Как большевизм надругался над языком русским

Нерасторжимую связь языка и народа кратко и емко сформулировал в начале XX в. знаменитый французский языковед Фердинанд де Соссюр (1857-1913), который писал, что обычаи нации отражаются в ее языке, а с другой стороны, в значительной мере именно язык формирует нацию. Есть язык – есть народ, нет языка – нет народа. Весь опыт мировой истории свидетельствует о том, что разрушение цивилизации и культуры, исчезновение с лица Земли народов и государств всегда начинается с утраты языка, с отказа от языковой самостоятельности, с капитуляции перед лингвистической экспансией.

Масонство давно и отчаянно стремилось исказить русский язык. Поэтому орфографическая реформа 1917-1918 годов (которая состояла в искажении ряда правил русского правописания, что наиболее заметным образом проявилось в выбрасывании нескольких букв из состава русского алфавита) обсуждалась в масонских кругах русоненавистников ещё до октябрьского переворота.

Впервые она оформилась в виде «Предварительного сообщения» в 1904 году, накануне первой русской смуты.

С 1912 года масонство выпускает единичные издания, напечатанные по «новой» безграмотной орфографии, той самой, которой мы вынуждены пользоваться и сейчас – УЖЕ ВСЕ, БЕЗ ПРАВА ВЫБОРА.

11 (24) мая 1917 года вышло «Постановление совещания по вопросу об упрощении русского правописания», а 17 (30) мая на основании указанных материалов Министерство народного просвещения Временного правительства предписало попечителям округов немедленно провести реформу русского правописания. Куда и зачем торопились масоны в годы страшной войны и разрухи? Почему так не терпелось им исказить русские книги?!

Декрет Наркомпроса РСФСР «О введении нового правописания» за подписью советского Народного комиссара по просвещению А.В. Луначарского был опубликован 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года), в точной преемственности с масонскими планами «временщиков» февраля.

Он гласил террористически: «всем правительственным и государственным изданиям» (среди прочих) с 1 января (ст. ст.) 1918 года «печататься согласно новому правописанию».

С нового года (по ст. ст.), первый номер официального органа печати СНК газеты «Газета Временнаго Рабочаго и Крестьянскаго Правительства»[3] вышел (равно как и последующие) в ревизированной орфографии, в точном соответствии с изменениями, предусмотренными в Декрете (в частности, с использованием буквы «ъ» в разделительной функции).

Однако, прочая периодическая печать на территории, контролируемой большевиками, продолжала выходить, в основном, в дореформенном исполнении.

Из алфавита вырезали по живому буквы ять, фита, І («и десятеричное»); вместо них должны употребляться, соответственно, Е, Ф, И. Кроме того, исключался твёрдый знак (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранялся в качестве разделительного знака (подъём, адъютант). Вопреки всякой логике, мягкий знак на конце слов сохранялся…

Изменялось правило написания приставок на з/с: теперь все они (кроме собственно с-) кончались на с перед любой глухой согласной и на з перед звонкими согласными и перед гласными (разбить, разораться, разступиться > разбить, разораться, но расступиться);

в родительном и винительном падежах прилагательных, и причастий окончания -аго, -яго заменялось на -ого, -его (например, новаго > нового, лучшаго > лучшего, ранняго > раннего), в именительном и винительном падежах множественного числа женского и среднего родов -ыя, -ія – на -ые, -ие (новыя (книги, изданія) > новые);

Заменялись словоформы женского рода множественного числа, словоформа родительного падежа единственного числа ея (нея) – на её (неё).

Кроме того, полностью выпала из оборота бесценная ижица. Формально большевики не осмелились отменить её, но фактически она была окончательно отменена в то же время.

В последних пунктах реформа, вообще говоря, затрагивала не только орфографию, но и орфоэпию и грамматику (воспроизводившие церковнославянскую орфографию) которые уже глубоко и органично успели войти в русское произношение, особенно в поэзию. После этого, например, многие строки Пушкина, Тютчева перестали рифмоваться!

Реформа ничего не говорила о судьбе редкой и выходящей из практического употребления ещё до 1917 года буквы ижицы; на практике после реформы она также окончательно исчезла из алфавита.

