Байки Зиновия Высоковского

Ну кто ж пана Зюзю не знал из знаменитого «Кабачка «13 стульев» — самого народного и рейтингового сериала всех времен. Это сейчас говорим «сериал» — нечто безликое, никакое, а раньше, когда не было ничего, кроме официоза, «Кабачок» становился частью доброго домашнего климата, говорят, даже Брежнев старался не пропустить ни серии. Параллельно с Зюзей Высоковский участвует в самых звездных спектаклях Театра сатиры, сыграв почтмейстера в «Ревизоре», Бартоло в «Женитьбе Фигаро», в «Маленьких комедиях большого дома»…

Что и говорить — он был особенный человек. С одной стороны, человек команды. С другой — самодостаточная система, кот, гуляющий сам по себе. Во всяком случае, расцвет Театра сатиры, его мощный ансамбль трудно себе представить без Зиновия Высоковского, без Зямы, без Зямочки, как любовно его называли в театре. Хор без его голоса был неполным. И, казалось бы, и роль в спектакле не главная, второстепенная, а иногда и третьего плана, а на его месте трудно вообразить другого артиста. Может быть, поэтому достаточно было ему только появиться на эстраде и даже не произнести ни слова — и получить аплодисменты. Щедрый аванс от публики Зиновий Моисеевич отрабатывал честно и сполна.

Миниатюра, скетч — его конек, его козырная карта. Рассказчик высшей пробы. Король анекдота. Это только кажется, что любой умеет рассказывать истории, превращая их в анекдоты. Так, как это делал Зиновий Высоковский, мало кто умел. Монологи возникали из любой мелочи, это был практически Зощенко заката советской империи, постсоветского периода. Из пустяка при желании с легкостью вытягивал жизнь… Вот как сейчас вижу его крупную фигуру в конце редакционного коридора: высокий, солидный, в малиновом пиджаке.

— З-з-драсьте, — лукавая улыбка, и мягкая притом. Мягкие манеры. Голоса не повысит. А это значит, что Зиновий Моисеевич принес очередную партию своих удивительных баек. И как он их только все помнил? Оказывается, и помнил, и записывал, и подходил к ним, как грамотный бухгалтер: все были систематизированы, поделены по темам и написаны так, как будто слышишь его интонацию — мягкую, точную. В нужном месте сделает паузу, в нужном — поддаст голосом. Остановился. Говорит: «Послушай анекдот»:

— В целях пропаганды и обмена опытом по содержанию преступников тюрьмы Нью-Йорка и Москвы обменялись заключенными сроком на один месяц. В середине срока заключенные выступили с заявлениями: русские потребовали пожизненного заключения, американцы — немедленной смертной казни.

Рассказывает, а сам, чувствую, проверяет на тебе — как лучше будет. А еще он, как никто, вспоминал. Например, Одессу.

— Вот вы говорите, врачи, врачи, — говорил Зиновий Моисеевич и делал выразительную паузу. — А я вам скажу, что у нас в Одессе был медик, так это медик… Звали его Отто, фамилия Ляринголог… Будем считать, немец… И вот к этому Лярингологу пришел самый богатый человек в Одессе — Бродский… Ну, как пришел… Привели… Сказать ничего не может, только мычит… Ляринголог сразу понял, что у Бродского кость у горле…

Мановение руки, и Бродский заговорил:

— Медик, вы вернули мне жизнь! Я — Бродский! Я вас озолочу! Называйте мне любую цену — она ваша! Я — Бродский!

Но Ляринголог был очень умный человек — и он сказал:

— Господин Бродский, я не буду называть вам цену, а вы просто дайте мне один процент с той суммы, которую вы мне сами назначили, когда кость была в вас у горле…

Мы тут на днях, братцы мои, господа хорошие, у себя в поликлинике в очереди к невропатологу на нервной почве заспорили, кто должен в первую очередь получать деньги... Одни говорят — “Газпром”, другие — армия, третьи — Сбербанк, четвертые — РАО ЕЭС...

