Юлия Латынина о перспективах демократии в России

На прошлой неделе я говорила печальные слова о будущем демократии и о перспективах демократии в России. Хочу к ним вернуться. Даже прежде чем поговорить о демократии, я хочу обратить внимание на то, что происходит в Европе. Мы видим кризис евро, и почему-то это всё называют финансовым кризисом евро. Мне кажется, что это не кризис евро, а кризис Евросоюза. Я бы даже выразилась так, что Евросоюз, на мой взгляд, является могильщиком Европы.

Что я имею в виду? Европа ведь всегда была разъединенной. Так получилось, что Китай во времена империи Тан снова собрался в единое целое. Некоторое время казалось, что это хорошо, потому что империя обеспечивала мир и не воевала друг с другом. Россия тоже собралась в единое целое, поэтому у нас были такие замечательные граждане, как Иван Грозный и так далее.

А вот Европа, она не собралась в единое целое, и именно благодаря этому она вырвалась вперед. Вырвалась вперед не Англия или не Европа, а вырвалось вперед именно такое уникальное образование, которое, с одной стороны, имело культурную общность, а с другой стороны, после того, как распалась Римская империя, всегда враждовали в Европе император и Папа Римский и, по выражению Грегоровиуса, одного из самых гениальных историков 20 века, борьба между этими двумя силами спасла свободу Европы.

И вот теперь Европа взяла и объединилась и превратилась в такой квази-Китай или в такую квази-Оттоманскую империю. Т.е. Европа, которая выиграла благодаря свободе, благодаря демократии и благодаря рынку третью мировую войну у Советского Союза, спустя 20 лет после выигрыша этой третьей мировой войны, проиграла своей собственной бюрократии.

Сейчас сложилась парадоксальная ситуация, когда в Европе есть страны типа Греции, которые не очень хотят работать, потому что знают, что им всё равно дадут денег более богатые страны типа Германии. А есть несчастные страны типа Германии, которые думают: зачем же нам работать, если всё заберет Греция? Не выгодно работать ни тем, ни другим. Еще раз повторяю, это удивительное обстоятельство.

Почему-то все говорят: объединенная Европа – это большое достижение. А почему, собственно, это должно быть достижением? Я думаю, что не только Евросоюз должен развалиться, и это будет совершенно нормально, потому что Европу придется воссоздавать в рамках национальных экономик, но, если честно, я думаю, что представления о целостности тех или иных государств как необходимом ключе к экономическому развитию, они немножко устарели, они восходят к временам средневековья, когда императоры любили собирать большие куски земли, а народу было хорошо, потому что на этих больших кусках земли не было постоянных войн.

Я, например, пытаюсь в качестве мысленного эксперимента представить себе Россию, которая развалится на части. Например, представим себе, что есть Москва. И в ней остался Владимир Владимирович Путин, в ней остались эти бесконечные вице-президенты «ЛУКойла», которые давят людей, в ней остались судьи, которые продаются пачками. Допустим, к Москве остался Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий округ, чтобы газовая труба шла непрерывно, чтобы на ней можно было сидеть.

Допустим, Владивосток, или Самара, или Сочи отпали. И в таком случае звонили бы мы во Владивосток, и там бы нам рассказывали: «Слушайте, у нас во Владивостоке так хорошо, у нас отменили запретительные пошлины на иномарки, у нас всё нормально стало с экспортом рыбы, у нас теперь таможня не требует выгружать ее на причал перед тем, как экспортировать. У нас всё нормально стало с экспортом леса».

Или мы бы звонили в Сочи, и нам говорили: «У нас так хорошо. У нас больше из Имеретинской долины не выселяют людей, которые там долго жили. У нас больше не затевается чудовищных проектов, которые формально должны осчастливить зрителей Олимпиады, а реально сводятся к бесконечному повышению цен в Сочи и к тому, что Сочи не трансформируется в нормальный курортный город. Мы теперь трансформировались, – отвечали бы нам сочинцы, – в нормальный город, как на Мальдивах, как в Египте».

Обратите внимание, что если бы Россия сейчас – я говорю чисто гипотетически – разделилась на части, то это не значит, что Россия бы кончилась. Это значит, что в некотором количестве частей России началась бы нормальная жизнь. Подчеркиваю – в некотором количестве. Очень возможно, что где-нибудь сохранились бы какие-то путиноиды. Может быть, даже в том же Владивостоке сидел бы человек, который всё грёб под себя. Но уж во всяком случае он бы отменил запретительные пошлины на иномарки и уж точно не спонсировал бы «Жигули».

Очень может быть, что просто в силу конкуренции какие-то из этих частей России стали бы демократическими, после чего они начали бы развиваться гораздо быстрее, чем другие, и подчинять себе все остальные части. Примерно как произошло в Европе, где какие-то части Европы, например Англия, были более рыночными и свободными, и они начинали развиваться быстрее и оказывались впереди всей Европы, а Испания, скажем, от них отставала.

Так вот возвращаясь к демократии. Я хотела сказать три вещи. Первое – я должна признаться, что я являюсь безусловным сторонником демократии. Это очень важно. Потому что очень часто оказывается так, что люди, которые начинают задавать вопросы по поводу демократии, считают, что демократия – это неправильная форма правления, а вот если Путин правит и вице-президент «ЛУКойла» людей давит, то вот это самое оно, это лучшее, что мы имеем, это рай на земле.

Так вот для меня демократия – это безусловная цель. Пока человечество не превратилось во что-то другое, пока у нас не произошло вертикального прогресса и мы не соединились с компьютером, лучший способ правления для развитого, нормального общества – это демократия. Но я бы хотела сказать, что демократия есть цель, а не средство.

