Русская доктрина

Для России приходит время постановки долгосрочных целей. Это не значит, что следует сочинять государственные программы и принимать многостраничные "концепции национальной идеологии". Это означает, что тем, кому положено говорить, следует начинать говорить о стратегических целях всерьёз. Среди наших первейших целей - становление русской нации, того субъекта, который, собственно, создаёт государство, завоёвывает для себя империю, формирует экономику, творит культуру. Это становление у нас запоздало, и запоздало не случайно - слишком долго быть русским было чем-то очевидным и само собой разумеющимся.

Мы были русские, те, которые с Руси, те, которыми Русь стоит и которыми строится. Всякий, кто становился с нами в ряд и брался за топор и пилу, тоже становился русским, будь он татарин, бурят, дагестанец, таджик или китаец. Россия достаточно долго была делом, общим делом, а не национальностью. Нашей национальностью была наша Империя, объединённая общим сражением и общим трудом. В пёстром творческом разнообразии народов и привычек едва-едва стала угадываться физиономия нарождающейся нации, едва-едва появились у неё и своя мысль, и свой голос, и свой особый характер. Но прежде чем русская нация вышла из внутриутробного состояния - не стало ни Империи, ни государственности, ни наций - всё потонуло в котле братоубийства, и на развалинах возник красный "новый мир", мир цвета крови и пурпура.

Настало время "дружбы народов", и говорить о национальности стало неприлично. Вроде бы как народы и были, и дружили они друг с другом, но в этих братских объятьях национальное лицо как-то стиралось. Говорить о национальных задачах было решительно невозможно - такой разговор был бы расценен всеми как разрушение империи дружбы, как оскорбление лучших дружеских чувств. Русским это не нравилось, поскольку среди всех наций мы, наверное, самая молодая, ещё бурлящая, ещё не состоявшаяся в национальном качестве несмотря на многовековую историю и на своё в ней имперское доминирование в качестве народа. Но вновь, величие дела новой Империи с её серебристыми ракетами и грозными танками захлёстывало нас неудержимым восторгом, и вновь мы были готовы трудиться до пота, до одури, до стёртых костей.

И вновь - не состоялась Советская Империя как русская. Рассыпалась, погребя под собой наши национальные амбиции. Мы вынуждены были проглотить в один присест такое количество помойных слов, стерпеть такое количество похабных жестов в свой адрес, что ни один другой народ не оклемался бы - пал бы замертво от горечи или бросился бы в смертоносной и самоубийственной ярости на обидчика. Мы выстояли и вновь взялись за дело, дабы в новом информационном веке сделать наконец-то то, чего нам так сделать и не дали. Будучи великим народом, - состояться как нация, создав великую империю придать её лицу свой неповторимый отпечаток, осуществить в полной мере историческое призвание своей народности в формах государственности и культуры. Сделать себя как нацию.

Вот это, наверное, главное - сделать себя. Народы рождаются, народы сознают себя, народы живут и умирают - во всём этом много, слишком много биологического, даже тогда, когда речь идёт о великих культурах. Нации - недавнее сравнительно историческое изобретение, впервые применённое Западом, себя создают, делают. Нация есть нечто сделанное, причём по строгому рациональному плану. И в этом смысле нация есть торжество технологичности и культурной утончённости человеческого разума. Наверное, нация - не высшее, что может создать творческий разум человека в обществе и истории, наверное, есть и другие, более высокие и сложные проекты - Цивилизация, Империя. Но через ступеньку "нация" не перепрыгнешь, и она обязательно должна быть создана, доделана и предъявлена миру во всём холодном блеске своей красоты.

Нация создается печатным словом, образом, растиражированным на миллионы копий, логическим рассуждением и архитектурным планом. Несмотря на пылкую влюблённость в свой народ, характерную для националистов, нация возникает тогда, когда какая-то группа людей ставит себя отчасти над народом и пытается структуррировать его в соответствии с начерченным планом. Нация как поведенческая и мыслительная модель сперва продумывается и создаётся в "идеальных образах", а потом уже принимается и усваивается народом. Это значит, что для создания русской нации необходима продуманная русская доктрина. Нужен рациональный план. Чуть ли не с графиком. Поэтому так популярны идеи и о "власти КГБ", и о "немце в Кремле" - хочется не шапкозакидательства, а штангенциркуля и каллиграфии. Даже если не хочется - всё равно надо. Русская доктрина должна быть обязательно сформулирована.

Между тем, формулирование собственно "националистической" составляющей русской идеологии искусственно заглушалось, находилось под интеллектуальным запретом даже у многих патриотически мыслящих русских людей. К сожалению, немалое число честных русских мыслителей попалось на удочку того мнения, что национализм - это такое "западничество", своеобычному русскому духу не присущее. Появилось даже дикое мнение, что быть русским нацией - это, мол, такой эгоизм, который нашему народу совершенно не к лицу, что "послужить другим" и тихо испустить исстрадавшийся дух - вот и всё призвание русского человека. Поэтому быть русским националистом и по сей день остаётся как-то неестественно и немодно - сразу вспоминаются урковатые персонажи, которые вполне успешно и вполне позорно такую роль разыгрывали.

