Кто придет вслед за Путиным?

Кто придет вслед за Путиным, гражданским царем? Валентина Ивановна Матвиенко - губернатор Санкт-Петербурга, которую называют «Валентина Великая»? Или, если это будет продолжаться немного дольше, Михаил Ходорковский - находящийся в тюремном заключении олигарх. Мандела (Mandela) томился в застенках 27 лет, прежде чем стал президентом в 1994 году.

Еще два главы кланов из византийских задних палат имеют шансы: Владимир Сурков (автор имеет в виду, конечно же, Владислава Суркова - прим. пер.) - автор утопических произведений и главный идеолог Кремля. Его влияние распространяется на Газпром, внешнюю разведку ГРУ, а также на националистическую молодежную организацию «Наши» (600 000 членов). Ему противостоит вице-премьер Игорь Сечин. Он опирается на нефтяной концерн Роснефть, секретную службу ФСБ (бывший КГБ), энергетический сектор, оборонную промышленность и реформаторски настроенных экономистов.

Легкое дуновение плюрализма. Даже сама перемена мест Путина и Медведева показывает, что решение вопроса о наследовании и при авторитарном государственном устройстве может уравновесить чаши весов. В этом - залог уверенности, тогда как раньше царивший на правящих этажах хаос лишал эту евразийскую империю ее предсказуемости.

Еще свежа память о господствовавшей в эпоху Ельцина борьбы за власть. В конце своего правления зимой 2001 года этот ослабевший политик во время визита в Израиль заявил на манер российских царей о том, что он чувствует себя «святым». Серого полковника Путина он сделал премьер-министром и выбрал его в качестве преемника при условии, что он избавит его от посюстороннего суда.

«Веймар», который некоторые наблюдатели предрекали этой огромной империи, лишь по касательной зацепил Россию (здесь автор имеет в виду «Веймарскую республику» - либерально-демократический режим, сложившийся в Германии после первой мировой войны - прим. пер.). Более благоприятные перспективы сегодняшнего дня обусловлены тем, что удалось добиться стабильности, которая в эпоху глобального расстройства равновесия считается «геополитическим благом». Некоторые называют трагедией то, что 1990-е годы, когда экономическая либерализация и права человека оказались в центре внимания, теперь стали восприниматься как один из самых прискорбных периодов в новейшей российской истории. Почему?

Российская натура отторгла западные трансплантаты как чужеродные тела. Традиционно суверенные государства плохо переносят вмешательства коновалов, даже если они руководствуются благородными мотивами, каковыми, в принципе, являются универсальные западные ценности. Даже сейчас следует отдавать себе отчет в том, что на Россию как партнера оказывает влияние сильная и чуткая историческая память. С этой точки зрения победа в 1945 году воспринимается как промежуточное событие, «зажатое» между двумя отступлениями из Центральной Европы - с 1917 по 1921 год в результате немецкой, союзнической и польской агрессии, и с 1989 по 1994 год в результате проигранной холодной войны.

Повышенная чувствительность по поводу безопасности не взята из воздуха, и это заставляет Россию, исходя из определенной внутренней последовательности, все время заниматься созданием зон влияния - недавно это стоило больших усилий и было сопряжено с определенными рисками - для того, чтобы остановить восточную экспансию США, НАТО, а также Европейского союза (ЕС) как экономического агентства по безопасности на Кавказе (Грузия), на границе с Беларусью, с Украиной, Молдовой, а в случае с системой противоракетной обороны еще и с Польшей. В своей острой речи на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году Путин не занимался ревизионизмом - он просто не хотел видеть приближение Запада к порогу своего дома.

Для немецкого уха это звучит непривычно, когда консолидированное государство (Бисмарк говорил об удовлетворенном государстве) и сбалансированное вооружение называют залогом достижения полюбовного компромисса. Такого рода подход кажется некоторым чувствительным умам чрезмерно реалистичным.

