Для \"элиты\" или для народа?

Не зря говорят, что дипломатия — искусство невозможного.

Справедливость этого высказывания в полной мере подтвердила беседа обозревателя «Правды» В. Кожемяко с министром культуры РФ А. Авдеевым (номер газеты от 19—24 февраля). По всему видно, богатый опыт приобрел Александр Алексеевич на дипломатическом поприще.

Заходит, к примеру, разговор о кризисе в российской культуре. Казалось бы, всем хорошо известно его разрушительное воздействие практически на все сферы интеллектуальной и духовной жизни страны. Страдают образование и наука, в загоне находится литература, влачит жалкое существование библиотечное и музейное дело, на телевидении господствуют пошлость, разврат и насилие.

Слово «русский» за рубежом нередко связывают сегодня с падением нравов, сравнимым по своим масштабам только с тем, что творилось в Римской империи периода ее заката. В бизнесе — мафия, в государственных делах — кумовство, клановость и коррупция, в спорте — допинг, на отдыхе — разврат, пьянство и хамство, в повседневной жизни — наркотики, разгул воровства и бандитизма. Так выглядят некоторые характерные черты собирательного портрета россиянина в глазах зарубежной публики. И ведь не поспоришь: как говорится, на зеркало неча пенять…

И вдруг оказывается, в том мире, в котором живет А. Авдеев, этого кризиса попросту нет. «Я бы, — говорит он, — не произносил слово «кризис». Трудно сказать, чего больше в этих словах — то ли министр очень далек от реальной жизни, то ли срабатывает закоренелая чиновничья привычка оценивать подведомственное ему хозяйство по принципу: «Ведется большая работа, но вместе с тем имеются отдельные недостатки». Чем этот принцип хорош — под него всегда можно подобрать положительные примеры.

Про чеховский юбилей и встречу с французскими студентами

«После того, как прошли чеховские дни в связи со 150-летием великого писателя и в России побывали все крупнейшие театральные лидеры из разных стран, в один голос утверждавшие, что сегодня Москва — мировая столица театра, — радует нас А. Авдеев, — я не говорил бы о кризисе».

Только всё ли так красиво и благополучно выглядело во время празднования чеховского юбилея, как утверждает министр? Есть основания полагать, что нет.

Видно, постарались чиновники от культуры — сумели показать министру и «крупнейшим театральным лидерам» то, что простым смертным в нашей стране увидеть, увы, не удалось. Немногое им, бедолагам, сейчас перепадает. В этом легко убедиться, познакомившись с материалами одной районной газеты, которая, надо думать, находится ближе к жизни, нежели министр.

А называется она «Чеховский вестник» и издается в подмосковном городе Чехове. В материалах, помещенных под рубрикой «К 150-летию со дня рождения А.П. Чехова», привлекает внимание статья О. Авдеевой «Так хотелось праздника…» Вот некоторые выдержки из нее:

«Как чеховцы праздновали юбилей Чехова? Первыми приходят на ум горькие слова: «Убого праздновали!» Не так, как это должно было происходить в городе, носящем имя Чехова …

Огорчает, что в юбилейные чеховские дни не прошло ни одного праздника общерайонного масштаба, посвященного Чехову…

По сообщениям из официальных источников, губернатор Московской области Борис Громов принял участие в торжественных мероприятиях, посвященных 150-летию со дня рождения великого русского писателя и драматурга А.П. Чехова, которые прошли в селе Мелихово на территории музея-заповедника. Жаль только, что на эти «торжественные мероприятия» не было позволено взглянуть ни жителям Мелихова, ни жителям Чехова и Чеховского района. Им пришлось обойтись в юбилейные чеховские дни без каких-либо «торжеств»...

