Приговор по делу об убийстве Маркелова и Бабуровой – расправа

Мосгорсуд приговорил Никиту Тихонова, признанного присяжными виновным в убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой, к пожизненному заключению. Его сообщница и гражданская жена Евгения Хасис получила 18 лет колонии.

Все изменилось в одночасье. Как будто не было липовых уголовных дел против Сутягина и Магнитского, нацболов и защитников Химкинского леса. Как будто менее чем один процент оправдательных приговоров и более 30 процентов невинно осужденных — это все не про нас. Как будто Мосгорсуд когда-то был синонимом правосудия, а не расправы. Либеральная общественность в один момент поверила и следствию, и Мосгорсуду, когда дело коснулось ее злейших врагов — националистов. Никто не сомневается в справедливости приговора. Случившийся с общественностью парадокс вполне объясним, но оправдания ему нет. Приговор по этому делу — ровно такое же зло, как и то, что, по словам прокурора Лактионова, «сидело в клетке».

Убийство Маркелова и Бабуровой стало для меня личной трагедией, я с самого начала следил за этим делом и ждал этого суда, почти как верующие ждут второго пришествия. Единственное, что мешало мне заранее насладиться справедливостью: я помнил, куда пришел и что такое российское правосудие. Чтобы сохранять объективность, я дал себе слово быть немного предвзятым: чтобы на 100 процентов быть уверенным в вине Тихонова и Хасис, надо представить себя на стороне их защиты и не найти аргументов за. Итак, по материалам уголовного дела Никита Тихонов, очень хитроумный подпольщик, торгующий оружием и скрывающийся от ментов по подозрению в еще одном убийстве — антифашиста Рюхина, живущий по поддельным паспортам и не пользующийся мобильным телефоном, убивает Маркелова, но не выкидывает ствол — главную улику преступления. Он несет его к себе домой и кладет на полку, чтобы спустя 10 месяцев во время ареста следователи счастливо его нашли. Объясняется этот безумный поступок весьма изощренно: Тихонов-де любил антиквариат, а потому ему было жалко выкинуть браунинг 1910 года выпуска. Верите? Проехали.

Гильзы и две пули, выпущенные из браунинга, следствие на месте преступления не находит, хотя дважды прочесывает местность при помощи металлоискателей и магнитных граблей. Ночью на Пречистенке работает снегоуборочная техника, отмывается кровь, а с утра на место вновь приезжают спецы — видимо, для полной очистки совести. И вдруг, спустя сутки, пуля все-таки находится: ее обнаруживает прохожий, пришедший возложить цветы на место убийства. Он просто наклоняется, поднимает вещдок и несет в прокуратуру. Бывает? Допустим и это. Однако в уголовном деле этот свидетель — единственный, о котором нет никаких данных, кроме фамилии Орлов и номера принадлежащего ему водительского удостоверения штата Калифорнии. Проверить свидетеля невозможно, в суд он не является, так как сразу же после исполнения гражданского долга уезжает в Америку. Скушали? Смотрите не подавитесь.

Именно по пуле, найденной Орловым, идентифицируется браунинг. Никита Тихонов заявляет, что пистолет ему подбросил за несколько дней до задержания его друг и соратник, лидер националистической организации «Русский образ» Илья Горячев, и что тот — ключевое звено в подставе Тихонова и заметании следов настоящих убийц.

Так ли это на самом деле, можно установить элементарным следственным действием — очной ставкой, но обвинение не приводит Горячева в суд, потому что якобы «не может найти». При этом Горячев висит в «Фейсбуке», ежедневно пользуется «Скайпом». Его показания — единственные,  в которых прямо говорится: убийца — Тихонов, и никто иной. По словам Горячева, ему это рассказал сам Никита, и именно после этого Илья добровольно пришел сдавать лучшего друга. Ничего, что теперь он пожизненно будет называться «крысой» и вряд ли сможет спокойно ходить по улице: свой донос Горячев объясняет тем, что после убийства Маркелова Тихонов зачем-то угрожал расправой и ему. Верите?

Таких «доказательств» в деле — десятки. На них можно закрыть глаза, если, играя в предложенную мной игру, встать на другую сторону — обвинения. Тогда Тихонов и Хасис (и это действительно не вызывает сомнений) как минимум часть националистического подполья, на котором несколько убийств. В домашних компьютерах у подсудимых фотографии отрубленных голов гастарбайтеров и стратегия прихода нацистов к власти путем насильственного свержения строя. На суде они называют себя «журналистом» и «правозащитницей», хотя ослу ясно, что насилие для них — такая же повседневность, как для меня просмотр футбольного матча. Алиби у них нет и вовсе. В общем, нет сомнений: они убили Маркелова.

Но у меня другой настрой: я дал себе слово. И к следователю Краснову, в свое время «блестяще» раскрывшему покушение на Чубайса — так, что две разные коллегии присяжных отпускали подсудимых, у меня нет никакого доверия. Я не верю, что такой следователь вдруг стал работать «по чесноку». Не верю в неангажированность судьи Замашнюка, прерывавшего любое слово защиты и позволившего себе во время процесса поразительную оговорку: «В задачу суда не входит установление истины!» Я не верю в коллегию присяжных, из которой по непонятным причинам выбывает семь человек, а одна из них, Анна Добрачева, набирается мужества, встречается со мной и под диктофон рассказывает, что добрая половина присяжных — бывшие сотрудники правоохранительных органов, что у них есть куратор, что присяжный номер один каждое утро зачитывает остальным статьи из прессы, в которых Тихонов и Хасис называются убийцами. В последнем присяжный номер один признается сам, прямо в суде, и это нарушение закона — прямее некуда, однако суд на это реагирует вовсе не роспуском коллегии — он назначает первого номера старшиной. Я не верю прокурору Лактионову, который, когда я по просьбе адвокатов подсудимых выступаю в суде, чтобы лично подтвердить все написанное мной за время процесса в СМИ, обрывает меня на полуслове и заявляет: «Я знаю этого провокатора! Он пришел сюда специально для того, чтобы давить на прессу!» Хотя мы с ним, ей-Богу, видимся первый раз в жизни…

Прокурор прав в одном: в клетке действительно сидело зло, и оно должно быть наказано. Но наказано оно теми же методами, которыми обычно творится. Я никого не могу с этим поздравить.