Разработчики новых стандартов образования хотели угодить власти

Странная история. По-моему, объяснения ей мы не получим до тех гипотетических времен, когда объяснится все — и когда это уже никому не будет нужно.

Сначала два человека, каждый из которых по странному совпадению когда-то преподавал в школе географию, — председатель думского Комитета по культуре Г. Ивлиев и гендиректор издательства «Просвещение» А. Кондаков — начинают широко пропагандировать новые стандарты образования, согласно которым обязательными остаются три предмета: ОБЖ, «Россия в мире» и физкультура. Все прочее — на выбор школьника. Предметы разбиты на шесть тематических групп, из каждой можно извлечь для углубленного изучения один. Эти группы — суть родная словесность, иностранные языки, математика, общественные науки (история-экономика-право), естественные науки и искусство (оно же «предмет по выбору»). Девять предметов, таким образом, остаются бесплатными. Все, что сверх этого минимума, предполагается сделать платным — по крайней мере так заявляет г-н Кондаков в интервью «РИА Новости», размещенном заодно уж и на сайте «Просвещения».  Интервью вообще занятное — вот как там, например, постулируется необходимость изучения ОБЖ: «Когда я слушаю  своих уважаемых оппонентов, которые сводят ОБЖ до уровня начальной военной подготовки, то я хотел бы им задать вопрос об их гражданской ответственности, особенно после Беслана, «Домодедова» и подобных событий. Курс ОБЖ предусматривает знание основ законодательства, формирование личной и гражданской позиции по отношению к угрозам современного мира, формирование представления о здоровом образе жизни, знание основных мер защиты в условиях чрезвычайных ситуаций и так далее». Когда уважаемому оппоненту в ответ на вполне обоснованное сомнение в насущности ОБЖ напоминают о гражданской ответственности за Беслан, дискуссия сама собой сворачивается.  Потом в интернете поднимается шум. За неделю под протестующим письмом писателей, учителей и взволнованной общественности появляется 15 000 подписей. Владимир Путин, являя пример благородной осмотрительности, говорит г-ну Фурсенко, что сам он, конечно, большой поклонник физкультуры, но нельзя ж уж так уж. Фурсенко не подписывает новые стандарты, хотя время у него еще есть. Для чего был весь этот шум и что из него проистечет — неясно: то ли нас отвлекали от чего-то действительно важного, то ли проверяли на терпимость и вшивость — дескать, проглотим ли. Сохраняется и вероятность химкинского варианта — пройдет всенародное обсуждение, нам посулят отсрочку судьбоносного решения, а после этого все тихой сапой сделают, как захотят. Обсуждение прошло? Прошло. Скажите спасибо.

Если отвлечься от стратегических причин, породивших образовательную дискуссию именно сейчас и именно в таком формате, предлагаемая реформа продиктована систематически снижающимся местом России в системе PISA, или Program for International Student Assessment (Программа международной оценки ученических достижений). Как справедливо пояснил еще в 2006 году заведующий кафедрой Академии повышения квалификации и переподготовки учителей Александр Пентин, PISA проверяет не знания, а способность ими пользоваться, причем в весьма специфических ситуациях. Тесты PISA учат спорить, сомневаться, делать практические выводы из теоретических положений — словом, всячески адаптируют науку к реальности, но никоим образом не отражают уровень фундаментальных знаний.

Лев Лосев, тридцать лет отпреподававший в Дартмуте, говорил автору этих строк, что принципиальное отличие американской образовательной системы, теоретический фундамент которой разработан Джоном Дьюи, от европейской и российской формулируется предельно просто: российская система (и некоторые прославленные европейские университеты) дает знания — американская учит, где их взять. PISA делает акцент на самостоятельную работу и практическое применение знаний — в системе взглядов Дьюи, заслуженно называемой «прагматизмом», это вещь естественная. Можно спорить о применимости критериев, обозначаемых вдобавок столь неблагозвучной аббревиатурой, в современной российской школе, — но нельзя не признать, что избыток прагматизма и так уже привел нас к полной интеллектуальной нищете; что Дьюи, при всей своей приверженности прагматике, был идеалистом и высоко ценил фундаментальную науку; что забота о здоровье школьника, педалируемая г-ном Кондаковым, выглядит непростительным фарисейством — поскольку здоровы, как известно, не те, у кого много свободного времени, а те, чье время правильно организовано.

Разберемся сначала с главными претензиями противников образовательной реформы. Первая касается выбора обязательных предметов: Беслан Бесланом, но ОБЖ, «Россия в мире» и физическая подготовка никак не выглядят фундаментом гармонической личности.  Даже если школьник обязан будет выбрать из шести пресловутых групп (весьма условных — куда девать, например, географию?) обязательный гуманитарный либо естественный курс, он может попасть в ситуацию, когда выучит географию и не будет знать историю, изучит физику и не заглянет в химию, освоит русский и лишится литературы. Исключение родного языка и математики из перечня базовых предметов — не только абсурд, но еще и отвратительный пиар для любой реформы; а что такое «Россия в мире» — сам Кондаков поясняет весьма расплывчато.

