Помёт валькирий: Историческая нелояльность

В России есть фашисты. Или нацисты. Проще говоря, гитлеровцы. Они составляют маленькую, но, увы, неотъемлемую часть нашего социально-политического пейзажа. Такой вот неприятный подарок ко Дню Победы: в конце апреля кто-то отмечает день рождения Гитлера.

Недавно читаю в газете: итальянские журналисты не поверили российским коллегам, когда те рассказывали о наших современных нацистах. «Как? В стране, которая ценою стольких жертв победила нацизм?!» Сдаётся мне, что итальянские коллеги лукавят. Ибо и в Британии, и в США — странах-победительницах — есть свои нацисты, гитлеровцы и просто ультраправые. Есть они и во Франции, и в Нидерландах, и где только хотите. И в побеждённой Италии, и даже в Германии, которая была размолота в кирпичную пыль по вине Гитлера, тоже есть свои гитлеровцы.

Почему Россия должна стать исключением?

Большая, многонаселённая, многонациональная страна с длинной и сложной историей, страна, в которой представлены все социальные группы, все религии, все профессии, все, какие только возможно, людские судьбы. В которой есть блистательные мегаполисы и замшелые медвежьи углы. Где бедные и богатые, интеллектуалы и тупицы, гуманисты и держиморды сосуществуют в едином социальном поле. В такой поразительно многообразной стране просто должен быть представлен весь спектр политических движений. Вот он и представлен. В этом спектре присутствует нацизм, как ни прискорбно. Ни грандиозные жертвы, принесённые на алтарь победы, ни сама великая победа над силами зла не являются прививкой или противоядием. Как, повторяю, во всех других странах, как победительницах, так и побеждённых.

Вот главная причина живучести нацизма: если гитлеризм был реакцией на модернизацию, на крах сословного общества, то нацизм современный — это реакция на постмодерн и глобализацию. На непривычную расовую, этническую и религиозную пестроту, которая ощущается как агрессия чужаков. На шокирующее разнообразие в политике, искусстве и повседневной жизни, которое воспринимается как слом устоев и поругание принципов. Одним словом, это реакция на невыносимую личную свободу, которая оборачивается одиночеством и растерянностью. Хочется ясных принципов. Хочется, чтобы своим было лучше, чем чужим. Хочется почувствовать крепкое плечо товарища, упереться своим бицепсом в его локоть (то есть чтоб товарищ был выше ростом, сильнее и авторитетнее). Хочется униформы, которая делает всех равными. И чтоб на ней сияли легко читаемые знаки различия. Хочется вместе, вместе, вместе… маршировать, кричать «ура» и бить всяких выродков.

Всё это в полной мере касается и России.

Хотя, конечно, у нас есть свои национальные особенности.

Самое интересное, что первые гитлеровские группы появились на рубеже 1940-х — 1950-х. Советские школьники, чьи родители воевали, ребята, реально помнившие войну, играли в фашистов, собирали портреты Гитлера и его приспешников. И приходили в школу в День Победы, повязав на руки повязки со свастикой. На голую руку, под рубашкой.

Почему? У этого послевоенного казуса четыре малые, так сказать, причины. Малые, в отличие от главной и единственной, о которой сказано выше.

Итак. Первая малая причина — классическая «идентификация с агрессором». Есть такой психологический механизм. Угнетённый хочет быть похож на угнетателя, раб — на хозяина, слабейший противник — на сильнейшего. СССР первые два года был слабее Германии. Но, набравшись сил, распрямившись и победив, тем более хотелось быть похожим на бывшего силача. Не всем хотелось, разумеется. Отдельным неустойчивым личностям. Впрочем, и государство демонстрировало нечто подобное. Владимир Тендряков в рассказе «Охота» пишет, что после войны в Москве стали высаживать липы на улице Горького, чтоб было похоже на берлинскую Унтер-ден-Линден; ввели букву «ё», чтоб и над нашими строками бежали точки умлаутов; начали масштабную антисемитскую кампанию. Кстати, именно тогда возникла в русских умах мысль, с помощью которой наши нацисты отбиваются от патриотов-антифашистов. Это не Гитлер виноват, это евреи (они же американцы, они же британские банкиры) натравили его на СССР.

Вторая причина ранней послевоенной моды на гитлеризм — тупость советской пропаганды. В фашисты записывали всех: и Тито, и Эйзенхауэра, и вообще всех капиталистов. Хотели, наверное, испачкать их ярлыком фашизма. Получилось наоборот: антисоветски настроенные граждане стали думать, что фашисты — это те, кто против коммунизма. Как пишет историк Семён Чарный, в 1956—1957 годах кого-то арестовывали за выкрики: «Да здравствует фашизм, да здравствует Америка!» И за слова: «Гитлер хотел освободить СССР от КПСС». Трое тбилисских школьников, которые в 1967 году решили освободить Грузию от советской оккупации, называли себя «Нелегальной организацией фашистов».

Третья причина. Юные советские фашисты 1950-х годов были, как правило, сыновьями высокопоставленных чиновников. Дети всерьёз размышляли о структуре власти и делали вывод, что стране нужна «сильная рука». Дисциплина и порядок.

И, наконец, им нравился стиль. Чёрные мундиры, сверкающие сапоги, затянутые ремнями талии. Чёткая походка, строгие лица, отрывистые голоса.

Стиль, особенно «большой стиль» — великая и не до конца разгаданная приманка.



