Национальный дыр бул щир

Приуроченная к 65−летию Победы премьера кинокартины Н. С. Михалкова «Утомленные солнцем-2. Предстояние» оказалась малоудачной. Идут свидетельства о крайне низкой заполняемости залов, а уж про очереди на новую картину и речи нет. Пресса en masse недружелюбна, а уж в более вольных дискуссиях ругань переходит всякие приличия.

Сам по себе провал кинокартины — дело вроде бы обыденное, с кем не бывает. Крупное фабричное производство всегда предполагает известную долю некондиции. Но человек (resp.: человеческая деятельность) всегда представляет собой дробь, где в числителе то, что он реально представляет собою, а в знаменателе — то, что он о себе думает. В данном случае знаменатель чрезвычайно велик. Афиши «Великое кино о великой войне» — не с пистолетом же рекламщики заставляли режиссера соглашаться на такую характеристику, бюджет порядка 50 млн ам. долл., восемь лет трудов, а еще больше — рассказов автора о том, сколь эпохальное произведение он создает. Такому объему претензий просоответствовать весьма и весьма трудно.

Свой вклад внесла и общественная деятельность автора. Если хорошая дипломатия не увеличивает числа врагов, то Н. С. Михалкова трудно назвать хорошим дипломатом. Различные соблазны с СК (и не только с СК) сильно увеличили число людей, готовых только и ждать, когда он наконец поскользнется.

Тем не менее даже и при такой неблагоприятной диспозиции кампания могла бы быть более трудной, но не безнадежной. История искусств знает примеры (пусть редкие), когда зал, изначально собиравшийся казнить артиста, вместо того взрывается восторженной овацией. Для чего, правда, нужен соответствующий уровень художества. Но в этом случае он достигнут не был, и еще хуже того: был достигнут консенсус среди самых разных и, казалось бы, никак не сводимых в общем мнении социальных групп. Участники войны и школьники, военные и штатские, освободители и охранители, западники и почвенники, левые и правые, националисты и общечеловеки — ни от кого не удалось дождаться доброго слова, никакая часть общества не признала фильм своим. Скорбный сюжет «разгадан и отвергнут».

Впрочем, скорбный для автора, а для Дня Победы, к которому вроде как был приурочен, — скорее благоприятный. Стало общим местом суждение, согласно которому Победа является не объединяющей ценностью, но, напротив, чем-то разъединяющим, ибо разные группы, партии и сословия относятся к ней весьма по-разному, и от ее почитания выходит одно разделение. Разногласия игнорировать невозможно, но как раз опыт Н. С. Михалкова доказал от противного, что какая-то общая мысль и какое-то общее чувство есть у всех разногласных. От маршалов с их официозными мемуарами до устных рассказов рядовых солдат и от сталинистских эпопей до вполне антисоветских авторов — ведь корпус и нехудожественных, и художественных, и эпических, и лирических произведений о войне огромен. Даже в самом первом приближении угадывается то, что было видно, например, матери режиссера Н. П. Кончаловской: «Сколько славы и побед, // Сколько горя, сколько бед, // Правды и обмана».

Или вполне советской В. Ф. Пановой: «Страшное было время. Святое было время». Но в это единящее-таки нацию пересечение бесчисленных культурных множеств великое кино не укладывается никак, порождая у всех разногласящих единогласный вопрос «что это?».

Замах на великое кино был замахом на кинематографическое гимнотворчество, на создание национальной молитвы средствами кино. Но в рамках этой параболы заметим, что есть «Боже, царя храни», есть целых три версии известно чего, есть «Марсельеза», есть «Ешче Польска не згинела» etc. К этим произведениям можно относиться самым разным образом, но в любом случае их смысл и назначение сомнения не вызывают. Гимн, он же национальная молитва. Тогда как «Дыр бул щир, убещур», хоть бы исполненное искусными певцами с превеликим жаром, в эту категорию не попадает и вообще непонятно в какую попадает. Разве что по разряду современного искусства.

В случае с национальной молитвой превзойти успех отца вряд ли вообще было возможно. Отец, как человек острый и безнравственный, имел возможность отвечать на упреки: «Говно — не говно, а слушать будешь стоя», тогда как сын этой возможности лишен. Кинофильмы не прописаны в списке инсигний, почтения к которым требуют под угрозой санкции. Но кроме этой принципиальной ошибки была допущена и другая, не менее принципиальная. Даже и не имея в виду специальное государственное покровительство, можно пытаться создать средствами кино нациеобразующий миф. На то и художник, чтобы дерзать. Но техническими средствами современного Голливуда, неумолимо приближающегося к увлекательной игре для компьютеризированных подростков, можно, наверное, достичь многого (особенно в смысле кассы), однако же применимость этих средств для создания национального эпоса вызывает немалые сомнения. Тут экспортная ориентированность и честолюбивый замысел вступают в неодолимое противоречие, и оба в итоге страдают.

И наконец, всегда есть известная связь между темой творчества и личностью творца. Связь далеко не абсолютная. Довольно примеров того, что, пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, этот поэт в своих иных ипостасях вызывает множество нареканий, зато уж когда Аполлон потребует, все выходит в лучшем виде. У художников не всегда выходит творить с молитвой и постом. Тем не менее военная тема с неизбежностью требует проникновения словами «Жизнь свою за други своя». Война — прежде всего самоотвержение, готовность солдата отдать жизнь. Чтобы это изобразить, у художника все же должно быть в душе что-то, кроме всесжигающей любви к себе. Любви непосредственной, а также к своей аватаре комдиву Котову. Что можно создать на страсти столь всесжигающей, сказать вообще сложно, но с теплотой народного чувства точно будут большие проблемы. Как показал интересный, хотя и несколько дорогостоящий эксперимент, проблемы, отображающиеся даже и в статистике кинопроката. Смертный грех вышел сильно нерентабельным.