Ксения Собчак и сошествие в ад

Бесстрашные колумнистки GQ навестили помещика Германа Стерлигова.

17 апреля, 9:00. 96-й км Минского шоссе

Мрачная кавалькада из двух автомобилей – джип Cadillac и Audi – оба черные, въезжает в окрестности города Можайска. Миновав очень красивую старую церковь и несколько косых деревень, машины уходят на грунтовку. Audi задраивает люк – водитель недоволен запахом из колхозных коровников. Но вскоре и коровники исчезают. Вокруг остаются лишь голые березы с осинами, заросли борщевика, сухая глина под колесами и серая пыль. Дрянному пути не видно конца – но он есть.

Конец – это трое вооруженных мужчин с бородами и старый, белый, очень грязный внедорожник. Поначалу кажется, что бородатые люди просто перегородили дорогу, но это не так. Никакой дороги дальше нет. Есть серая яма, серая стена леса и серое небо – туманное, неожиданно высокое, отвесно застывшее над головами, ветвями, стволами деревьев и автоматов Калашникова.

– Здравствуйте, гостьи дорогие.

Выходите‑ка – чеширская улыбка, обрамленная клочной бородой, повисает за стеклом машины, – и тем, кто внутри, становится не по себе. Потому что бледные апрельские лучики освещают классический дебют в жанре trash horror: две нарядные девочки отправились за букетиком борщевика в весенний лесок, и там им встретился странный лесник – в очках «велосипед», с мешочком золота на поясе и обрезом ТОЗ-106.

– Дальше дороги нет. Пересаживайтесь-ка ко мне, – ласково поет за бортом «кадиллака» лесной царь, в унылом мире реальности более известный как Герман Стерлигов, эсквайр и овцевод. – Да и штаны снимите. Нельзя у меня в штанах-то.

10:00. Дорога на хутор Германа Стерлигова

Для визита на хутор к отшельнику, восемь лет как покинувшему мир рассудка, мы предусмотрели два варианта костюма: 1) «народ-богоносец light»; 2) буколический макабр. Тщательно подобранные наряды не были гламурной блажью: мы получили серьезную директиву из офиса г-на Стерлигова: «Форма одежды: юбка ниже колен, руки закрыты, сапоги, голова убрана, никаких украшений».

Едва увидев героя в головном уборе типа «малахай» и с глазами, сияющими кристальным безумием, мы поняли, что необходим дресс-код «Б» – «ад и хард». Спустя 10 минут девичьего копошения и хихиканий в «кадиллаке» перед Германом Стерлиговым предстали дурашливые пейзанки – в сарафанах, платках, кожаных перчатках до локтя и, прости Господи, венках из немудрящих полевых цветов по 150 евро за экземпляр.

Лично я давала нам секунд 15 – прежде чем г-н Стерлигов достанет ссаный веник – или чем там у них на хуторе принято изгонять бесов в обличье глумливых колумнисток из GQ. Но я недооценила отшельника.

– Ведь это надо же, как одежда преображает женщину! – искренне возрадовался Герман. – Это ж хоть сейчас к нам в доярки!

– Меня коровы не любят, – мрачно заявила голодная и невыспавшаяся Собчак.

– Это ничаво... – сказал то ли наш хозяин, то ли мой полусонный разум. Старый джип подбросило на колдобине, я открыла глаза и увидела стену леса, людей и лошадей.

Оказалось, что дальше дороги нет. А есть в буквальном смысле река говна – топкой, взрытой бульдозерами, вонючей грязи, по которой до хутора чесать пешком 2 км. Но наш хозяин был истинным джентльменом.

– Ксении, кто из вас на лошади умеет?

На лошади из нас не умел никто. Мой опыт ограничивался романтической прогулкой на мерине в городе Суздаль, дочь интеллигентных родителей Собчак могла похвастаться малахольным пони на Дворцовой площади.

– Ну что встали, трусишки, – словно сирена Одиссея увещевал нас Герман Львович, – смотрите, какого я вам жеребца привел! Вороной, породистый! Недавно моему конюху полчерепа снес, красавец!

– Умер? – вежливо спросили мы.