По его мнению, это курс, формирующий гражданскую позицию. Но формирование гражданской позиции в школе мы уже проходили, и ничем, кроме застойного зашкаливающего цинизма, это не обернулось.  И здесь коренится второй порок новой реформы — ее адепты, в частности, успели заявить, что все предметы отныне разделяются на образовательные и воспитательные, и количество воспитательных надо наращивать. Не говоря уж о том, что само противопоставление воспитания и образования глубоко ложно и нет никакого надежного способа воспитать, кроме как обучая, — сама идея возвратиться к принудительному «формированию мировоззрения» попахивает муштрой, казармой, худшими из гимназических пороков. Молебны и линейки, проповеди и лекции о несравненном величии отечественной истории — все это было, и все приводило к прямо противоположным результатам.  Если даже мы будем равняться на стандарты PISA, следует помнить, что вдалбливание идеологических догм никого не учит критичности, равно как и практицизму. Гражданская позиция не может быть внушена — она формируется в результате множества воздействий; идеологических дисциплин в современной школе быть не должно, а вот самостоятельных лабораторных работ, исходя из той же PISA, должно быть как можно больше; вряд ли они могут проводиться в рамках курса ОБЖ, если только не имеется в виду сборка-разборка автомата Калашникова.  Что касается идеи «свободного выбора» учащимися шести бесплатных предметов, она представляет собой безмерно редуцированную и упрощенную версию так называемого профилированного обучения, о котором много говорили во второй половине семидесятых. Я эти дискуссии помню, поскольку вырос в учительской семье и споры эти велись на нашей кухне. Тогда в «Литературке» появилась статья академика-математика «Икс равен нулю» — о том, что не надо Пушкина заставлять учить алгебру; Карцов, преподававший в Лицее математику, так и сказал — идите, Пушкин, и пишите стихи, у вас икс всегда равен нулю. Математик, чью фамилию я запамятовал, самоотверженно доказывал, что без литературы стать полноценным человеком нельзя, а без математики можно, так что нечего терзать гуманитариев заведомо непостижимыми для них вещами. Колмогоров тогда возражал, что в математике есть своя красота, и без умственной дисциплины, которую алгебра отлично прививает даже школьнику, полноценная личность немыслима.

Сейчас у меня нет однозначной уверенности в том, что профилированное обучение так уж нужно, особенно в наши дни всеобщего принудительного упрощения: возможно, в конце семидесятых, в советской теплице, когда наше образование в самом деле поставляло недурные кадры для еще не добитой фундаментальной науки, — такая дискуссия имела смысл, но сегодня она явно несвоевременна. Упрощать и облегчать надо то, что трудно, — а нынешнее образование и так упростилось донельзя; качественных учителей — минимум; школьники с трудом читают, поминутно отвлекаются, не могут сосредоточиться на простейших вещах — не знаю, клиповое мышление тут виновато или недостаток мотивации, но мы имеем дело с крайне запущенным контингентом. Это в равной степени касается элитных и сельских школ. Заводить в такое время разговоры о сокращении учебных нагрузок — значит не приспосабливаться к реальности, а потакать распаду, энтропии, лени.  Я по-прежнему не думаю, что биологу следует зубрить экономическую географию, а гуманитарию — мучиться над интегралами; но с трудом представляю себе современного человека, не знающего отечественной истории, не разбирающегося в языках, неграмотного и вдобавок с трудом решающего задачку на сложные проценты. Если даже и вводить «профили» — то уж никак не сегодня, когда школьника, напротив, следовало бы загрузить выше головы. Он и так почти постоянно бездельничает и, подобно главе государства, слишком много времени проводит в социальных сетях, откуда и черпает информацию о мироустройстве. Думаю, сегодня нам как раз не надо растить прагматиков — ни у кого и так не осталось ни одной идеалистической мотивации, даже тщеславие работает не всегда. Мы можем, конечно, уничтожить собственные традиции — но американского образования у нас не получится все равно, хотя бы потому, что в повседневной российской реальности категорически негде применить главное ее достижение: самостоятельность мышления, умение делать выбор. Выбора нам не дано, с политической свободой дела обстоят более чем никак — преимуществом этой нашей несвободы в советские времена была фундаментальность знаний; сегодня мы рискуем лишиться всего одновременно. Мы умудряемся взять у всего мира только худшее, которое и отбираем безошибочным инстинктом гибнущей системы.  Задача учителей сегодня, — а к этому сословию имею честь принадлежать и я, — сохранить универсальность образования, не дать подменить его идеологическим оболваниванием, не поставить школьника перед выбором между эстетикой и физикой, литературой и точным знанием. Ибо если бы разработчиков новых стандартов образования действительно волновали «Основы безопасной жизнедеятельности»,  они бы уж как-нибудь дотумкали, что при прочих равных условиях преимущество имеет умный.

Но их волнует совсем другое. Они хотели угодить власти, которая видит только одну гарантию своей несменяемости — массовое воспроизводство идиотизма.

Пока — не вышло. Но они ребята упрямые.