Назад в 90-е? Нет, спасибо!

Недовольство положением дел в ближайшем окружении и в обществе, неудовлетворенность личной судьбой вроде бы должны стимулировать активность населения, стремление его к лучшему будущему. Но бывает и иначе. Нередко они порождают ностальгию, в основе которой лежит представление о прошлом - если не как о «потерянном рае», то, по меньшей мере, как лучшем, чем настоящее. Такова специфика человеческого сознания. Ее продемонстрировали уже древние греки. Еще задолго до нашей эры в их среде родилась легенда об ушедшем в небытие «золотом веке» - веке всеобщего благополучия и счастья.

Нечто подобное приходится наблюдать и ныне. Ностальгические настроения распространились в нашем обществе не сегодня. Однако бушующий финансовый и экономический кризис придал им особую остроту и силу.

Ностальгия, утвердившаяся ныне в сознании многих наших сограждан, неоднородна. Она содержательно разграничена в зависимости от интересов, социальных установок и ценностных ориентаций личности или социальной группы. Для одних «золотой век» - это традиционная императорская Россия во главе с отцом нации самодержцем, с просвещенным дворянством и бескорыстным купечеством.

Для других - времена советской власти с ее стабильностью, предсказуемостью, патернализмом и устойчиво действовавшим «социальным лифтом». Теперь к этому списку добавилась глорификация 90-х годов прошлого века как символа демократии и свободы.

На этих позициях пребывают сейчас, главным образом, радикальные либералы (которые нередко выдают себя за истинных демократов) - прежде всего те, кто пребывал в 90-е годы у власти, либо имел возможность приобщиться к испеченному не ими пирогу с властного «барского стола». Поскольку в распоряжении этой группы сохранились отдельные популярные средства массовых коммуникаций, подобные позиции начинают привлекать и более широкие группы граждан.

Очевидно, что внимательного рассмотрения заслуживают все утвердившиеся формы ностальгии, ибо без их осмысления невозможно объективно оценить общественно-политическую ситуацию в России. Начнем, однако, с восхваления 90-х годов как наименее заезженного и наиболее агрессивного.

Для этого постараемся воскресить в памяти реальную картину не так уж и давнего прошлого. В 1991 году на смену политике перестройки пришла постперестройка, основное содержание которой составили смена идеологических постулатов, ориентация на возвращение страны к примитивно-капиталистическим формам хозяйствования, разрушение властной вертикали и глубинная кадровая перетряска.

В общественно-политической сфере были формально взяты на вооружение, и даже закреплены конституционно, возникшие в годы перестройки демократические процедуры. Одновременно на них были наложены ограничители, открывшие путь к бюрократическому самовластию. Подобная практика осуществлялась вплоть до начала нового, ХХI века.

С аналитической точки зрения не столь важно, в какой степени реформы, осуществленные в ходе постперестройки, отражали стремление групп, оказавшихся у власти (по меньшей мере, их лучшей части), добиться позитивных сдвигов в экономике и в условиях жизни населения, имели ли они в виду действительную демократизацию общественных порядков и защиту интересов общества в целом.

Есть все основания предполагать, что немалую роль в их поведении играли эгоистические соображения - в том числе расчет на то, что социально-экономический хаос, сопровождаемый массовым переделом государственной собственности, откроет для них возможности личного обогащения.

Главное, однако, в том, что же мы получили в итоге. Под лозунгом борьбы с этатизмом были недопустимо ослаблены рычаги государственного регулирования экономики, без чего нельзя представить современную промышленную державу.

Доведенный до абсурда антиэтатизм обернулся прогрессирующей деиндустриализацией России. Отказ от внешнеэкономической монополии, широко открывший внутренний рынок для зарубежных товаров, существенно ослабил конкурентоспособность большинства внутренних производителей.

Идея форсированного создания массового процветающего класса мелких и средних собственников, который бы стал верной опорой нового режима, гарантом его стабильности, была использована для почти бесконтрольного расхищения государственного имущества, созданного трудом многих поколений. В результате бывшее государственное имущество оказалось в руках небольшой прослойки супербогачей, окруженной подкармливаемой ими и зависимой от них обслугой.

Экономические результаты реформ, проведенных в 90-е годы, выглядели следующим образом. Валовой внутренний продукт России уменьшился почти в два раза. По его размерам на душу населения Россия скатилась в 1997 году на 104 место в мире. Объем промышленного производства уменьшился в 2,2 раза, а инвестиции - в 4,7 раз. На мировой арене Россия оказалась отброшенной на самые второстепенные позиции. Ее доля в мировом ВВП по паритету покупательной способности составила всего лишь 1,6%, а в мировых государственных расходах - менее 0,5%.

Народу обещали, что вслед за реформами первой половины 90-х годов начнется подъем. Однако ни в 1995, ни в 1996 годах улучшения не произошло. Напротив, со второй половины 90-х годов в экономическом положении России проявились дополнительные угрожающие тенденции. Сохранившиеся от прошлого ресурсы, служившие своего рода допингом для экономики, стали подходить к концу. В котле общественного богатства, казавшемся бездонным, обнаружилось дно. Государственные расходы оказались подвешенными на двух канатах: внутренних заимствованиях и иностранных кредитах. Оба они с трудом выдерживали испытание на прочность.

Внутренний долг вырос до угрожающих размеров. Уменьшение инфляции обернулось беспрецедентным ростом взаимных неплатежей. При этом самым главным неплательщиком стало государство. В 1999 году внешний долг России вырос до 155 млрд. долларов. Государственная казна опустела.