Так мы и встретили этот юбилей вместе с безносым памятником Антону Павловичу, заросшим плесенью, с незалеченной трещиной, которая проходит по всей фигуре.
Безносый, искалеченный Чехов — олицетворение подлинного отношения к культуре, не прикрытого красивыми фразами, которые произносятся перед выборами…»

Вот вам два совершенно разных взгляда на важнейшее событие в культурной жизни России. Взгляды эти не просто противоречат друг другу — между ними разверзлась настоящая пропасть, которую нельзя преодолеть путем решения проблемы неравного доступа к культурным ценностям разных регионов России, больших городов и провинций. А ведь именно ее министр считает сейчас едва ли не самой главной. Однако надо прямо сказать: основной корень зла видится не в географии, а в другом — в социальном расслоении людей, в их делении на привилегированное сословие, «элиту» и безликую массу, из которой всячески выхолащивается сама потребность в какой-либо духовной пище.

Нравится это кому или нет, но без обращения к Ленину здесь не обойтись. Ведь с реставрацией капитализма в России многое из его теоретического наследия вновь стало востребовано практикой. Взять, к примеру, ленинский тезис о двух культурах — буржуазной и пролетарской — в любой национальной культуре.

Вспоминается один серьезный урок, который преподнесли мне в середине семидесятых годов… студенты Сорбонны. Дело было в Париже, куда я приехал в составе молодежной делегации. На дискуссии, где присутствовали студенты этого университета, имел я неосторожность похвалить произведения одной французской писательницы, которая тогда была в моде у советских читателей. Реакция привела меня в замешательство: «Видно, вы там, в СССР, хорошо живете, если сопереживаете с героями таких книг — с буржуями, которые от нечего делать с жиру бесятся. Подавляющая часть французской молодежи — из другой среды, и заботы у нее совсем иные: где взять деньги на учебу, где потом найти работу, как заработать на квартиру, на что содержать семью. Копаться в себе, уставившись в дождевую лужу, нам некогда…»

До сих пор вспоминаю испытанное тогда чувство неловкости. Первый раз мне, выпускнику исторического факультета, так доходчиво, на живом примере объяснили то, что, по сути, относилось к азам марксизма. Одно оправдание: не было у нас тогда многих из проблем, что волновали западную молодежь. И была эта молодежь, еще не остывшая после волнений конца шестидесятых годов, более радикально настроена к проявлениям социальной несправедливости.

Однако сейчас нам не следует забывать, что бунтарские настроения западной молодежи привели и к серьезным негативным последствиям: нашли тогда правящие классы те клапаны, через которые удалось «выпустить пар», разрядить напряженную социальную атмосферу. В частности, умелой рукой культивировались в молодежной среде откровенно уродливые явления так называемой контркультуры.

Поэтому нет ничего странного в том, что с задержкой на 20—25 лет они были «на ура» восприняты в накаленной до предела России. В их числе — и демонстративное пренебрежение нормами общественной морали, и отголоски «сексуальной революции», и псевдорадикальные молодежные «движения»…

Ответ на вопрос о том, что делать, находим у Ленина

Проводя подобную «молодежную политику», правящие классы России пока добиваются нужных им результатов. Молодежь, за редким исключением, отказалась от борьбы за свои коренные интересы, смирилась с вопиющим неравенством в распределении не только материальных, но и духовных благ.

А это очень удобно для тех, кто навязывает новому поколению западные стандарты в образовании, воспитании, поведении. В среде современных «интеллектуалов» не случайно в наши дни популярен тезис: для того, чтобы крестьянину «крутить хвосты коровам» или горожанину — баранку такси, вовсе не обязательно учиться в школе одиннадцать лет и читать Толстого с Пушкиным. Презрительное отношение буржуазных слоев к людям труда — ключ к разгадке, почему так настойчиво проталкивается в школах отупляющий учеников ЕГЭ, а в жизнь вузов внедряется «болонская система», которая закрепит социальное неравенство в доступе к качественному высшему образованию. Теперь вот добавляется еще и так называемый закон об автономных учреждениях…

Подзабыли мы о том, чему учил нас Ленин: в условиях буржуазного строя не может быть равенства в области образования. Буржуазия, заявляющая о том, что школа якобы находится вне политики, «сама во главу угла школьного дела ставила свою буржуазную политику и старалась школьное дело свести к тому, чтобы натаскать для буржуазии покорных и расторопных… слуг, исполнителей воли и рабов капитала, никогда не заботясь о том, чтобы школу сделать орудием воспитания человеческой личности».

