Последнее прибежище богатеев

Разговор о консерватизме чрезвычайно полезен хотя бы потому, что даёт возможность уточнить значения некоторых расхожих политических терминов. Понять, какая за ними лежит социальная, психологическая, а также собственно историко-терминологическая реальность. Последнее бывает особенно любопытно.

Нас совершенно правильно учили в школе, что капитализм как некая социально-экономическая данность предшествует социализму. Однако термин «социализм» появился раньше термина «капитализм». О социализме в современном значении этого понятия впервые было сказано в 1832 году в сенсимонистском журнале Globe, при том что употребление этого слова впервые зафиксировано в 1803-м и последующих годах у разных авторов, итальянских и французских. Слово же «капитализм» впервые использовал англичанин Теккерей в 1854 году, но в несколько расплывчатом значении «богатство», «владение капиталом». В современном своём значении понятие «капитализм» появляется только у Маркса (1867), а если иметь в виду не только способ производства, но общественный строй в целом, то 1884 году у Дуэ (немецко-американский социальный реформатор Carl Douai; не путать с итальянским военным лётчиком Giulio Douhet, автором теории господства в воздухе, т.н. доктрины Дуэ).

Та же история с парой «либерализм - консерватизм», только временной размах ещё шире. Термин «либерализм» (впервые появившийся в XVI веке в религиозно-философской литературе) в политическом, экономическом и особенно в ментальном смысле («свободомыслие») широко употреблялся начиная с XVIII века, особенно в пору великих революций, Французской и Американской (первый раз зафиксирован в 1750 году). Потом о либерализме французы говорили в связи с реформаторским настроем русского императора Александра I; Бальзак утверждал, что само слово «либерал» было пущено в ход в 1814 году; считается, что это слово придумала госпожа де Сталь. Но только в самом конце XVIII - начале XIX века возникла, так сказать, терминологическая реакция. 18 термидора 1795 года (то есть уже при Директории) в постановлении Конвента говорится о «консервативном правительстве». О консервативном духе, который противостоит всякой инновации (opposé à toute innovation), писал в 1815 году Бенжамен Констан. Термин «консерватор» в полноте своего нынешнего значения появился в 1819 году в заглавии одноимённого журнала, издаваемого Шатобрианом. И только в 1835 году появляется термин «консерватизм». (Благодарю Веру Мильчину за сведения, приведённые в данном абзаце).

Итак. Сначала осмысляется и получает имя некая инновация, а потом приходит пора осмыслить-поименовать ту реальность, против которой эта инновация направлена.

Думается, эта закономерность работает и на совсем коротких исторических циклах. Правда, порою работает запоздало. И действительно, европейский консерватизм родился как эмоциональный ответ на большую либеральную головорубку 1789-1794 годов. Но была ли воинственная Директория, а тем более империя проявлением консервативной реакции на либерализм революции? Не уверен. Имперский проект Наполеона был каким угодно, но только не консервативным: консерваторы не вынашивают панъевропейских планов, не перекраивают границ, не устраивают военных экспедиций в бескрайние снега России. А когда европейская интеллигенция осознала возможность консервативной альтернативы, уже поздно было пить боржоми (виноват, ездить в Карлсбад). До революции 1830 года оставалось совсем недолго. Почти как от позднего Ельцина до раннего Медведева.

Тут важно понять, что именно консерватизм является альтернативой либерализму, а ни в коем случае не наоборот. Либерализм - это естественное течение жизни, политической и экономической, которое, как всякая река, порой выходит из берегов; навстречу этому натуральному потоку сознательно возводят рассчитанные консервативные дамбы. Иногда кажется, что с социализмом и капитализмом примерно та же история, но это уже предмет отдельного рассуждения.

Консерватизм, таким образом, это реакция на либеральные реформы. В старой России она началась в 1881 году и продолжалась аж до 9 января 1905 года. Потом так сорвало гайки, что никому мало не показалось. Так что полезно помнить: если на реформы есть контрреформы, то на реакцию часто случается ещё более кошмарная контрреакция.

Консерватизм играет роль служебную, инструментальную. Консерватизм сконструирован, чтобы слегка окоротить либералов.

Роль инструмента незавидна. Вот и сейчас разговоры об идеологии консерватизма появились в связи с желанием создать некий идейно-исторический противовес либеральным 1990-м, хотя Путин не раз говорил, что «ЕР» - это праволиберальная партия. Очевидно, тут борются две концепции в связи с двумя дистанциями. На дистанции дальней и перспективной лучше позиционировать партию власти как либеральную, а на дистанции короткой и ретроспективной - как консервативную. Сейчас, когда в центр общественной дискуссии встала модернизация, неизбежен разговор о том, как соединить инновации и консерватизм, даром что Бенжамен Констан (см. выше) говорил об их несовместимости.

Исторически полезная функция консерватизма - быть дроссельной заслонкой для безудержных либеральных нововведений. Но его внутреннее содержание более, что ли, сомнительно. Особенно сомнительны попытки вытащить это содержание наружу и выстраивать консервативную политику, исходя из него. Что же это за содержание?

Но сначала вспомним, что консерватизм почти никогда не определяется как приверженность каким-то конкретным институциям (светским или церковным, политическим или социальным) или ценностям (в культуре, скажем).

