Голод в Поволжье 1921-1922 годов и человеческий фактор

История показывает, что часть вины за трагедию лежит и на крестьянах.

Голод в Поволжье в 1921-22 годах послеперестроечные историки привыкли объяснять злокозненностью большевиков. Гражданская война, военный коммунизм, продразвёрстка – всё это привычный набор причин этого одного из самых крупных бедствий в истории России ХХ века. Иногда всё же добавляется упоминание и о климатической катастрофе, поразившей территорию голода.

Но наверняка существовали и другие причины – ведь умерли не все люди и даже не их треть или четверть, проживавшие в регионе бедствия, а около 7-8%. Почему одни спаслись, а другие пали? Игорь Орлов, профессор Высшей школы экономики (ВШЭ), в своей книге «Советская повседневность» отвечает на ряд этих вопросов.

Орлов напоминает, что численность проживающих на территории голода составляла 69,8 млн. человек. Из них голодало 26,5 млн. человек (т.е. меньше трети), умерло в итоге около 5 млн. человек. Эпицентром бедствия были две губернии – Саратовская и Самарская, где голодало 69% и 90% соответственно.

А затем профессор ВШЭ начинает перечисление «косвенных» причин возникновения голода, относя к прямой причине два, друг за другом, очень неурожайных года. Центральное Поволжье в целом отрицательно отнеслось к приходу большевиков к власти, а введение продразвёрстки и вовсе вызвало у крестьян чувство глубокой несправедливости. И начиная с 1919 года крестьяне… старательно начали есть хлеб – лишь бы он «не доставался врагу». Вот описание из архивов происходящего в 1919-20 годах в этом регионе: «Крестьяне в первое время старались есть как можно более, не считаясь с тем, что впоследствии придётся голодать, хлеб не жалели и часто прибавляли в корм скоту. Хлеб прятали, он гнил или поедался мышами. Лишний пуд старались сбыть спекулянту. В результате с наступлением весны семенного овса у весьма значительной части населения нет, земля останется необсеянной. Само же население к весне осталось уже почти без хлеба и голодает».

Получается, многие крестьяне с огромным энтузиазмом «сами себя высекли», и ни о каком отъёме хлеба большевиками речь уже не идёт.

Крестьянин Кретов летом 1920 года пишет в письме Михаилу Калинину: «У крестьян Лебедянского уезда Тамбовской губернии не засеяна яровым посевом в среднем половина земли». Были деревни, «совершенно не засевавшие своих полей» весной 1920 года.

Ещё одной из причин был т.н. «крестьянский менталитет». Орлов ссылается на исследование историка Кондрашина: «Эти стереотипы не всегда гуманно, но глубоко рациональны, так как направлены на выживание наиболее дееспособных к продолжению хозяйственной деятельности». Этот «крестьянский менталитет» в частности приводил к тому, что население мордовских деревень топило своих детей в Волге. Можно ли после этого признать этих утопленников тоже жертвами голода? Сложный этический вопрос.

В качестве ещё одного примера особой психологии крестьян того времени Орлов ссылается на диалог, записанный в то время в поволжской деревне неким В.Поссе:

«- Много у вас в деревне голодающих?

– спросили мы у здоровой бабы, продававшей молоко.

- Да с сотню наберётся.

- А остальные сыты?

- Остальные сыты.

- Что же вы, сытые, не поможете голодающим?

- А зачем помогать? Чтобы самим без хлеба остаться?»

«Крестьянский менталитет» сказался и на неспособности большинства населения покинуть охваченный голодом регион. В качестве противоположного примера в книге говорится о немцах Поволжья, которые массово стали переезжать на благополучные территории – в основном на Южную Украину. К маю 1921 года 40% немцев уехали из Поволжья, а вот русское население продолжало оставаться и испытывать судьбу на прочность.

Вызывает вопрос и само понятие голода в Поволжье, скорее это был «хлебный голод». Оказывается, и в 1921-м, и в 1922-м в регионе было в достатке овощей и фруктов. В книге приводится замечание статистика Милова, так описывающего происходившее на поволжских станциях в конце 1921 года: «Местное население продаёт фрукты, овощи, молоко, яйца, мясо и предлагает обменять их на хлеб».

Далее Милов приводит прейскурант местных рынков: «Говядина стоила 2,5 тысячи рублей за фунт, баранина и свинина – 3-4 тысячи, рыба – 1-4 тысячи. А вот за хлеб просили 3,3-4 тысячи за фунт, за муку – 150-200 тысяч рублей за пуд».

Уважаемый читатель, вы где-нибудь и когда-нибудь видели, чтобы говядина стоила в 1,5 раза дешевле хлеба? Сегодня, к примеру, она дороже хлеба в 5-7 раз.

И уж совсем странным выглядит голод вокруг великой реки Волги – где и сейчас достаточно рыбы, а уж 90 лет назад – и подавно. Кроме того, даже в самую лютую засуху наличие водоёма – это гарантия полива огорода и сада, а значит – и возможности получить хотя бы средний урожай той же картошки, основной продовольственной культуры Нечерноземья.

Ещё одна причина, которая почти не упоминается сегодня – самогоноварение, принявшее страшный характер в деревне того времени. «Сухой закон» в стране действовал до 9 августа 1921 года, да и то тогда власть разрешила лишь производство вина крепостью до 20 градусов. И несмотря на голод, крестьяне в 1919-1920 годах массово гнали самогонку (наряду с вышеупомянутым стремлением скормить зерно хоть бы скоту, лишь бы не отдавать его государству). Даже по официальным данным (на них ссылается Орлов) в начале 1920-х на самогон переводили до 100 млн. пудов хлеба (по неофициальным – 150-160 млн. пудов). При потреблении человеком 1 кг хлеба в день, зерна, ушедшего на самогон, могло бы хватить на прокорм около 4,5 млн. человек в течение года – эта цифра почти совпадает с количеством умерших от голода за 1921-1922 годы.

Разумеется, ни профессор Орлов, ни мы не пытаемся опровергнуть факт наличия голода 1921-22 годов. Мы просто призываем взглянуть на эту трагедию другим взглядом, распределив вину за возникновение голода не только на большевиков и климат, но и на, скажем мягко, так называемый «человеческий фактор».