На вопрос: «Что же делать?» — ответ опять-таки находим у Ленина: «Наше дело в области школьной есть та же борьба за свержение буржуазии». В Антикризисной программе КПРФ указывается, что есть один выход из создавшегося положения — социализм. Только социализм способен обеспечить возрождение России, которое будет основываться на прочном фундаменте нашего советского прошлого.

Ведь при социализме в развитии образования и культуры нам не было равных. Мы накопили тогда колоссальный опыт приобщения населения к подлинным культурным ценностям, независимо от социального положения людей и от того, где они проживали — в городе или сельской местности. Сейчас большинство наших уцелевших деревень выглядит так, словно по ним Мамай прошел. Но многие из них еще хранят память о советском времени.

Есть на западной окраине Подмосковья внешне ничем не приметная деревня Юдинки, куда иногда заезжаю я погостить у друга детства. Обычная русская деревня дворов на сорок, пережившая судьбу десятков и сотен населенных пунктов, располагавшихся в 1941-м на переднем крае Можайской линии обороны. Символ минувшего — уцелевший у околицы дот. Многое помнят старожилы, перенесшие немецкую оккупацию. Дотла тогда сгорела деревня. Вместе с избами исчезли с лица земли и обычные, обязательные для довоенной жизни атрибуты советского села — начальная школа, клуб, библиотека, больница, родильный дом (это на сорок-то дворов!), медпункт, магазин.

Жили в землянках, из которых выгнали суровые морозы первой военной зимы. В беде помогли жители уцелевшей соседней деревни Коржень — разобрали бездомных людей по своим избам.

Но уже вскоре после освобождения жителям уничтоженных и разоренных деревень государство выдало ссуды на возведение новых домов. А потом для большинства людей эти ссуды оказались безвозмездными, бесплатными.

И, что не менее важно, Советская власть вновь создала для сельчан все возможности, позволявшие им дать своим детям полноценное образование и вывести их в люди. Пока отстраивались Юдинки, в двух километрах от деревни, в соседнем Фомине, стала работать начальная школа, вновь открылись клуб и изба-читальня, фельдшерский пункт. Неподалеку — семь километров для деревенских детей в ту пору не расстояние — заработала семилетка в Сивкове, чуть дальше, на Бородинском поле, открылась десятилетка — Семёновская школа имени К.Е. Ворошилова, с интернатом для детей из дальних деревень. И еще одна интересная и характерная для села тех лет деталь: в первые послевоенные годы в Юдинках был создан и работал драматический кружок.

О каких ценностях идёт речь

Язык не поворачивается сказать, что люди, проживавшие в тех краях — в первую очередь, конечно, молодежь,— не имели доступа к культурным ценностям. Весь вопрос заключается в том, о каких ценностях идет речь. У сельского жителя всегда было три храма культуры — школа, библиотека, клуб, выполнявшие роль «трех китов», на которые опиралась вся система образования и просвещения в сельской местности.

Это важнейшее дело в дореволюционное время тщетно пытались сдвинуть с мертвой точки отдельные русские просветители, хотя порой и добивались они ощутимых результатов. Взять хотя бы деятельность замечательного издателя Ф.Ф. Павленкова, выпускавшего в свет народные библиотеки — Пушкинскую, Гоголевскую, Лермонтовскую, Сказочную, основавшего в 1890 году серию «Жизнь замечательных людей». Он прекрасно понимал, чего недостает людям в глубинке: после его смерти на завещанные им средства в российских губерниях были открыты две тысячи бесплатных публичных библиотек-читален.