– Конюх-то? Да нет, жив – в нейрохирургию свезли. Ну что, кто на жеребце поскачет?

Никогда еще предложение поскакать на жеребце не вызывало у известных всей стране гедонисток такого свинцового уныния.

– Мы, пожалуй, пешком...

– Ха! Королевы гламура, называется! Ну тогда сдавайте мобильники – у меня зона, свободная от бесовской связи.

Очень тревожный бородатый человек опустил в бездонную телогрейку наши айфон и «вертушку». Г-н Стерлигов вскочил на вороного жеребца и исчез в серой стене леса. За ним исчезли и мы.

11:00. Лесок под Можайском. Сердце говна

«Вот же сука в ботах!» – эти совершенно не­­позволительные слова в адрес любимой подруги готовы были сорваться с моего языка. А все потому, что ушлая Собчак под разве­систой крестьянской юбкой имела литые резиновые сапоги. На мне были кожаные ботфорты выше колена, которые я сочла практичной обувью. Подвела, как обычно, гордыня – до поездки к Стерлигову я считала себя искушенным знатоком родины, тем более что проехала эту родину дважды от Москвы до Владивостока. Правда, один раз на джипе Audi Q7, а другой – в правительственном салон-вагоне. Не ­удивительно, что у меня создалось впечатление, будто родина – это такое очень большое, мягкое место, по которому удобно передвигаться в белых кроссовках, ну или на худой конец в эротичных ботфортах без каблуков. Туберкулезный лесок под Можайском сбил эту гламурную спесь.

В говно провалилась Ксения Собчак. Сначала я думала, что моя склонная к буффонаде коллега шутит. Но оказалось, что все серьезно – брендовый резиновый сапог медленно погружался в топкую жижу.

«Бляяяяя!» – дико заорали обе колумнистки. Я схватила Собчак за руку, и нечеловеческим усилием мы вызволили сапог из говна. За процессом царственно наблюдал Герман Стерлигов с высоты жеребца.

– Лошадь – лучшее средство для преодоления грязевых препятствий, – назидательно сообщил он. – Этого могут не понимать только глупые женщины из так называемой элиты.

Поняв, что помощи не будет, а будет только хуже и надо выживать любой ценой, Собчак преобразилась. Спина ее как-то правильно сгорбилась, лицо приобрело заискивающе-умильное выражение, и противно-льстивым голосом обладательница нежно-голубого Bentley затянула:

– Уж такова наша женская доля, вы, Герман Львович, – на коне, а мы – в говне...

Всадник одобрительно пригладил бороду.

12:00. Хутор Германа Стерлигова

После 2 км по омерзительной болотине мы с подругой восприняли бы с энтузиазмом что угодно – даже если бы жилище отшельника оказалось адским котлом, из-под которого вырываются языки очистительного пламени. Но никакого пламени не было – хуторок представлял собой набор серых изб. В избах топились печки – темные струи дыма были хорошо видны в сереньком воздухе. В куче грязи играли дети, в соседней куче топталась гигантских размеров свинья. За домом мелькнула тень – я разглядела золотую сережку и белый платочек.

– С женой полаялся, – сообщил ­хозяин. – Из-за вас.

Тут из-за дома показалась еще одна женская фигура – в длинной юбке и сизом ватнике. Девушка подошла к нам и улыбнулась.

– Пелагея, дочь.

Изобразив что-то вроде книксена, Пелагея развернулась и уверенно зашагала к плетню. Мы завороженно уставились ей вслед – поперек девичьей спины висел «калашников».

– Она на кабана в одиночку ходит, – пояснил гордый отец. – А недавно лося застрелила. Прямо в глаз! Пойдемте-ка в избу. Дежурный вопрос о разрешении на «калашников» девочки Полли повис в воздухе – как абрис убиенного лося или печной дымок.

Интерьер избы превзошел самые смелые ожидания. Гордыня вашего автора – в который раз! – была посрамлена. Я полагала, что после вечеринки в деревне Пьянково Курганской области антисанитарией меня удивить нельзя. Оказалось, нет предела совершенству.