«Декрет о введении новой орфографии» (с 15 октября того же года) за подписью Луначарского от 10 октября 1918 года, опубликованный в «Известиях» 13 октября, возымел фактическое действие далеко не без борьбы, не без сопротивления образованных патриотов словесности.

Однако согласно декрету, «все правительственные издания, периодические (газеты и журналы) и непериодические (научные труды, сборники и т. п.), все документы и бумаги должны с 15 октября 1918 г. печататься «согласно при сем прилагаемому новому правописанию».

Большевицкая власть достаточно скоро установила монополию на печатную продукцию и весьма жестоко следила за исполнением декрета. Частой практикой было изъятие из типографских касс не только букв I, фиты и ятя, но и Ъ. Из-за этого получило широкое распространение написание апострофа как разделительного знака на месте Ъ (под’ём, ад’ютант), которое стало восприниматься как часть реформы.

Русский язык сопротивлялся вивисекторам: некоторые научные издания (связанные с публикацией старых произведений и документов; издания, набор которых начался ещё до революции) выходили по старой орфографии (кроме титульного листа и, часто, предисловий) вплоть до 1929 года.

На советских железных дорогах эксплуатировались паровозы с обозначениями серий-букв старой орфографии Несмотря на реформу орфографии, наименования серий оставались неизменными вплоть до списания этих паровозов (1950-е).

Реформа сократила количество орфографических правил, обеднив и изуродовав фонемику произношения, например, различие родов во множественном числе.

Устранены были из русского алфавита незаменимые пары частично-омофоничных графем (ять и Е, фита и Ф, И и I), оскудив реальную фонологическую систему русского языка.

Не лишне вспомнить, что другие народы совершенно иначе относятся к языковому наследию предков. Когда в 1945 г. японцы потерпели сокрушительное поражение, то возрождение своей страны они начали с создания теории и программы повышения культуры языка как решающего фактора национального и культурного прогресса. Решительно отказались японцы и китайцы от введения алфавитов на смену иероглифическому письму, хотя, казалось бы, это весьма и весьма облегчило бы им жизнь. Они справедливо возражают: облегчение и примитивизация – две стороны одного явления.

Внутренняя языковая политика Франции проводится с целью укрепления позиций французского языка как в самой стране, так и за рубежом. В этом направлении там постоянно принимаются соответствующие законы. Так, в 1972 г. был принят закон "Об обогащении французского языка", в 1975 г. закон "Об использовании французского языка". Наконец, с 1996 г. во Франции вступил в силу закон, цель которого – защитить чистоту французского языка.

Категорически запрещается выбрасывать из слов «лишние» с точки зрения обывателя буквы при написании, скажем, писать вместо Renault – просто reno (Рено) и т.п. По французскому закону большинство передач должны транслироваться на французском языке. За нарушение этого положения радиостанции рискуют потерять право пользоваться эфиром, а также подвергнуться крупному штрафу. Лингвисты подыскивают французские эквиваленты современным английским словам, и эти эквиваленты моментально попадают в лексику французского языка. Из официального обращения уже изъято около двух тысяч слов и понятий англоязычного происхождения.

Все это диаметрально противоположно языковой политике большевизма.

Глашатай насилия над языком Луначарский, ничего уже не стесняясь, в открытую писал: «…возникает вопрос и о латинизации нашего русского шрифта…. Вот что по этому поводу сказал мне Ленин. Я стараюсь передать его слова возможно точнее: «…Я не сомневаюсь, что придёт время для латинизации русского шрифта, но сейчас наспех действовать будет неосмотрительно… в будущем можно заняться, собрав для этого авторитетные силы, и разработкой вопросов латинизации. В более спокойное время, когда мы окрепнем, всё это представит собой незначительные трудности».

«Такова была инструкция, которая дана была нам вождем» – говорит Луначарский.

И сам же рассказал, как после выхода в свет номера «Правды» напечатанной по новой орфографии, один доктор прибежал к нему и заявил: «Рабочие не хотят читать "Правды" в этом виде, все смеются и возмущаются». Революция, однако, шутить не любит и обладает всегда необходимой железной рукой, которая способна заставить колеблющихся подчиниться решениям, принятым центром.

Такой железной рукой оказался Володарский: именно он издал в тогдашнем Петербурге декрет по издательствам печати, именно он собрал большинство отвечающих за типографии людей и с очень спокойным лицом и своим решительным голосом заявил им: – Появление каких бы то ни было текстов, напечатанных по старой орфографии, будет считаться уступкой контрреволюции, и отсюда будут делаться соответствующие выводы».