А я, братцы мои, Одессу вспомнил... Я в брежневские годы “застолья” прилетел туда на свои гастроли... И вот перед их началом директор Одесской филармонии и председатель месткома, голубоглазый Александр Александрович, в 10 утра в кабинете директора устроили для меня старт–фуршет: бренди “Одесса”, лимончик, рюмочки... В общем, “комильфо”... Не успел директор наполнить рюмочки, как широко распахнулась дверь и в кабинет без стука вошла тетя Паша (старшая уборщица филармонии, стаж 35 лет). Не обращая ни на меня, ни на директора никакого внимания, она подошла к председателю месткома и начала:
— Шурик, я пришла сигнализовывать вам, что вы идете по краю обрыва!
— В чем дело, тетя Паша? — спросил ошарашенный Шурик.
— Шурик, вы распределяли премию, Шурик? А вы знаете, на каком участке у мине работает Нюта?
В голубых глазах Шурика тихий ужас — он не знает ни Нюты, ни участка...
— Так вот, Шурик, Нюта у мине работает на туалете... И Нюта не получила премию...
— Ну хорошо, — говорит Шурик, — мы это решим в рабочем порядке.
— Шурик, — говорит тетя Паша проникновенно, — разве я волнуюсь за премию Нюты? Я волнуюсь за вас, Шурик, потому что вы идете по краю обрыва...
— Что вы от меня хотите, тетя Паша?
— Чему нас учит партия?! — громовым голосом на весь кабинет спрашивает тетя Паша.
— Чему? — еле слышно повторяет за ней совершенно обомлевший Шурик.
— Партия учит: человек, который работает на говне — деньги должен получать в первую очередь!!!
И с гордо поднятой головой тетя Паша выходит из кабинета.

Как–то в семидесятые годы великий администратор одесской филармонии Дима Козак позвонил в Таллин, чтобы уточнить фамилии артистов, которых ему надо было встречать на вокзале. Связь работала плохо, и Козаку приходилось переспрашивать каждое слово по нескольку раз. Особенно тяжело давалась фамилия Георг Отс.
— Отс! Отс! — кричал эстонец в трубку.
— Поц? — переспрашивал Козак.
— Ну да, да! — кричал эстонец, которому вся эта история уже порядком надоела. — Только без первой буквы!
— Ну, так бы сразу и сказал, — ответствовал Дмитрий Михайлович, для которого этот разговор был не менее мучительным.
И вот в назначенное время поезд с эстонским артистами прибывает к перрону, который заполнили нарядные встречающие одесситы. В руках великого администратора Димы Козака огромный транспарант: "К нам приехал Жора Уй!".

Директор Пальниковского психинтерната поехал в Майский под Краснокамск на свинкомбинат купить поросят для интерната — психов кормить.
Взял с собой завхоза. Едут на «Ниве».

Пока директор ходил, выбирал поросят, завхоз нажрался со знакомыми свиноводами в хлам.
Четыре поросёнка в двух коробках. Одна в багажнике «Нивы», вторая на заднем сиденье.
Пьяный завхоз впереди сидит, спит.
Едут. Завхоз мотается по кабине, мешает директору вести машину. Тот хотел его пристегнуть, но завхоз толстый, ремня не хватает. Директор подумал, достал аптечку, из неё лейкопластыря рулон и примотал завхоза к сиденью.

Около Камского моста пробка. Тогда ещё узко там было. Машины еле ползут. К тому же поросята выбрались из ящиков, бегают, срут в «Ниве». Остановиться негде, жара, пьяный завхоз храпит.

Гаишник тормозит на посту у моста: «Ваши документы» и смотрит на привязанного лейкопластырем завхоза. Лицо становится озадаченным.
— Вы кто? — он спрашивает у директора.
Тот со злобой говорит: «Я директор дурдома!!!»
В это время с заднего сиденья к переднему водительскому над плечом директора вылазит поросячья морда и хрюкает.

Гаишник, не посмотрев документы, отдаёт их обратно и говорит: «Счастливого пути!»