Укрощение финансов в век строгой экономии

Совсем недавно мы могли сказать: ”Мы все сейчас кейнсианцы”. Финансовый сектор и его идеология свободного рынка привели мир на грань катастрофы. Определенно рынки не корректировали сами себя. Дерегуляция доказала, что она является зловещей ошибкой.

“Инновации”, высвобожденные современными финансами, не привели к более высокой долгосрочной эффективности, более быстрому экономическому росту или всеобщему процветанию. Вместо этого, они были созданы для того, чтобы обойти стандарты отчетности и уклониться от выплаты налогов, которые требуются для финансирования государственного инвестирования в инфраструктуру и технологии – подобно Интернету – где происходит настоящий экономический рост, а не призрачный рост, рекламируемый финансовым сектором.

Финансовый сектор вещал с умным видом не только тогда, когда вопрос касался того, как создать динамичную экономику, а также тогда, когда нужно было решить, что делать в случае рецессии (которая, согласно идеологии, могла произойти только из-за провала правительства, а не рынка). Как только экономика вступает в рецессию, доходы падают, а затраты – скажем, на пособия по безработице – увеличиваются. Поэтому дефицит растет.

Сторонники жесткого курса в отношении дефицита в финансовом секторе говорили, что правительствам следует сосредоточить внимание на устранение дефицитов, предпочтительно путем сокращения затрат. Сокращенный дефицит вернул бы уверенность, которая вернула бы инвестиции – и, таким образом, произошел бы экономический рост. Но как бы благовидно ни звучала такая аргументация, исторические факты неоднократно опровергали это.

Когда президент США Герберт Гувер попытался испробовать это рецепт, то этот рецепт помог трансформировать крах фондового рынка 1929 года в Великую Депрессию. Когда Международный валютный фонд попробовал ту же формулу в Восточной Азии в 1997 году, то экономические спады превратились в рецессии, а рецессии превратились в депрессии.

Рассуждения в таких эпизодах основываются на ошибочной аналогии. Семья, которая должна больше денег, чем она может легко отдать, нуждается в сокращении затрат. Но когда правительство так делает, выпуск продукции и доходы снижаются, безработица растет и вероятность выплаты долгов может действительно сократиться. То, что является верным для семьи, не является верным для страны.

Более изощренные сторонники жесткого курса предупреждают, что затраты правительства повысят процентную ставку, таким образом “вытесняя” частные инвестиции. Когда в экономике присутствует полная занятость, это вполне разумная озабоченность. Но не сейчас: учитывая экстраординарно низкие долгосрочные процентные ставки, ни один серьезный экономист сегодня не подымает проблему “вытеснения”.

В Европе, особенно в Германии и в некоторых районах США, так как растет государственный дефицит и государственный долг, тоже слышны призывы к экономии. Если к ним прислушаться, как это было во многих странах, результаты будут губительными, особенно учитывая хрупкость экономического выздоровления. Экономический рост замедлится, а Европа и/или Америка, возможно, опять окажутся в рецессии.

Бюджетное стимулирование, любимый монстр сторонников жесткого курса в отношении дефицита, не было, в основном, причиной увеличения дефицита и долга, которые были результатом действия “автоматических стабилизаторов” ‑ снижения налогов и увеличения затрат, которые автоматически сопровождают экономические колебания.

Поэтому, так как экономия подрывает экономический рост, снижение долга будет, в лучшем случае, минимальным.

Кейнсианская экономика сработала: если бы не меры стимулирования и автоматические стабилизаторы, рецессия была бы глубже и продолжительнее, а безработица намного выше. Это не означает, что мы должны игнорировать уровень долга. Но что имеет значение, так это долгосрочный долг.

Существует простой кейнсианский рецепт: сначала перенаправить затраты от непродуктивного использования – такого как войны в Афганистане и Ираке, или неограниченная условиями помощь банкам, которая не окупает своих затрат – в сторону высокодоходных инвестиций. Во-вторых, поощрять затраты и рекламировать объективность и эффективность путем увеличения налогов на корпорации, которые не реинвестируют, например, и понижая налоги для тех, которые инвестируют, или путем увеличения налогов на спекулятивный доход от капитала (скажем, в сфере недвижимости) или на неэкологическую энергию, при этом снижая налоги для плательщиков с более низкими доходами.

Существуют другие меры, которые могут помочь. Например, правительствам следует помогать банкам, которые дают ссуду малым и средним предприятиям, которые являются основным источником создания рабочих мест – или учреждать новые финансовые учреждения, которые бы это делали – а не поддерживать большие банки, которые делают свои деньги на вторичных ценных бумагах и на противоправной практике использования кредитных карт.

Финансовые рынки работали усиленно, чтобы создать систему, которая навязывает свои взгляды: со свободными и отрытыми рынками капитала маленькую страну могут наводнить финансы за один момент, только нужно назначить высокие процентные ставки – или полностью исчезнуть – вскоре после этого. В таких условиях маленькие страны, по-видимому, не имеют выбора: диктат финансовых рынков, призывающий к экономии, или они будут наказаны прекращением финансирования.

Но финансовые рынки являются жестким и ненадежным надсмотрщиком. На следующий день после того, как Испания объявила о своем пакете мер строгой экономии, стоимость ее облигаций рухнула. Проблема заключалась не в отсутствии уверенности, что испанское правительство выполнит свои обещания, а в слишком большой уверенности, что оно их выполнит и что это ослабит экономический рост и увеличит безработицу, которая и так находится на невыносимом уровне в 20%. Короче говоря, загнав мир в нынешнюю экономическую неразбериху, финансовые рынки сейчас говорят странам, таким как Греция и Испания: вы будете виноваты, если вы не сократите расходы, и будете виноваты, если сделаете это.

Финансы – это средство подойти к концу, но еще не сам конец. Предполагается, что они служат интересам остального общества, а не наоборот. Укротить финансовые рынки будет нелегко, но это может и должно быть сделано через сочетание налогообложения и регулирования ‑ и, если необходимо, через вмешательство правительства, которое заполнит некоторые пробелы (как оно уже делает в случае кредитования малых и средних предприятий).

Неудивительно, что финансовые рынки не хотят быть укрощены. Им нравится то, как все работало и работает, а почему бы и нет? В странах с коррумпированной и несовершенной демократией у них есть необходимые средства, чтобы сопротивляться переменам. К счастью, граждане Европы и Америки потеряли терпение. Процесс усмирения и укрощения начался. Но еще многое надо сделать.