пролития ими крови или "бескровных", но вызывающе грубых действий против гражданского общества их ждет самая безжалостная и последовательная люстрация. Но готовность к мирной капитуляции будет встречена милостиво.

Лидеры оппозиции должны будут решать безумно ответственную задачу — выбрать вариант революционной стратегии:

• нанести однократный удар, парализующий репрессивную систему, после которого ограничиться лишь созданием институциональных гарантий демократии (в надежде на постепенное вызревание гражданского общества и многолетнюю эволюцию в сторону социально-политических идеалов);
• или рискнуть принудительным выстраиванием нужной (правильной) общественной модели, идя к ней через каскад революционных кризисов, преодолевая нарастающее сопротивление всех недовольных и безжалостно отталкивая вчерашних союзников по освободительному движению.

Но в любом случае Пятая русская революция должна будет решить три основные задачи:

Только выполнив их, Пятая революция получит право именоваться так, как не смогла заслужить Четвертая, — Великой, став революцией, полностью сменившей властную систему в стране.