Хотя следовало бы воспринимать как преимущество то обстоятельство, что Россия так далеко продвинулась в своем национальном «реализме».

Мысль о балансе, которая лежит в основе этого поведения, взята из арсенала западной дипломатии («balance of power»; англ. баланс сил - прим. пер). В отличие от этого, восточная дипломатия больше склонна к превосходству и доминированию, порождающим ложное ощущение безопасности. Это различие играло определенную роль в ходе переговоров по вопросам контроля над вооружениями и сокращения вооружений во время холодной войны.

Опыт захватнических войн против не имеющих защищенных естественных границ российских территорий не прошел бесследно для формирования политических представлений и чувства опасности, подверженного эмоциональному воздействию. Поэтому Великая Отечественная война заслоняет собой в воспоминаниях политический террор 30-х годов, а Сталин ставится в один ряд с Александром Невским - победителем Тевтонского ордена в 13 веке. Когда Путин говорит о том, что распад Советского Союза - это крупнейшая геополитическая катастрофа 20 века, то его слова все еще встречают аплодисментами.

Не одно поколение должно сменить друг друга, прежде чем рассеется привлекательность чувства собственного достоинства и связанный с ним культ памятников. Самой большой надеждой, связанной с открытым будущем, продолжает оставаться то основополагающее обстоятельство, что советская империя не «взорвалась вовне», что, учитывая душевную предрасположенность, было очень даже вероятно, а взорвалась «внутри себя» и таким образом освободила место для других политических режимов, пусть даже некоторые из них в настоящее время и продолжают оставаться авторитарными.

Некоторые шахматные ходы из недавнего прошлого свидетельствуют о противоречивых, но, тем не менее, обнадеживающих результатах. Когда Генри Киссинджер (Henry Kissinger) в 2008 году по поручению избранного президента Обамы (Obama) прощупывал позицию Москвы относительно северного пути доставки грузов в Афганистан, он получил на это согласие. В ответ на это российская сторона захотела, чтобы Вашингтон уважал ее влияние в Средней Азии. В конечном итоге, как было сказано, возводится стена ортодоксальности против политического ислама.

В начале декабря Москва обнародовала проект договора о европейской безопасности, в соответствии с которым руководство действиями в период кризиса полностью передается Совету Безопасности ООН как некому современному «концерту держав». Не может быть и речи, конечно, об исключении из этого процесса НАТО, хотя такое намерение и просматривается. Однако любой порядок, за исключением вышеупомянутого, которому Россия готова подчиниться, представляет собой дипломатический шанс. То же самое можно сказать о дальнейших шагах по ограничению ядерных и обычных вооружений, и здесь следует стремиться к балансу, даже если принимать в расчет только экономическую составляющую этого вопроса.

Можно считать это хорошим признаком, что Россия благодаря централизованному руководству достаточно успешно справилась с последствиями мирового экономического кризиса. Президент Медведев признал сокращение валового общественного продукта, сокращение объемов инвестиций, валютных резервов, а также доходов от экспорта энергоносителей. Управлять этой страной во время кризиса было отнюдь не просто. Дело в том, что за пределами территорий нескольких городов, Россия - это бедная страна с суровым климатом, ее транспортная система обветшала, реки замерзают, потребность в модернизации и инновациях - огромна.

Этому не противоречит тот факт, что Россия превратилась в глобального энергетического гегемона, оказывающего сильное влияние на Европу. Россия, конечно же, богата ископаемыми источниками энергии, то есть такими несовременными ее источниками как природный газ, уголь и нефть. Однако над Сибирью, этой загадочной мировой кладовой, распростер свои крылья демоскопический ангел смерти.

Российское руководство должно действовать рационально и конструктивно для того, чтобы страна продвигалась вперед. Само по себе это уже отрадно. Внутренняя интеграция получает превосходство над внешней экспансией, разумность власти над необходимостью перенимать западные чертежи для построения политической системы. Только культурная автономия гарантирует протяженность во времени.