Грабовой: я обязательно одержу победу, как обычно

Если бы дела по «мошенничеству» Грабового не было, его надо было придумать хотя бы потому, чтобы проявить суть «правового общества», в котором мы живем, с его ценностями, с его моралью думать одно, декларировать, другое, а делать третье.

Доведённая до абсурда, беспрецедентная по своим масштабам и циничности кампания по дискредитации Г.П. Грабового, развязанная СМИ совместно с правоохранительными органами, открывает завесу над истоками разрушительных реформ в нашей стране, неизбежным следствием которых становится подрыв основ христианства, манипуляция сознанием отдельных людей и тотальный контроль над обществом в целом, а также устранение любого лидера, который осмелился бы встать на путь глобальных преобразований.

Корр.: Григорий Петрович, Ваш комментарий по поводу работы правоохранительных органов в отношении расследования Вашего уголовного дела.

Григорий Грабовой: Я считаю, что сейчас все же нужно рассматривать корни ситуации, а именно, в большей степени экономические корни в существующей реальности развития России. Учитывая, что порядка 10% собственности распределено среди так называемого, социально малоимущего населения, а 90% собственности, наоборот, распределено среди 10%, как нам говорят, то получается, что если брать хотя бы ту же систему налогообложения, то в основном-то, содержание именно госсистемы зачастую складывается из налогоуплат частных лиц. Поэтому, если мы исходим из экономики, надо понимать, что вся следственная система такова, что естественно оказывается под влиянием ряда частных лиц. Возможно, не государственных чиновников, а тех лиц, которые имеют средства, чтобы влиять уже в своих целях на этот административный ресурс.

Поэтому, на мой взгляд, такая система, которая существует сейчас в правоохранительных органах, она складывается больше уже как структура сферы влияния. И эта структура влияет уже на развитие сложившейся ситуации, на содержание в том же изоляторе, на производство уголовных дел, ну, и как следствие, на дальнейшее воздействие правоохранительных структур.

Поэтому, изучив почти за год, юридические основы и нормы, которые должны были бы соблюдаться, я реально увидел, что соблюдается и как это происходит. Я могу сказать, что, на мой взгляд, в современной действительности, необходимо сделать так, чтобы изолировать правоохранительную систему от всё возрастающего воздействия государственных и частных источников влияния. И в соответствии с этим, на мой взгляд, также нужно понимать, что всё, что складывается в этой системе, связано именно с наличием таких объективных обстоятельств, которые в принципе влияют на суть выполнения закона. То есть, на мой взгляд, учитывая, что, например, трактовка различных вариантов одного и того же закона достаточно широка, и если учесть, что в уголовно-процессуальном кодексе есть такое понятие, как использование внутреннего убеждения, для постановки решения, например, признания виновности или нет, то понятно, что это, в большей степени, только частное мнение.

Так же, кстати, и у меня складывается по уголовному делу. Судом было указано – устранить нарушения в том, что социально-психологическая экспертиза моих трудов проведена незаконно. Следствие же это так и не устранило и снова возвращает дело в суд. Значит, при дальнейших вариантах развития события, суд опять обязан вернуть дело в прокуратуру и так далее, и так далее. А если делается именно по закону, то я уже имею право поставить вопрос, на каком основании меня целый год держат под арестом? И если я поставлю этот вопрос, то обвинение разрушается.

Так что я считаю, что частных мотивов действий в сфере права, естественно, не должно быть.

Корр.: Вы считаете, что за всей этой волокитой по Вашему делу, в частности, по рассмотрению различного рода ходатайств и жалоб со стороны защиты, за всем этим стоит определенная предвзятость?

Григорий Грабовой: Вы знаете, по сути, общаясь, так скажем, с другими арестантами, которые, бывает, что едут рядом, при конвоировании или находятся там, в камерах, я понял, что вот эта система отсутствия ответов на ходатайства, по которым, вообще говоря, по процессуальным законам требуется ответ в течение 10 дней, бывает там 3-х дней, она практически не соблюдается ни для кого в российской правовой системе. Поэтому сказать, что я являюсь исключением – нельзя. То есть, на мой взгляд, я нахожусь в общем потоке, скажем так, невыполнения закона со стороны прокуратуры. Поэтому я не рассматриваю, что это специальное отношение ко мне, хотя во многих случаях, были такие ходатайства, ответ на которые был принципиальным, в том числе по Балаковской АЭС. Есть такая статья уголовно-процессуального кодекса, как 159, где сказано, что если какое-то ходатайство со стороны защиты имеет существенное значение для дела, то следователь обязан его рассмотреть. А в моем случае следователь не делает даже этого.