Благородные деяния одиночек, безусловно, давали всходы и приносили свои плоды. Но они не могли решить главную проблему — вывести из темноты и забитости основную массу населения России. Дореволюционная российская действительность — это 80 процентов неграмотного населения.

Как решала эту проблему Советская власть? Обратимся к статистике: за 1933—1938 годы в СССР было построено 20 с половиной тысяч школ. При этом 80 процентов их — свыше 16 тысяч — приходилось на сельскую местность. Коренным образом изменился облик крестьянина. Мало что осталось в нем от прежнего забитого мужика. Уже перед войной Советский Союз превратился в страну сплошной грамотности.

А что же принесли с собой «перестройка» и последовавший за ней развал великой державы? За последние 17 лет в стране ликвидировано 12 с лишним тысяч школ, 2 миллиона детей и подростков не умеют читать и писать и нигде не учатся!

Катастрофическое положение, отражающее духовную деградацию общества, сложилось вокруг книги, которая в своё время вывела советского человека к вершинам знаний, помогла ему освоить богатства мировой цивилизации. Страна перестала читать, и не следует относить это к «мировой тенденции», на которую ссылается министр культуры. Это — результат последовательной дебилизации населения, в которую внесло свой заметный вклад новое поколение представителей «творческих» кругов, призванных сеять в человеческих душах разумное, доброе, вечное.

Упомянутый выше Ф. Павленков издавал в полуграмотной России биографические книги тиражами 30 тысяч экземпляров, и каждая из них находила своего читателя. А тираж нынешней серии «ЖЗЛ», которую продолжает выпускать издательство «Молодая гвардия», — в основном 3 тыс., изредка 5 тысяч экземпляров, что в 30—40 раз ниже, чем в семидесятые — восьмидесятые годы советского времени. При этом раньше большая часть тиражей закупалась государством для публичных библиотек. В сельских библиотеках подобные книги, наряду с произведениями русской, советской и мировой классики, всегда зачитывались до дыр. Донельзя изношенные, они и сейчас еще заполняют стеллажи многих сохранившихся «очагов культуры», чьи книжные фонды теперь или совсем не пополняются, или пополняются исключительно низкопробным чтивом.

Да, участники сельских драмкружков не слишком, наверное, разбирались в тонкостях сценического искусства. Но они великолепно знали и понимали русскую и советскую драматургию, произведения Фонвизина, Грибоедова, Гоголя, Островского, Чехова, Горького. Меня, например, всегда удивлял мой отец, окончивший перед войной сельскую десятилетку. В детстве он читал мне наизусть некрасовские поэмы «Мороз Красный нос» и «Кому на Руси жить хорошо», многие стихотворения, о существовании которых я тогда и не подозревал, играючи решал задачки по алгебре и физике. Это — к вопросу о качестве знаний, которые получали учащиеся в сельских школах.

Мой друг из Юдинок после окончания школы-интерната смог получить два высших образования, его старшая сестра, пережившая в детстве немецкую оккупацию, была на руководящей работе в горкоме партии, потом её выдвинули в областные органы управления. В примерах этих нет ничего необычного, они повторяют судьбы миллионов советских людей, которым Советская власть сумела дать достойное образование.

Это был прессинг? Нет, защита!

И еще один важный момент. От людей, выросших и работавших в советское время, я ни разу в жизни не слышал жалоб на «идеологический прессинг», о котором так настойчиво твердит А. Авдеев в течение всей беседы с В. Кожемяко. Люди чувствовали себя людьми, причём людьми свободными. Существовал между ними совершенно иной тип отношений, нежели сегодня, было у них и совершенно иное отношение к Родине.