Оно и понятно: любое новое довольно быстро становится устарелым. Для наших театралов начиная с 1930-1940-х годов МХАТ - символ почтенной (а потом нафталиновой) традиции; меж тем как поколением раньше это было почти безумное ниспровержение основ. Играть, стоя спиной к зрительному залу, - пощёчина общественному вкусу, которая очень скоро стала расхожим штампом, банальностью, едва ли не пошлостью. И наоборот, старомодный классицистический монолог с простёртой к залу рукой вдруг стал шокирующим новаторством. То же самое и в политике: мы помним советскую и постсоветскую чехарду с понятиями «правый» и «левый», и уж конечно, «либеральный» и «консервативный»: их консерваторы - это наши либералы, а их либералы - это наши социалисты, то есть для нас они консерваторы... Голова кругом идёт.

Поэтому консерватизм чаще всего рассматривается как приверженность ценностям быта, привычкам повседневности, сложившимся стереотипам поведения на малом человеческом пространстве. В этом смысле любое человеческое поведение по необходимости консервативно. И целерациональное, и ценностно-рациональное, и даже эмоциональное поведение регулируется более или менее общепринятыми шаблонами, не говоря уж о поведении традиционном. В этом смысле говорить «я консерватор» значит ломиться в открытую дверь: и так видим, что ты не панк и не рокер и вообще умеешь себя вести в приличном обществе. В другом же смысле консерватор - это вчерашний новатор, что тоже несколько смешно. Поэтому консерватизм так легко ассоциируется с реакцией - политической, религиозной, научной, художественной.

Но есть и более верный ключик к пониманию основ консерватизма.

Вспомним пословицу «если в юности ты не был либералом, у тебя нет сердца; если в старости ты не стал консерватором, у тебя нет ума». Если перевести такие абстракции, как «сердце» и «ум» на обиходный язык, то получится «дурак ты, что в молодости ни к чему не стремился, и поэтому к старости ты ничего не заработал».

Консерватизм - кредо богатых. Ну, или так - хорошо обеспеченных. Тех людей, которые уже сумели накопить на собственную старость и чтобы детям помочь. Как говорилось в ранние советские годы, «обросли». То есть обзавелись квартирой-дачей-машиной, солидной меблировкой, счётом в банке, приятными безделушками. Хорошей одеждой на каждый день и вкусной едой не только по праздникам. Жизнь наконец-то стала удобной и окладистой. Возникло ощущение фундамента, корней, почвы в самом простом, житейском смысле. Мой сад и огород, мой коттедж, мои яблони и сосны. Теперь главная забота - не потерять бы всё это. Потому что начинать всё сначала уже нет сил, да и годы не те, да и ориентироваться в вечно обновляющемся изменившемся мире всё труднее и труднее. Отсюда все разговоры об устойчивости бытия как особой ценности, поднимаемой с уровня бытового на уровень политический.

Консерватизм - последнее прибежище богатеев. Последнее, потому, что богатых нигде не любят. В лучшем случае их согласны терпеть. Консерватизм есть легитимация богатства через проповедь его, как бы это сказать, «безрисковой общедоступности». В пределах разумного, естественно. Прилежно работай, ходи в церковь, создай семью, будь лоялен властям - и у тебя всё будет. Как у нас. Ну, почти как у нас. В общем, с голоду-холоду не пропадёшь. И вот что интересно: когда такой бытовой, староанглийский, почти «честертоновский» консерватизм осуществляется на уровне какого-нибудь отдельно взятого почтенного семейства, он приемлем и даже симпатичен. Даже когда этих отдельных семейств - миллионы. Потому что в этом случае речь идёт о личном выборе (и вот тут диалектика: консервативный выбор есть акт глубоко либеральный, как и любой свободный выбор). Но когда консерватизм становится идеей, рассчитанной на массовое употребление, он становится лжив и опасен. Потому что все всё равно не станут богатыми и даже прилично обеспеченными. Особенно при наличии мощных консервативных тормозов. Потому что «добрая старая Англия» существовала на фоне работных домов эпохи Диккенса и ужасающих шахтёрских посёлков эпохи Оруэлла.

Безрисковая общедоступность богатства по консервативному шаблону («сиди тихонечко, и воздастся тебе, и будешь пить чай с вареньем под абажуром в окружении семьи») - это неправда. Шанс на личное, а также общественное благосостояние даёт только либерализм, то есть снятие оков и колодок с личной инициативы, с бесконечного потока инноваций, которые производит свободное общество.

Вот знаменитый афоризм Чаадаева: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что неправы его противники». Практика социализма глупа и жестока, это так, это мы знаем на ужасном опыте русской истории. Но не оттого ли так стряслось в России, что естественному человеческому стремлению к правде и справедливости было противопоставлено хамское презрение сытых к голодным, сильных к слабым, хитрых к простодушным?

Либерализм побеждал, побеждает и всегда будет побеждать консерватизм не потому, что свобода сама по себе так уж хороша, приятна удобна и надёжна. А потому, что ограничения свободы загоняют человечество в тупик.

Богатые и просто обеспеченные люди будут всегда. Дай Бог, чтобы таких было побольше. Но естественное стремление сохранить нажитое плюс консервация милых черт устойчивого быта - всё это не может стать концепцией общественного развития. А словосочетание «консервативная модернизация» - не более чем переименование либеральной идеи. Поскольку нет ничего более традиционного, старинного и проверенного веками, чем свобода и стремление к новому.