Валютные резервы Центрального банка лишь немногим превышали 10 миллиардов долларов, что было значительно ниже минимально необходимого уровня.

Вместо обещанной идиллической картины процветающей рыночной экономики российские граждане узрели беспрецедентный упадок. Экономика страны не обрела качеств современного хозяйства. Получился мутант, соединивший олигархический капитал, остатки государственного социализма, зачатки корпоративизма, рыночных структур, обширный массив примитивного предпринимательства. Все это оказалось опутанным паутиной теневых и криминально-мафиозных отношений.

Не менее удручающими были социальные последствия проведенных экспериментов. Ухудшение социального положения основной массы граждан с различной степенью интенсивности продолжалось на протяжении всех 90-х годов.

Согласно данным Центра экономической конъюнктуры при Правительстве РФ динамика реальных доходов в расчете на душу населения (1991г. = 100) выглядела в то время следующим образом: 1992 г. - 43%, 1993 г. - 52%, 1994 г. - 53%, 1995 г. - 45%, 1996 г. - 47%, 1997 г. (июнь) - 42%. В 1998 г., после осеннего «дефолта», реальные доходы сократились еще больше.

Характерной особенностью российской действительности стала систематическая невыплата заработной платы. Заметно выросла безработица. К концу 1998 г. она превысила 9 млн. человек. И хотя затем, согласно официальным данным, она снизилась, ее масштабы оставались внушительными (6, 12 млн. человек или 8,3% в численности экономически активного населения страны в 2004 году).

Снижение жизненного уровня сочеталось с резкой социальной поляризацией. Обобщающим показателем благополучия любой страны и состояния здоровья нации является ожидаемая продолжительность жизни. В 1991 г. она составляла 69 лет для населения в целом (64 года у мужчин и 74 года у женщин). В результате реформ 90-х гг. сложилась следующая ситуация: 65,3 для населения в целом, 58,9 у мужчин и 73,3 - у женщин. По этому показателю Россия не просто существенно отстала от наиболее развитых государств, но опустилась до уровня считавшихся недавно слаборазвитыми стран Азии и Латинской Америки, а иногда и значительно ниже

Были опущены на социальное дно общественные группы, составляющие при нормальных условиях ядро среднего класса - массовые категории интеллигенции, рядовые служащие, квалифицированные рабочие. Их место в центре социальной структуры российского общества заняли криминальные и полукриминальные группировки

Все это привело к существенной нравственной деградации российского общества. Криминализация общества, ясно обозначившаяся еще в последние годы существования советской власти, приобрела всеобщий характер, заразив все слои социума - от правящей элиты до социальных низов. Преступность в ее самых крайних формах вышла за пределы, обеспечивающие самосохранение системы.

Была бездумно сломлена вертикаль государственной власти. Резко снизилась эффективность управленческих усилий. В решающих сегментах административной системы воцарилась абсолютная безответственность. Соответственно, дополнительный стимул получил сепаратизм, усилилась общая дезинтеграция. Используя ослабление федеральных институтов, региональные элиты добились расширения полномочий - вплоть до полной бесконтрольности действий. Непосредственной реакцией власти на неизбежные последствия ее собственной политики стало стремление, по возможности, выхолостить еще не окрепшие демократические порядки. Основным объектом посягательств стали процедура выборов и компетенции законодательных органов.

Во внешнеполитической сфере распад СССР, инициированный и стимулированный, в первую очередь, российскими властями, обернулся для России резким сокращением международного политического потенциала и, соответственно, ее способности отстаивать свои интересы за рубежами

Серьезное негативное воздействие на внешнеполитические позиции России оказывали в это время разрушение ее экономического потенциала, демографические потери, а также длившееся ряд лет разложение Вооруженных сил и других силовых структур Внешняя политика, проводившаяся в 90-е годы, определялась безоговорочным подчинением диктату Соединенных Штатов и их ближайших союзников и полной неспособностью отстаивать, хотя бы в минимальной степени, интересы России.

Результаты трансформации общественной системы, реализованной в 90-е годы, не могли не сказаться на отношении значительной части общества к властным структурам и проводимому ими курсу. Воспринимаемая как сознательное и упорное нежелание считаться с интересами населения, как свидетельство эгоизма и некомпетентности, она повлекла за собой прогрессирующее размывание кредита доверия, полученного новыми властными структурами после распада СССР и провозглашения РСФСР самостоятельным суверенным государством.

Об этом однозначно свидетельствовали результаты опросов населения, проводимых наиболее серьезными социологическими центрами. По данным тогдашнего Российского независимого института социальных и национальных проблем (РНИСиНП), если в 1997 г. ситуацию в России оценивали как кризисную или катастрофическую 78% опрошенных, то в середине 1998 г. их доля возросла до 90%. Похожие данные (84,2%) давали опросы, проведенные ВЦИОМ. При этом динамика доли россиян, доверявших президенту Федерации, олицетворявшему политическую власть в стране, характеризовалась следующими показателями: декабрь 1997 г. - 19,4%, июнь 1998 г. - 12,0%, октябрь 1998 г. - 3,2 %.

Уровень социального и политического недовольства с особой силой проявился после финансовых катаклизмов в августе-сентябре 1998 г. Об опасности неконтролируемого социального взрыва заговорили даже те, кто еще сравнительно недавно категорически отвергал ее. Доля предвидящих возможность крайних форм социального протеста, согласно данным на конец 1998 г., превысила 70%.

И к этой ситуации нам предлагают вернуться? Нет! Спасибо.