Их поступки определяли чувство долга и ответственности перед своей страной, вплоть до готовности к самопожертвованию, принципы взаимопомощи, бескорыстной дружбы, нестяжательства. Идеологию, воспринятую широкими массами, уместнее сравнить не с прессом, а со щитом, заслонявшим молодежь от духовного растления, ограждавшим общество от пропаганды насилия и всевозможных пороков, от мутного потока отходов западной культуры, от попыток разрушить жизненные ориентиры людей, поменять в них местами добро и зло.

Кстати, не случайно многие крупные писатели и деятели культуры патриотической направленности, довольно холодно относившиеся к коммунистам в советские времена, столкнувшись с новыми экономическими отношениями, моралью и этикой, о которых говорит министр (якобы «не подверженными идеологическому давлению»), давно пересмотрели своё отношение к Компартии, решительно поддерживают КПРФ, особенно в ее борьбе за сохранение русской культуры.

Не следовало бы министру представлять дело так, что шедевры в литературе, музыке, кино, в изобразительном искусстве и театральном деле создавались вопреки идеологическому воздействию. Бесспорно, не все творческие люди, писатели и другие деятели культуры, воспринимали социалистические идеи и реалии. Но составляли таковые всё же ничтожное меньшинство, и, как правило, тот шум, который поднимался вокруг них на Западе, был обратно пропорционален степени их талантливости.

Ведь ясно теперь, что громогласные заявления некоторых писателей о каких-то мифических творениях, якобы ожидавших своего часа в письменных столах, быстро утихли уже в начале девяностых годов, поскольку оказались сильно преувеличенными.

Кроме нескольких десятков (в основном весьма посредственных!) повестей и романов, значительная часть которых уже забылась, читатели ничего выдающегося так и не получили.

А нынешняя свобода слова и творчества, о которой трубят на всех углах кремлевские пропагандисты, — явление призрачное, к тому же строго дозируется в каждом конкретном случае. Олигархическая власть сегодня владеет мощнейшим идеологическим аппаратом, который не только полностью исключает свободу самовыражения, но и вторгается в повседневную жизнь человека, отравляет и подчиняет его сознание, подавляет волю и здравомыслие.

Пусть какой-нибудь тележурналист попробует, к примеру, хотя бы раз немного приоткрыть содержание той же Антикризисной программы КПРФ, ее шагов по защите русской культуры, предоставить лишнюю пару минут в эфире Г.А. Зюганову. Или, наоборот, подсократить набившие оскомину ежедневные картинные живописания трудовых будней правящего «тандема» в объемах, какие и не снились бывшим генсекам. Нетрудно представить, что из этого получится.

Работники телевидения не ограничиваются лишь в одном — в создании клеветнических передач и фильмов, густо замешенных на антисоветизме и антикоммунизме, безнаказанно поливающих грязью отечественную историю и великие свершения прошлого. Откровенно скажу: меня в связи с этим не особенно возмущает даже то, что сейчас доля голливудских фильмов на российских экранах доходит до 70 процентов. В американских картинах нередко обнаруживается больше добра и человечности, чем в теперешних российских боевиках и сериалах про «братву», «ментов», «крутых» бизнесменов и их любовниц.

Вот недавно попался на глаза анонс одного из фильмов, который показывали по Первому каналу телевидения: «Этот фильм предназначен для самой широкой аудитории. Он бесспорно глуп, но в то же время и не претендует ни на что большее, так как берет обаянием своих пошловатых шуточек».

Этот анонс — еще одно прямое свидетельство торжества пошлости, которая захлестнула страну и становится характерным признаком нынешней «культуры». Казалось бы, нас уже ничем не удивишь. Обосновалась же пошлость на сцене Большого театра под видом оперы «Дети Розенталя» на либретто В. Сорокина и недавней постановки здесь оперетты «Летучая мышь», то есть добралась она до самого высокого искусства, которым гордилась страна.

Но кто бы мог подумать, что пошлость бывает не только пошлой, но и обаятельной?!