Володарского знали. Он был как раз из тех террористов, которые шутить не любят, и поэтому с этого дня – в Петербурге, по крайней мере,- не выходило больше ничего по старой орфографии.

Луначарский продолжает далее излагать свои преступные планы: «Огромный толчок идея латинизации русского алфавита (конечно, и Украины и Белоруссии) получила именно от успехов латинизации письма народов, употреблявших арабский шрифт… Совсем не то будет с переходом на латинский шрифт. Он настолько отличается и от современной и от дореволюционной письменности, что если дети в школах или неграмотные на ликпунктах будут обучены латинскому шрифту, то на первое время перед ними откроется только небольшое количество книг, изданных, начиная с того года, когда латинский шрифт будет декретирован. Все остальное для них будет за семью замками. Это, очевидно, приведёт к необходимости параллельно обоих алфавитов в течение довольно долгого времени. Постепенно книги, написанные русским алфавитом, станут предметом истории».

Вы понимаете, читатель, что ЗАДУМЫВАЛИ БОЛЬШЕВИКИ? ИСТРЕБИТЬ САМО РУССКОЕ КИРИЛЛИЧЕСКОЕ СЛОВО!!!

Большевицкой орфографии не принимала душа русских патриотов. Великий И. А. Бунин писал об этом – «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания».

Поэт-символист Вячеслав Иванович Иванов критиковал реформу с эстетических позиций: «Язык наш запечатлевается в благолепных письменах: измышляют новое, на вид упрощённое, на деле же более затруднительное,- ибо менее отчётливое, как стёртая монета, – правописание, которым нарушается преемственно сложившаяся соразмерность и законченность его начертательных форм, отражающая верным зеркалом его морфологическое строение. Но чувство формы нам претит: разнообразие форм противно началу все изглаживающего равенства. А преемственностью может ли дорожить умонастроение, почитающее единственным мерилом действенной мощи – ненависть, первым условием творчества – разрыв?»

Н. С. Трубецкой сетовал: «По-моему, покойный Шахматов большой грех на душу взял, что освятил своим авторитетом новую орфографию. (Письмо к Р. О. Якобсону от 1 февраля 1921)».

Но наиболее аргументированной была критика орфографической реформы со стороны яркого философа Ивана Александровича Ильина.

Ильин упрекал новую орфографию в увеличении количества омографов после исчезновения различий вроде есть/ъсть, миръ/міръ).

«Зачемъ все эти искаженія? Для чего это умопомрачающее сниженіе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчестве?

Ответъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ національной Россіи. Имъ; именно имъ, и только имъ…

Помню, какъ я въ 1921 году въ упоръ поставилъ Мануйлову вопросъ, зачемъ онъ ввелъ это уродство; помню, какъ онъ, не думая защищать содеянное, безпомощно сослался на настойчивое требованіе Герасимова. Помню, какъ я въ 1919 году поставилъ тотъ же вопросъ Герасимову и какъ онъ, сославшись на Академію Наукъ, разразился такою грубою вспышкою гнева, что я повернулся и ушелъ изъ комнаты, не желая спускать моему гостю такія выходки. Лишь позднее узналъ я, членомъ какой международной организаціи былъ Герасимовъ».

Эта МЕЖДУНАРОДНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ калечит русский язык и сегодня.

Гнусное дело Луначарского, приторможенное Сталиным, продолжал позже Хрущев. Реформа 1956 года (известная более как авантюра Лопатина) извратила правописание в очередной раз: Что было изменено? Итти > идти, притти > прийти, вытти, выду, выдь > выйти, выйду, выйди. Ещё плоды лопатинской дикости: эксплуатировать – эксплоатировать, «повидимому/по-видимому», шопот (шепот), чорт (черт), Тексас->Техас, авиозавод->авиазавод и т.д.

Предполагалось (и предполагается ельцинистами) полностью изжить букву "ё". Сегодня уже всерьёз говорят, что русским нужно учить интернет-сленг – "албанцкий".

Можно ли без злого умысла на памяти одного поколения менять столько раз язык? Зачем и кому это выгодно? Профессорам – нет.