Посреди низкой деревянной избы стояла русская печь из красного кирпича с просторной лежанкой. Вокруг размещались топчаны, покрытые запредельно грязной ветошью. В углу был стол, на нем – кастрюли, сальные миски и бутыль с красной жидкостью.

– Ох, пресвятая богородица, и зачем я только линзы надела! – продолжала клясть свою женскую долю Собчак.

– Садитесь за стол. Сейчас щи будем есть, – пригласил гостеприимный хозяин.

Герман Стерлигов поставил перед нами синие миски со щами, а мы перед ним – цифровой диктофон. С позволения уважаемых читателей я не буду указывать, кто из участниц экспедиции – Соколова или Собчак – формулировал те или иные вопросы. Склоненные над щами в вонючей избе, в своих нелепых опереточных костюмах, мы образовали единый и неделимый оплот здравого смысла, двуглавый, как державный орел или сиамские близнецы.

13:00. Изба

– Герман, вы эпилируете подмышки?

– Что?!

– Оʼкей. Изменим формулировку. Вы являетесь «председателем Общества любителей древней письменности»?

– Да.

– Ваш офис находится в Доме Пашкова?

– Да.

– Это Румянцевский музей. Помещение принадлежит Библиотеке им. Ленина. Это одно из самых престижных мест в центре Москвы. Как вам удалось получить этот офис?

– Господь управил.

– Мы слышали, вы не посещаете церковь.

– Я – православный человек. Но в церковь не хожу. Церковь – это бесовский дом. Лжепат­риарх Кирилл – еретик и пес смердящий.

– Почему?!

– Он искажает вероучение. Он декларирует, что спасающая благодать есть в разных ­конфессиях. А она есть только в право­славии.

– Как же вы пришли к этой мысли?

– Я восемь лет читаю Священное Писание. Там все сказано. Как сюда попал, так и читаю.

– А как вы сюда попали?

– Всем, что я сейчас имею, всему тому хорошему и настоящему, к чему я пришел, я обязан Славе Суркову.

– Вот как?!

– Я искренне благодарен этому человеку. Безо всякого подкола. Он изменил мою жизнь от ужасной к замечательной. Он показал мне возможность, как можно жить по-человечески.

В 2004 году я стал кандидатом в президенты. Но Сурков снял меня с дистанции.

– За что?

– Когда Сурков еще работал у Ходорковского директором по связям с общественностью банка «МЕНАТЕП», я кое в чем перешел ему дорогу. А Слава обиделся, он злопамятный. И вот – спустя почти 10 лет отомстил. На свою президентскую кампанию я потратил все деньги и много назанимал. Надо было отдавать. Я оказался фактически разорен. Тогда я продал все, что у меня было, включая дом в Жуковке. Взял беременную жену, дочь и палатку – и мы переехали сюда.

– С этого места – поподробнее. Как отреагировала на сообщение о переезде ваша жена?

– Конечно, ей это не понравилось. Но она моя жена. К тому же деваться ей было некуда.

– Но есть родители, друзья...

– Я – ее муж. Она сделала так, как я сказал.

– Но ведь то, что вы предложили, звучало чудовищно – для женщины, которая мно­го лет прожила на Рублевке, ни в чем себе не отказывала, останавливалась в лучших отелях мира. Она могла отсудить у вас детей. Объявить вас сумасшедшим.

– Почему сумасшедшим?

– А кто расклеивал лозунги «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики»?!

– А, было дело... Это шутка была – мы с братом прикалывались. Дали рекламу, что делаем гробы для российской диаспоры в Австралии. Нам тогда звонили бесконечно – гробы хотели купить. Я тогда понял, насколько далеки от психической нормы большинство моих соотечественников.

– В отличие, видимо, от вас, Герман, оплота здравомыслия. Почему вы выбрали это место?

– Потому что отсюда происходят мои предки. Я взял у приятеля японский фургон, погрузил вещи, и мы приехали. Я увидел дуб и разбил палатку – армейскую, мы в таких жили, когда я в армии в Монголии служил. В рекордно короткие сроки был построен дом «под ключ».

– Этот?