Потому что в нищем обществе введение демократии очень часто кончается Уго Чавесом или председателем Мао.

Второе, что бы я хотела сказать, что надо отличать демократию от защиты прав собственности. Не совсем правильно путать эти две вещи. Потому что бывает демократия, как в Венесуэле, без защиты прав собственности, и бывает защита прав собственности, как в Китае, без демократии.

Так вот если вы защищаете право собственности, то у вас всегда стопроцентный результат. Та страна, в которой защищается право собственности, рано или поздно становится демократией, как это произошло, например, с Чили или с Южной Кореей. Та страна, в которой дело начинается с демократии, очень часто заканчивается диктатурой, как это произошло, скажем, в Венесуэле.

И третий момент, что демократия, на мой взгляд, невозможна или очень трудна в странах догоняющего развития, в частности, в таких странах, как Россия. С чем связана трудность? Во-первых, с характером населения. Население нищее. А любое нищее население голосует за тех, кто обещает ему разделить чужую собственность, а не обещает преумножить имеющуюся у этого населения. Более того, это население не просто нищее, оно глядит, допустим, на соседнюю Америку и видит, что там живут богато. Поэтому оно проголосует за любого человека, который обещает через три года сделать так, как в Америке. А что после этого человек делает не так, как в Америке, а как в Северной Корее, это уже издержки процесса.

Вторая проблема заключается в том, что в странах догоняющего развития всегда очень популярной идеологией является то, что я бы назвала культом карго. Напомню, что такое культ карго. В Меланезии в начале 20 века, когда местные жрецы пытались объяснить населению, почему у белых всё есть, а у меланезийцев ничего нет, жрецы объясняли, что все хорошие вещи, которые есть у белых – самолеты, граммофоны, всякая механика, это на самом деле сделали духи предков для меланезийцев, а проклятые белые украли по дороге.

Огромное количество идеологий, в том числе исламский фундаментализм или путинская идеология, они, на мой взгляд, являются разновидностью культа карго. Т.е. это объяснение, почему мы такие бедные, но на самом деле мы замечательные, а вот эти проклятые богатые, они плохие люди.

Социализм в значительной степени тоже являются разновидностью культа карго, но не очень удачной. Потому что социализм опровергается опытным путем. Социалист говорит: мы построим общество лучше, чем у этих проклятых белых людей. Но поскольку общество получается не лучше, то через некоторое время можно сказать: парень, ты же не сделал то, что обещал.

В этом смысле идеологии типа исламского фундаментализма обладают преимуществом, поскольку они же и не обещают построить что-то лучше. Они просто говорят, что они богаче нас, поэтому они хуже. Конструкция опытом доказывается, и проверяется, и подтверждается.

И третьим обстоятельством, наиболее страшным, является существование в странах догоняющего развития того, что я бы назвала группами интересов. Это социальные группы, которые зарабатывают себе на существование тем, что идут против интересов рынка, их интересы противоположны рынку. И чем более их интересы противоположны рынку, тем большее количество денег они готовы затратить или тем большее количество насилия они готовы совершить, чтобы препятствовать прогрессу, рынку и демократии.

Самый известный в истории пример – это янычары. Это не совсем по поводу рынка. Это история того, как в Оттоманской империи существовала совершенно недееспособная группировка, не приспособленная для того, что является ее декларируемой целью, т.е. для войны. Она не была способна выполнять свою номинальную функцию, но именно поэтому она противилась всяческим переменам своей функции. Она понимала, что вместе с ней она исчезнет. Кстати, современная российская армия, современные российские генералы в значительной степени такие же янычары.

То же самое – очень характерная вещь произошла с российскими силовиками, с советскими силовиками после конца Советского Союза. Советский Союз сдох, в они остались. И все эти прокуроры, НКВДшники, чекисты – все они были заинтересованы в том, чтобы продолжать делать то, что они могут. Они не умели делать бизнес, они не умели управлять государством. Они умели находить врагов. Если врагов нет, то их можно было придумать. Сначала они подвизались по-маленькому.

А когда пришел Путин, они стали подвизаться по-большому, и они нашли врага сначала в лице Михаила Борисовича Ходорковского. И вся структура России изменилась таким образом, что слой, на который опирается Путин, стал не всё население, стал не бизнес, стал не Запад, а стали те, кто спасают его от врагов. Сначала это был Ходорковский, а потом, что называется, далее везде.

Я назвала три причины, по которым, на мой взгляд, очень тяжело демократии устанавливаться в странах догоняющего развития. Это нищета народа, это идеология, которая совпадает с культом карго, и это группа интересов. Как России выбраться из этого тупика, я постараюсь поговорить в следующий раз. Фактически этого никто не знает.

Фактически это попытались сделать реформаторы. И реформаторы, на мой взгляд, ошиблись в самом крупном. Они установили то, что устанавливалось легко, т.е. демократию, и они не стали устанавливать то, что устанавливалось трудно, а именно рынок. Когда они установили демократию, то созданная ими система сначала стала голосовать за коммунистов и ЛДПР. Потом им пришлось изнасиловать народ, чтобы он голосовал за человека, который показался реформаторам вменяемым. А потом инструмент, созданный ими для изнасилования народа, украли люди, которые использовали этот инструмент уже не в целях реформ, а в целях присвоения имущества и в целях превращения России в придаток к оффшоркам. Всего лучшего. До встречи через неделю.

Touching the Void