Год памяти Николая Рубцова: эпоха взлета советской цивилизации

Годы жизни Николая Михайловича Рубцова (1936-1971) были одновременно и эпохой высшего взлёта советской цивилизации. Великая Победа 1945-го, освоение энергии атомного ядра, первый искусственный спутник Земли, первый полёт человека в космос, создание "мирового социалистического лагеря" и многое-многое иное - это вехи не только отечественной, но и мировой истории, которые уложились практически в треть ХХ столетия.

Ближе к вершине этих успехов было тепло, светло и, в общем-то, просторно. Места хватало всем желающим: не только "генералам" разного рода войск, в том числе и литературных, и поэтических (одна "троица" из Вознесенского, Рождественского и Евтушенко, объединенная тогдашними острословами в общей фамилии "Евтушенский" чего стоит?!), - но даже прапорщикам из творческого Союза писателей перепадали ощутимые и немалые, даже по нынешним временам, "льготы".

Не случайно все эти бойцы идеологического фронта - каждый, в меру своих талантов, нравственных принципов и социального положения, - воспевали советскую действительность (массовые диссидентство и эмиграция советской интеллигенции начались только после 1967 года, после "Войны Судного дня").

А вот "внизу"... Внизу всё - чем дальше, тем больше - воспринималось совершенно иначе. И - чем дальше, тем больше - без дежурного исторического оптимизма.

Я в ту ночь позабыл

Все хорошие вести,

Все призывы и звоны

Из Кремлевских ворот.

Я в ту ночь полюбил

Все тюремные песни

Все запретные мысли,

Весь гонимый народ.

Кажется, что эти вот рубцовские строки написаны вовсе не полвека назад, а буквально вчера.

Невероятное, практически небывалое для России единение власти и народа, спаянное огнём и кровью Великой Отечественной, оказалось всего лишь историческим мгновением, а сталинское обращение ко всем согражданам "братья и сёстры!" - невозможно представить себе в устах любого другого правителя нашей страны: хоть из последующих, хоть из предыдущих... Даже священники, даже Патриарх, говоря "братья и сёстры", подразумевают всех верующих во Христа, не менее, но и не более того. Чего уж требовать или ждать от остальных?

Да, правда, сказанная Николаем Рубцовым о его времени, - это очень горькая правда, правда потерь и утрат смысла текущей жизни. Не смысла жизни вообще, а именно текущей, собственной жизни, когда обстоятельства оказываются сильнее человека.

Как будто ветер гнал меня по ней,

По всей земле - по сёлам и столицам!

Я сильный был, но ветер был сильней,

И я нигде не мог остановиться...

И эта рубцовская правда о народе и стране, надо признать, оказалась куда глубже и прочнее, чем официозная правда "евтушенских". И если "барды" 60-х и 70-х годов, согласно всем канонам каранавальной этики и эстетики, осмеивали и "верхи", и "низы", лишь изредка (разве что у позднего Высоцкого) трактуя нарастающее отчуждение русского народа от своей истории и своей земли не в комическом, а в трагическом ключе.

А Рубцов, сирота военных лет при живом, но ставшем чужим, отце смотрел на эту трагедию не со стороны, не "вживался" в неё, как актёр, пусть даже гениальный, - он, поэт, жил в этой трагедии, уже не предчувствуя, а точно зная её финал (достаточно почитать воспоминания близких к нему в последние годы жизни людей). Это касается даже не времени собственной гибели ("Я умру в крещенские морозы / Я умру, когда трещат берёзы..."), а судеб всей страны.

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий...

Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли!

И разбудят меня, позовут журавлиные крики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...

Широко по Руси предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье

И высокий полёт этих гордых прославленных птиц.

Широко на Руси машут птицам согласные руки.

И забытость полей, и утраты знобящих полей -

Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,

Далеко разгласит улетающий плач журавлей...

Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!

Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!

Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа

Оттого, что - молчи! - так никто уж не выразит их...

"Высокие свои" - кто? Родичи? Вестники? Недосказанность этого образа порождает поэтически гениальную открытость и многозначность его. Точно так же, как строка "(Широко) по Руси предназначенный срок увяданья" сегодня видится метафорой уже не ежегодной осени, а целой исторической эпохи, которую Рубцов предвидел для своей Родины, Руси, России.

Дело ведь не в том, что "иных времен татары и монголы" насилием и обманом захватили собственность и власть (вернее, власть и собственность) в нашей стране. Дело в том, что сами мы оказались не в состоянии преодолеть собственное отчуждение от собственности и власти, которое сегодня приобрело уже тотальный и катастрофический характер.

Рубцов не видит и не находит выхода из этой катастрофы - он всё-таки "только" поэт, а не политик, не общественный деятель. Но врачи говорят, что правильно поставленный диагноз - это уже половина успешного лечения. Поэтому с диагнозом, который был поставлен нашему обществу в творчестве Николая Рубцова, необходимо очень тщательно разобраться. "Улетающий плач журавлей", о котором он написал, - как о будущем ("вот наступит октябрь")! - должен стать их возвращением к нам с ликующей весенней песней.