То есть я считаю, что предвзятость очевидна в конкретных невыполнениях законов, не с точки зрения там сроков удовлетворения ходатайств или их неудовлетворения, а именно в том, что не выполняется закон, который должен быть исполнен, если бы я был таким подследственным, который не вызывал бы со стороны обвинения интерес, который в УПК называется «иной возможный интерес». Кстати, именно поэтому 17 августа 2006 года мой следователь, первый, так скажем, который вел мое дело, был отведен, так как у него была личная заинтересованность, правда в большей степени по религиозной компоненте. Потому что он мне в обвинительном заключении вменил как преступление, что я возбуждал веру в христианство посредством технологий своего Учения. Но так как это не является преступлением, с точки зрения даже ст. 28 Конституции РФ о свободе вероисповедания, то в принципе, здесь получается, что у него была, естественно, такая заинтересованность, в большей мере, может быть, атеистическая, так скажем, или какая-то иная, но именно как преследующая, в большей степени за религиозную деятельность, а если выразиться более конкретно - за призыв к вере во всеобщее воскрешение.

Поэтому, учитывая, что он, возможно, является, сторонником другой позиции, то отработка в следственных материалах велась только с позиции точки зрения следователя, который говорит, «что это делать нельзя», потому что это невозможно.

А мы говорим о том, что в современном веке даже ортодоксальная церковь нуждается в том, чтобы подтверждать свои каноны, догматы, постулаты, в том числе и догмат о всеобщем воскрешении, хотя бы теми же самыми научными данными. И представленные нами данные – научные выкладки, математические расчеты, как раз эти данные из дела изъяты.

При этом я обнаружил, что можно спокойно изымать из дела практически любой материал, который является доказательством со стороны защиты. Например, даже в момент ознакомления с материалами уголовного дела по ст. 217 УПК РФ, я обнаружил, что, ознакомившись с какой-то частью дела, возвращаясь в то место в следующий раз, этого документа уже там нет.

То есть получается, что нарушения производятся не только с точки зрения предметной области, но и обычной фальсификацией по материалам дела. Об этом, кстати, написано заявление о преступлениях. Дело в том, что правоохранительная система, той же прокуратуры, такова, что по Конституции РФ она определена как судебная власть, как независимая, вообще говоря. А фактически все стекается в ту же самую прокуратуру, и получается, что в принципе момент обжалования действий той же прокуратуры, на мой взгляд, не эффективен. И если учесть, что к следствию может быть применена какая-то процедура, какие-то процессуальные моменты следствия могут быть обжалованы в суде, а суд затягивает рассмотрение на несколько месяцев, и поэтому они теряют актуальность. Вот недавно была не рассмотрена жалоба вопреки, кстати, закону из-за того, что уже прошел срок, и дело повторно уже пытаются передать в суд.

Кстати говоря, по информации первого следователя, он хотел передать дело в суд сначала в мае 2006, потом в июне 2006, потом заявлял нам вместе с адвокатом Токаревым Е.В., что в конце июня, потом он все-таки попытался передать в сентябре, но его вернули.

И сейчас, уже следующий следователь, ничего не изменив, вновь пытается передать дело в суд. Получается, можно сказать, процедуры доказывания, как таковой, здесь вообще-то нет. Здесь просто есть набор данных, в том числе, воздействие на «потерпевших», которые у нас с их стороны записаны. И такое воздействие на так называемых «потерпевших» происходит вопреки закону, и до сих пор не сделали очной ставки с ними, то есть я их не видел.

По крайней мере, это тоже мощное средство доказательной базы. Если бы я их увидел, я мог сказать бы, был ли этот человек хотя бы у меня, хотя бы пусть даже в зале, на семинаре. Но они даже этой возможности мне не предоставили. То есть это говорит о том, что следствие пользуется достаточно, в общем-то, специальными там хитростями и методами, которые, я считаю, даже логически не позволительны. То есть, например, ознакомление с делом идет не больше часа, полтора в день по вине следствия, а они пишут, что мы не знакомимся с делом, ну и так далее и предоставляют эти сведения на суд.

Вот поэтому я считаю, что сами процессы нарушения в правоохранительной системе – они, естественно, не позволяют объективизировать, как это положено, процесс доказательности. Потому что если бы следствие рассмотрело сторону защиты, как это и по УПК положено, естественно, то получилось бы, что это просто-напросто гражданско-правовые отношения и которые никак не могут быть уголовными.