Возможно, именно стиль спровоцировал новый всплеск советского молодёжного гитлеризма в конце 1970-х — начале 1980-х. Первые публичные демонстрации в день рождения Гитлера состоялись в 1979-м, 1980-м, 1982 годах. Мальчики и девочки в чёрной одежде, отдалённо похожей на униформу нацистов, приходили на Пушкинскую площадь, надевали повязки со свастиками и делали «зиг хайль». Об этом даже писали в «Правде» и «Комсомолке» при всей тогдашней мании засекречивания всего на свете. Наверное, это казалось абсолютно диким, безумным, патологическим, за гранью всего, что только мог себе помыслить простой советский человек. Но, кстати говоря, тогда на разгон гитлеровцев направили так называемых люберов. И лишь потом, когда драка переросла запланированные масштабы, приехала милиция. То есть власть уже в начале 1980-х училась использовать различные молодёжные группировки, дирижировать ими. Впрочем, делала это боязливо. Когда студенты московских вузов в канун очередного 20 апреля собирались идти бить фашистов, взрослые дяди из парткомов им объясняли: с фашистами у нас воюет милиция и КГБ, а вы, молодые люди, если уж вам так неймётся, запишитесь в комсомольский оперативный отряд или в народную дружину.

Не надо думать, что сытых «центровых» нацистов власть создала специально, чтоб отвлечь социальный протест окраинной молодёжи. Равно как и «люберов» никто специально не пестовал, чтобы мутузить юных гитлеровцев. Это потом, лет через 10—15, эти и подобные им группировки стали фишками в игре различных властных структур.

А пока, в 1970—1980-е годы, главным был Штирлиц.

В 1973 году на телеэкраны вышел сериал «Семнадцать мгновений весны», который прожевал и выплюнул антифашистскую героическую стилистику киноэпопеи «Освобождение», появившейся двумя годами раньше. Ратный подвиг советских воинов ушёл в тень штандартенфюрера Штирлица. Поэзия чёрных мундиров, железных крестов и щёлкающих каблуков перекрыла окопную правду великой войны. Красавец и хитрец разведчик Шелленберг и по-народному мудрый шеф гестапо Мюллер заслонили наших маршалов. Особенно льстило, что Штирлиц (настоящая фамилия Исаев) принят в этой компании за своего. Да и сам он, думая о рейхе, говорит «у нас». И тут же смущённо оговаривается: «Эк это я приспособился, однако…» И комически печёт картошку на День Советской армии.

Штирлиц — это тройная, даже четверная ложь. Во-первых, не было такого агента в природе. Как говорится, и рядом не лежало, и близко не проскакивало. Во-вторых, с его повадками он был бы арестован минут через пятнадцать после появления в коридорах немецких спецслужб. В-третьих, войну выигрывают солдаты, офицеры, труженики тыла, политики — одним словом, народ, а не удачливые агенты. Но самая главная ложь — это очеловечивание, «осимпатичивание» мерзавцев и подонков.

Позволю себе очень неполиткорректное отступление. Но это надо.

Про национальную лояльность.

Один мой знакомый израильтянин на все споры по поводу причин и итогов Второй мировой войны говорил мне так: «Я не знаю, что вы там думаете насчёт Сталина и Гитлера, немецкого и советского тоталитаризма, секретных протоколов и всего прочего. Думайте, что хотите. Но я еврей. Поэтому у меня еврейская точка зрения на войну, кто там был прав, кто виноват. Вот она: немцы уничтожали евреев в концлагерях, а советские люди победили немцев, разрушили эти проклятые лагеря и освободили евреев, оставшихся в живых. Всё понятно?»

Куда уж понятнее.

В Израиле есть неофициальный, но строгий запрет на Вагнера. Под музыку Вагнера евреев заталкивали в газовые камеры. Вагнер, разумеется, ни в чём не виноват. Он и умер-то за шесть лет до рождения Гитлера. Однако израильтянам невмоготу слушать все эти полёты валькирий. Им это, как изящно выражается современная молодёжь, впадлу. Их можно понять. Это лояльность своему народу, своей истории.

Вот и вопрос: почему же это Юлиану Семёнову и Татьяне Лиозновой было не впадлу очеловечивать и осимпатичивать нацистов? Которые с ними бы разобрались быстро и чётко. Под музыку Вагнера.

У меня нет ответа. Но этот вопрос задать я был обязан.

Вот и отдельным бывшим советским людям, ныне гражданам свободой России, наследникам Победы, внукам и правнукам убитых, раненых и умерших с голоду на той войне, почему-то не впадлу надевать свастики и делать «зиг хайль». Тосковать о голубоглазой и белокурой арийской расе и вообще пребывать в германско-языческом полубреду 1933 года изготовления.

В общем, плоховато у нас с национальной лояльностью.

Наверное, виноваты не мы, а глобализация и постмодерн (см. выше).

Нацисты-фашисты будут всегда, и в России тоже, и с этим фактом придётся смириться. Как приходится смиряться с некоторыми другими несимпатичными проявлениями человеческой натуры или с вредными побочными эффектами усложнившейся общественной жизни.

Важно лишь, чтоб власть не использовала ни их, ни антифашистские молодёжные движения, как пешки или пугала. А ещё важнее, чтобы наш народ в своём громадном большинстве ощущал естественную брезгливость, исторически обусловленный рвотный рефлекс при виде юнца со свастикой на чёрной куртке.

Но тут не заставишь, да и не научишь.

Остаётся только надеяться.