– Нет, не этот. Тот дом сожгли. После поджога нам опять пришлось жить в палатке. Я прожил здесь четыре года безвылазно. Без ­электричества и любых других удобств.

– К чему было сложнее всего привыкнуть?

– К сортиру на улице.

– Расскажите про ваш быт. Вы моетесь?

– Да. Хозяйственным мылом.

– Гели, шампуни, дезодоранты используете?

– Нет.

Еще чего. Что я, баба, что ли?!

– Зубы чистите?

– За восемь лет – ни разу. Это вредно. Портится эмаль. У меня всегда – еще в той жизни – очень плохие зубы были. Что я только не делал! А теперь пергу жую – это такое вещество, которым пчелы соты запечатывают. Экологически чистое. И с зубами все нормально. Вот понюхайте, пахнет от меня?

– Нет.

Это сказала Ксения Собчак. И в этот момент на ее груди засиял виртуальный орден Мужества.

– Скажите, Герман, а как ваша жена все это переносит?

– Моя жена говорит, если бы ей предложили, или мы тебя расстреляем, или будешь жить опять на Рублевке, она сказала бы: стреляйте!

– А ей не хочется просто хорошо выглядеть? Как Ольга Слуцкер, например. Посещать лучшие салоны красоты, спа, детокс...

– Ей не хочется.

– Это вы за нее решили.

– А на хрена бабе нужен муж-чмошник, ­которого жена не слушается?!

– Понятно. Ваша жена – кремень. А вы? Вас не посещают соблазны? Вы ездите за ­границу, видите девушек молодых...

– Соблазны есть постоянно. У меня секретари красавицы. Я держу только красивых девчонок. Это стиль фирмы. Стиль работы.

– Герман, вот мы беседуем с вами и не можем понять: почему вы выбрали такой радикальный путь? Почему нельзя было остаться в Москве, снять квартиру в хрущевке, начать все с нуля? Или на худой конец дом с лампочкой и септиком построить?

– Я не хотел с нуля, надоело. Я давно хотел все бросить и жить в лесу. Но не мог. Много раз в жизни я сидел на кухне, выпивал – и думал, как же отсюда вырваться? Желание вырваться есть не только у людей, которые разоряются, но и у преуспевающих, просто вырваться невозможно. Столько всяких цепочек, ниточек, кандалов, что легче из тюрьмы сбежать.

– И как вы это порвали?

– Слава Сурков порвал. Дай Бог ему здоровья.

– Эта земля вам принадлежит?

– Нет.

– То есть это самозахват? А если вас выгонят?

– Да кому нужно нас отсюда выгонять? Земля в России никому не нужна! А если выгонят, на другое место перейдем.

– На что живет ваша семья?

– Я продаю баранов. У меня остались богатые друзья, они покупают моих овец.

– Вы занимаетесь бизнесом. Мы слышали, ваша компания «Антикризисный расчетно-товарный центр» признана банкротом.

– Банкротом?! Эти убогие так решили. Я создал благотворительный бизнес для всего мира. Глобальную систему расчетов, альтернативную банковской. Я хочу отменить банковскую систему, у меня не получилось за прошлый год. Сейчас мы систему перестраиваем. Я переехал на Лубянку, мы там открыли офис по продаже золота. Мне ФСФР отказала в лицензии на золото. Я хотел биржу сделать, через биржу с тыла зайти. С тыла мне не дали.

– Где вы взяли на все это деньги?

– Деньги у меня были в одном месте закопаны под дубом, но не под этим. Я не мог до тех денег добраться шесть лет. Это около 15 миллионов евро. В золоте.

– Вы закопали деньги, после того как разорились после президентских выборов?

– Да. Я просто долго не мог до них добраться.

– А когда добрались, не потратили ни копейки на улучшение бытовых условий?

– При чем тут быт?! Я же сказал – я создал мировую платежную систему. Я хотел изменить глобальные правила игры.

– Как?

– Альтернатива банкам, новая расчетная система. Физические расчеты золотом с использованием интернета – это очень удобно.

– Чем же?