Это я еще не рассматриваю, что речь идет о религиозном действии, потому семинары были оформлены, в том числе в ООН, как учебные программы, там они были оформлены как проповеди. Есть даже решения и приказы на эту тему 2001 года. То есть фактически люди приходили на проповеди.

Путем как бы подмены обстоятельств, после того, как на них надавили массированной клеветнической компанией в СМИ, и в протоколах дела есть свидетельства об этом. К примеру, просмотрев передачу по СМИ, где говорилось о том, что якобы я был в Беслане и брал деньги за воскрешение детей, женщина выбросила все эти мой материалы, и перестала готовиться по моим методикам, и это мне вменяется как эпизод, например. Но это же воздействие СМИ, причем психологическое воздействие, даже более того, социально-психологическое, построенное на клевете. Так как я не был в Беслане, денег не брал, естественно, и более того, я, если бы где-то там вылезло, что я воскрешу детей, то есть я не давал такого обещания.

Получается, что в современной реальности, благодаря частным средствам, можно взять любую политическую организацию, выделить два оперативника, одного из Управления ВД, а другого, например, из следственного управления, и этого достаточно, чтобы любую организацию постараться закрыть. Для этого достаточно только лишь, например, проплатив СМИ, просто на голой клевете, поставить дело так, чтобы эта клевета сработала на общественное сознание путем подмены фактов. А дальше уже дело техники, просто следствие изымает факты защиты из дела. И так можно в принципе осудить любого человека, если не осудить, но, по крайней мере – арестовать.

Поэтому, я думаю, что в современной российской действительности мы находимся, конечно, в условиях частных интересов. И это, я считаю, нужно исправлять, на мой взгляд. В связи с этим, я предпринимаю активную борьбу со своей точки зрения. То есть, как прописано в статье 33 Конституции РФ, я имею право организовывать в свою защиту митинги, петиции, коллективные воззвания т.д. Что сейчас и делает, например, там Хартия ДРУГГ или же общественные организации, которые ассоциировано работают в рамках распространения технологий по спасению.

При всем при этом, кстати говоря, нарушаются в прокуратуре и даже внутри процессуальные моменты.

С чем это связано? Например, прокурор города Железнодорожный рекомендует мне продиагностировать Банковскую АЭС, при этом подтверждает, что я диагностирую правильно, совершенно точно. Но прокуратура Центрального Административного округа препятствует этому, ставя угрозы достаточно серьезные для людей, не давая как бы реализовывать эту диагностику по Балаковской станции, тем более, что идет совпадение диагностики.

То есть я считаю, что здесь существует чисто еще моральная точка зрения. Ведь когда по тому же ТВ показывают, что под подпиской ходят и при обвинении в особо тяжких преступлениях, но под подпиской. То есть я бы мог продиагностировать АЭС непосредственно в Саратове, где я был на Балаковской станции, показать, где эта трещина – это всего лишь полчаса работы. По следственным действиям людей вывозят часто по два раза в день даже. А из-за того, что они упираются, не дают мне возможность показать, где угроза миллионам людей, я считаю, что это опять таки слабость все-таки следствия. То есть они понимают, что если я укажу, где эта трещина, это будет общественный резонанс в мою сторону. Получается, что они кладут на чашу весов жизнь миллионов людей, которых может уничтожить ядерный взрыв, и не дают возможность дать мне реализовать эту диагностику, только чтобы не было дополнительного средства защиты.

То есть я показываю, что здесь следствие идет на любое, в общем-то, противодействие, включая то, что если даже на чаше весов лежат миллионы жизней, то они ради того, чтобы хоть как-то сформулировать и довести обвинительную часть хотя бы до уровня какой-то предварительной практики рассмотрения, как вот сейчас, – они готовы не дать возможность спасти людей. Поэтому, я считаю, что моральный аспект проведения следственных мероприятий – очень низкий. То есть следствие, практически, ради личных, практически частных интересов неких лиц, не дает возможность реализовать систему спасения для миллионов людей.

Корр.: Насколько критична ситуация в мире по ядерным и другим угрозам? Какова ситуация на сегодня?

Григорий Грабовой: Ситуация такова, что мои технологии позволяют точно указывать дефекты и прогнозировать их за много месяцев вперед. Например, в Мосгорсуде было доказано, что за полгода я дал точную диагностику, причем внес в протокол судебного заседания. Что может быть еще более, точным, да?

При избрании меры пресечения есть такое понятие, как дополнительный материал, по ст. 377-й и по УПК РФ, когда имеет значение род занятий и другие обстоятельства. То есть, в Мосгорсуде судья, убедившись, что я дал точную диагностику, и, зачитав, что я говорил о возможном уровне проблемы, тем не менее, принял решение оставить меру пресечения без изменения.

Я объясню, почему сегодня обществом как бы не воспринимается существование технологий точной диагностики. В моем конкретном случае они блокированы тем, что например, лично я не могу пересчитать математический коэффициент и выехать на место. А у меня, в общем, инженеры работают по тем коэффициентам, которые я рассчитываю. И получается, что здесь сейчас становится достаточно сложной ситуация, на мой взгляд, потому что я, кроме Балаковской АЭС, дал еще прогностику, например, по Швеции, которая точно совпала. 4 реактора из 10 были остановлены. Там угроза была сопоставима по возможности аварийности с тем, что было в Чернобыле. Поэтому, в принципе, я считаю, что сейчас наиболее актуально, рассмотрев мои материалы, которые я в Саратове на конференции представлял в качестве диагностики, убедиться, что практически все дефекты, которые я обозначил, они совпали там буквально дословно, и есть специальный протокол совпадений.

Специалист независимого Центра экспертиз сказал, что последняя остановка первого энергоблока Балаковской АЭС связана с тем, что 29 января 2007 года появились неконтролируемые реакции в реакторе. Следовательно, логически понятно, что возможны микровзрывы, которые дают деформации и трещины в самом реакторе. Поэтому, я думаю, что здесь надо обязательно было бы заняться этим вопросом, естественно, в самом ближайшем времени. Но существует следующая социальная блокировка. Комиссия по лженауке объявила, что расчетов не существует, что все это лженаука и т.д.

Кстати, обратите внимание, что методика действия этой Комиссии, в принципе, такая же, как и у следствия. То есть, они просто не рассматривают существование обычных математических расчетов, говорят, этого не существует. Или там говорят, заявляют по Центральному ТВ, что я фельдшер, что у меня нет Высшего образования, и я не имел права быть избранным в Академию.

То есть принцип такой их работы, как бы заявительный, бездоказательный. И в связи с этим, почему я провожу такую активную защиту, то есть указываю, что есть дипломы о высшем образовании, они же есть на сайте, проверьте. Там же, на сайте есть материалы, в которых указываю, что нарушения здесь или там где-то в процессуальных моментах. Потому что, в принципе, у меня есть средства защиты. Да, я имею стандартное высшее образование, пусть больше даже математическое, но я могу по аналитике просмотреть, что из себя представляют юридические основы и могу защищаться. У меня есть защитники, есть поддержка определенной части, так скажем, последователей, которые активно работают.

При всем при этом все-таки получается, что рассмотрение моих жалоб очень длительное и т.д. И я еще борюсь, насколько это возможно, активно, чтобы показать, что существуют средства борьбы и в этих условиях. То есть всегда существует возможность победить. Потому что у многих просто нет возможности просто защищаться, есть такие лица, их достаточно много, которым назначаются адвокаты.

И тогда говорить уже практически не о чем, там просто вводится точка зрения следствия, как основная, и опровержения просто изымаются. То есть сторона защиты в таком случае, практически никак не участвует и тогда обвинить можно любого человека.

И я считаю, что я защищаюсь, так скажем, в большей степени, защищаю свои технологии. Но я еще показываю всем, что в условиях наличия частнособственнических интересов, наличие как бы структурных интересов, все-таки существует возможность защиты и победы, так скажем, да. Я не сомневаюсь, что я буду победитель. То есть я обязательно одержу победу, как обычно. Просто в данном случае, это оказалось долго, процессуально, и есть некие издержки. Вот поэтому я думаю, что здесь, на мой взгляд, каждому человеку надо понять, что происходит в обществе для того, чтобы все-таки идти на соблюдение закона и стараться активно в этом плане работать.

Корр.: У нас осталось 5 минут, а здесь еще очень много вопросов от Ваших последователей.

Григорий Грабовой: Давайте коротко тогда.

Корр.: Через какие технологии управления сегодня можно ускорить распространение Вашего Учения, с точки зрения глубинного понимания этих Знаний.

Григорий Грабовой: Знания о спасении они все равно будут распространяться. Надо учитывать только, что существует такой аспект социальной реальности, как судопроизводство. Просто надо это учитывать и в этой сфере работать и все. И заранее прогнозировать, что может быть с точки зрения юридического фактора. То есть, не позволять доводить до уголовного преследования и т.д.