– Есть пластиковые карты. Их можно в любую минуту вырубить – по разным причинам, начиная от уголовного дела против держателя. Вы можете спросить любого следователя.

– Сколько лет пользуемся картами, не вырубали ни разу.

– Сажают или убивают, как правило, вообще один-два раза в жизни.

– Золотые слова! А у вас сейчас есть золото?

– У меня всегда есть золото.

Из замшевого мешочка Герман Стерлигов высыпал на стол несколько крупных золотых монет. «Половина, треть, четверть тройской унции» – гласили надписи.

– А что значит Anticrisis Settlement Centre?

– Это моя структура. «Международная резервная система». Эта cистема существует, просто она не нужна никому. И не будет нужна, пока не будет дефолта доллара или евро.

– А он будет?

– Разумеется! И вот тогда моя система станет единственной альтернативой хаосу, в который погрузится ваш мир.

– Желание спасти мир у вас не менее стойкое, чем идея о вредности зубной щетки. Скажите, что бы вы изменили в России, если бы все же стали президентом?

– Если бы я стал президентом, у вас двоих точно были бы проблемы.

– Какие?

– Вы всегда выглядели бы так же хорошо, как сейчас. Первый закон, который бы я ­издал, – указ о безусловном запрете абортов со смертной казнью для врача. – То есть смертную казнь вы бы ввели? И кого бы стали казнить?

– Ворожей. Колдуний, экстрасенсов всяких.

– Зачем?!

– В Священном Писании сказано: не оставь ворожей в живых, это заповедь Божья. Грех – не убить колдунью.

– Отлично. Кого еще?

– Еще пидорасов! Апостол Павел писал: «Да будет кровь их на главе их». Помните Содом и Гоморру? Там проблема с педерастией была. Милостивый Господь, у которого все нормально с терпимостью, сжег дотла напалмом два города – и детей, и взрослых. Эти люди осуждены, они сами себя осудили.

– Кого еще убьем?

– По Священному Писанию – все. Чем я умнее Бога? Я с Богом спорить не буду.

– Хорошо. С нравственной доктриной определились. Вернемся к вашей законотворческой деятельности. Итак, вторая минута президентства?

– Начало программы расселения мегаполисов. Это означает предоставление всем, кто теряет работу в городе, возможность завести собственное хозяйство, то есть выделение земли безо всякого оформления.

– Как у вас?

– Да. Нужно, чтобы оформление заключалось в одной подписи в амбарной книге. Кредиты для этого не нужны. Я своим рабочим бесплатно даю лопаты. Я же не даю им лопаты в кредит, это идиотизм. Жителям страны надо давать средства производства, чтобы они работали. А людям пытаются всучить их в кредит – землю, технику, стройматериалы. Это останавливает жизнь.

– У вас телевизора, радио нет. В масштабах страны вы это тоже считаете вредным?

– Отказ от телевидения должен быть добровольным. За это несет ответственность руководитель государства. При том телевидении, которое существует, девочки могут вырасти блудницами, а мальчики – извращенцами. Это очень опасно для детей. Я сейчас за страну не отвечаю. А если бы меня выбрали президентом в 2004 году, с меня бы за них Господь спросил. Дети – точка отсчета. У них не должно быть дурного примера. Дурной пример – все, что противоречит Священному Писанию, то есть богоборчество. Во главу угла нужно ставить не права человека, а права детей.

– А вам не кажется, что вы поставили в очень трудное положение своих собственных детей? Когда они вырастут, им придется столкнуться с социумом, никаких знаний о котором они не имеют.

– Они не будут жить в этом социуме, как я не хочу жить в нем. Может быть, у них будет лучше дом, септик, больше овец. У них будут хорошие трактора, машины, оружие. Я забрал их из школы. Но мои дети путешествуют. Если мы проходим море, дети едут на море. Если пустыню, они едут в Эмираты.

– Но в поездках ваши дети видят совсем другой мир – удобный и красивый. Они, наверное, с наслаждением в ванне плещутся...

– Они залазят в ванную, балдеют. Все сверкает, зеркала, мебель. Они поохают час, два, день. Через три дня начинается скука. Париж, Лондон... Они сюда возвращаются, у них лошади, стрельба, машины, рабочие, друзья, гости. У них взахлеб все.