Корр.: Вы можете ответить на прямой вопрос. Кто заказчик Вашего уголовного преследования?

Григорий Грабовой: Дело в том, что кто бы даже там ни стоял… Я не думаю, что там стоит, скажем так, такой уровень, что он достаточно проблемный. Вопрос больше в том, что как только включается машина сама по себе, уголовно-процессуальная, то дальше включаются механизмы издержки, существующие вообще для всего общества.

И поэтому, на мой взгляд, естественно, здесь есть в большей степени, уровень, что ли заказного инструмента, который срабатывает. Я думаю, что это тот инструмент, который в большей степени связан с терроризмом. Просто он завуалированный, террористы имеют достаточно серьезные средства влияния, а там уже идет религиозная компонента, как бы около политическая и т.д.

В связи с этим, учитывая, что современные террористы могут влиять на любое лицо, практически достаточно высокого даже уровня, то получается, что здесь надо смотреть глубже. Здесь по существу стоят, если рассмотреть в таком более общем порядке, силы, которые именно предмет спасения всего мира, вот эту задачу они стараются просто разрушить. То есть это силы все-таки макро деструктивные, системные силы, которые связаны с перераспределением доходов в обществе и т.д. и т.д.

Корр.: Ваш прогноз выхода отсюда?

Григорий Грабовой: Естественно, я отсюда выйду.

Корр.: Когда?

Григорий Грабовой: Я думаю, что достаточно скоро – мой прогноз. А потом надо учитывать, что все прогнозы, которые я даю, они сохраняют свое действие постоянно, то есть я поэтому свои прогнозы не отменяю.

Корр.: Многие не понимают, что Вы вкладываете в понятие – Второе Пришествие Иисуса Христа.

Григорий Грабовой: Я же это определял... что суть сейчас Второго Пришествия в том, чтобы передать те Знания, которыми владеет сам лично человек. То есть передать знания Бога человеку так, чтобы человек владел знаниями спасения, причем Вечного развития, в том числе. И поэтому, по сути... у меня об этом прописано даже в книгах, что смысл Второго Пришествия – это передача тех Знаний, которыми владеет и управляет уже дальше сам человек.

И, кстати, основное – то препятствие следствия, ставит как раз таки, что с моей стороны – я говорю, или мои сторонники, – что передаются Знания, а следствие пытается навязать, что это не Знания, а должен быть реальный результат, что человек не должен учиться.

И в принципе же, вменяется как бы то событие, что человек пришел учиться, но его, например, там, под давлением заставляют говорить: «Нет, не говорите, что Вы приходили учиться, а скажите, что Вы пришли за результатом, например, там – исцеление. А так как исцеления нет, то вот это и будет – эпизод преступной деятельности».

При всем при этом, человек, например, говорит, что вот, было столько лет назад ухудшение. То есть, было ли это ухудшение, не было ли, а он сейчас здоров совершенно. Почему это вменяется как эпизод преступной деятельности? Здесь ситуация такова, что я считаю... Вот я посмотрел дело и определил, что объективно, кроме того, что я не виновен там по сути, так скажем, но там никаких нет доказательств вины. Поэтому я считаю, что следствие проработало, в общем, так, что всего лишь на всего их личная точка зрения, и они пытаются создать из нее образ вины. И поэтому идут на вот эти все нарушения.

Я бы хотел, знаете, сказать еще буквально там для СМИ...

Для СМИ сказать, что вопреки тому, что было возвращено дело прокурору для устранения недостатков, и потому что было незаконно обосновано обвинение, следствие не выполнило этого, составила социально-психологическую экспертизу моих печатных трудов, в том же уровне, то есть ничего не изменив, не выполнив указания суда и постановление о том, что надо устранить нарушения. То есть, фактически, если бы они устранили, я мог бы поставить те вопросы, которые бы снимали с меня обвинения. Поэтому, я считаю, что следствие ничего абсолютно не сделало и не выполнив, таким образом, указания суда еще раз признало, что я абсолютно ни в чем не виновен.

Корр.: Как Вы себя чувствуете?

Григорий Грабовой: Хорошо. Отлично.

Корр.: Какие условия содержания?

Григорий Грабовой: Да нет, я чувствую себя нормально. Просто я еще считаю, что нужно спокойно, методично, последовательно и дальше работать в юридическом поле и все.

Корр.: Всё, спасибо.

Григорий Грабовой: Вам спасибо.

Запись интервью: 16.03.2007 года, город Москва

Текст: Лариса Бочанова

The Whole Ten Yards