– Кое-какими достижениями прогресса вы пользуетесь? На самолетах летаете?

– Я не делаю только то, что вредно моим детям. Мы перестали летать в Англию – там поставили рамки, которые раздевают людей. Девочка заходит, она вся голая на глазах у мужиков. Это для православного человека унизительно!

– Слушайте, а вам не тяжело жить с таким грузом отрицания очевидных вещей?

– Для меня очевидные вещи – православные истины. Ваши очевидные вещи – это ваш бордельный мир, который вам нравится.

– Слушайте, не обманывайте себя! Вы ездите в Москву в офис в Доме Пашкова, чеканите монеты, имеете судебные разбирательства, даете интервью на «Эхе Москвы» под брендом «овцевод». Вы тоже живете в этом бордельном мире, только в искусственно созданной, довольно кошмарной резервации, которую к тому же у вас могут отнять в любой момент...

– У меня и жизнь могут отнять. Это все временно. Не хочу вас обидеть, но в резервации живете вы. Вы живете под камерами, за проволоками, привязанные на мобильную связь. У вас требуют всякие справочки, документики. Вам пишут законы в Думе, и вы их исполняете. Вы – рабы! И тащитесь от этого.

– А вы тащитесь от говна, в котором живете?

– Я пробовал ту жизнь и эту, а вы пробовали только ту, – поэтому я могу судить, а вы – нет.

– Возможно. Но у нас есть глаза. То, что вы сделали, – действительно попытка стать свободным. Обрести свободу можно, разбогатев, – что вы однажды и сделали. Во многом благодаря фантастическому стечению геополитических и иных обстоятельств. Спустя 10 лет вы сделали попытку повторить трюк и вновь оказаться number one – но она законо­мерным образом провалилась: 90-е, эпоха безумств, овчарки Алисы на логотипе Первого канала, бартера и гробиков – закончилась навсегда. И тогда вы поступили нетривиально: вы обрели власть – покруче кремлевской. Просто получив в безраздельное пользование огромный кусок говна. В своих говнопределах вы царь и бог, вы распоряжаетесь всем – овцами, людьми, даже временем. Вы ни от кого не зависите – потому что вы никому не нужны. Вы устанавливаете законы – и у вас никто не спрашивает разрешение на «калаш», потому что по говну до вас даже ментам не доехать. Вы говорите, ваши мечты сбылись. Но может, есть какая-то заветная мечта, самое сокровенное желание?

– Я хочу обрести вечную жизнь.

– А есть вечная жизнь?

– Если ее нет, на нет и суда нет, а если она есть, вам кирдык, девки.

– Почему?

– По кочану. В ад потому что попадете.

– А вы в рай? Расскажите, как там у вас в раю? Мы, похоже, вряд ли об этом узнаем.

– Узнаете, узнаете! В священных книгах писано, что когда грешник умирает, то прежде чем отправиться на адские муки, он обязательно видит рай. А вам, дурам, повезло. Вам еще до смерти рай показывают.

14:00. Дорога обратно. Чистилище

Хозяин избы встал и распахнул дверь. За два часа картинка снаружи не изменилась ни на пиксель – дети по-прежнему играли в песке, по-прежнему куда-то удалялась спина Поли­ны, перечеркнутая «калашом».

– Послушай, а может, мы правда умерли? – очень тихо спросила Собчак.

Живыми или мертвыми – надо было валить. Ни минуты не колеблясь, я приняла предложение хозяина воспользоваться анг­лийской кобылой – от мысли опять тащить­ся по говну тошнило в буквальном смысле. Моя более осмотрительная подруга предпочла пешую прогулку. Когда брейгелевская кавалькада тронулась в путь, серый дождичек словно по заказу сил зла превратился в ливень.

– Волосы хоть прикрой! Замочишь! – обратился к бредущей по говнам Собчак с жеребца Герман Стерлигов. И если бы он тотчас не пустил вороного в галоп, то услышал бы ответ настоящей леди:

– Сделавши аборт, по волосам не плачут.