Отсюда придавленность, приглушённость у нас всякого нормального националистического размышления, которое приобретает всякие изменённые формы (вроде патриотизма, империализма, державничества и прочих полезных и важных вещей, которые плохи только одним - они тоже о другом, не о нации). Навязанную нам фобию по отношению к национализму следует преодолеть. Усвоение и адаптация выработанных западной цивилизацией культурных форм является вполне естественной ступенью оформления собственного русского цивилизационного облика. "Запад" - это не то, что можно "объехать". Можно либо плестись за ним в хвосте, попадая под его влияние, либо - превзойти, дав собственную интерпретацию созданным Западом политическим формам - демократии, "правому государству", нации. При этом не надо забывать, что сам Запад находится на "постнациональной" стадии своего развития - в Европе последовательно самоупраздняются национальные государства, в Америке американская нация гибнет, раздавленная политкорректностью и искусственно навязываемым левыми интеллектуалами "разнообразием". Русская нация, возникшая в совсем других условиях, может, таким образом, стать чем-то много большим, чем нации западные, переходной ступенью к оформлению новой цивилизации. Но для того, чтобы это произошло, нам необходима серьёзная работа по национальному самооформлению.

Нацию в первом приближении можно определить как большое сообщество лично не знакомых (в большинстве своём) людей, которые, тем не менее, считают, что их объединяет некоторое общее прошлое, что у них в настоящем существует определённая интегрирующая структура, и которые, что самое главное, - планируют для себя некоторое совместное будущее, которые во всех своих планах и расчётах исходят из того, что "жизнь кончается не завтра".

Если у группы отсутствует один из этих временных параметров, то они нацией не являются и являться не могут. Если у них нет общего прошлого, то они в лучшем случае политическая партия или общественное движение. Если у них нет объединяющей в настоящем структуры, то скорее всего это диаспора, ассимилируемая за полтора поколения. Если у них нет общего будущего, то мы, видимо, находимся в камере смертников за секунду до того, как пустят газ. При этом остаётся признать, что на сегодняшний момент русские представляют собой общественное движение смертников в диаспоре, поскольку и с прошлым, и с настоящим, и с будущим у нас серьёзные непонятности, и если мы хотим выйти из своей аморфности (а из неё мы, видимо, выйти хотим, - желания массового самоубийства у нашего народа не наблюдается), то придётся разбираться с собой по всем трём осям координат.

Первая задача относится к нашему прошлому - нам остро необходимо тем или иным путём осознать его единство и сформировать целостную историческую традицию, которой будет причастен каждый русский без изъятия. Россия, как ни одна другая страна мира, обладает разорванной историей, историей катастрофически раздробленной на взаимоотрицающие друг друга куски. Началось это не сегодня - уже в тот момент, когда в нашей истории появились вместо единой Руси "Киевская Русь", раздробленная Русь, "Московская Русь", "допетровская" и "петровская" России - само пространство исторического, историческая традиция, приобрели какую-то ненормальную конфигурацию. Добавление к этому невесёлому перечню сперва советского периода, радикально отрицавшего (особенно на первых порах) предыдущие, а затем и периода "постсоветского", построенного на сплошном отрицании всего предыдущего, сделало ситуацию по-настоящему катастрофичной. Невесёлая шутка про Россию как страну с "непредсказуемым прошлым" бьёт в самую точку.

Сегодня практически не сыскать ни одного русского человека, который бы относился с чувством приятия ко всем периодам нашей истории. Достаточно вспомнить ту свистопляску с улюлюканием, которая была устроена в прошлом году вокруг принятия гоударственного гимна. Какими только словооборотами не пополнился в момент медиа-кампании против гимна русский язык! Вспомнить хотя бы слово "гимнюки" - умри Иван Сергеевич Тургенев, лучше не скажешь! С изумлением оставалось взирать на искорёженные лица и слышать срывающиеся голоса вполне почтенных людей, которые кричали, что при этом гимне они никогда не встанут и вообще жить не смогут. Предпринятая попытка примирить на символическом уровне разные эпохи вызвала только ещё большую истерику у значительной части представителей русской и прочих великих наций нашей страны.

При этом хорошо бы помнить и то, что если бы через десять лет у власти оказались бы радикал-патриоты, то они непременно бы постарались вычеркнуть ельцинское десятилетие из русской истории, сделать так, чтобы его не было, чтобы осталось оно в нашей памяти временем вечного кошмара. И это деяние было бы для национальных задач ничуть не лучше сокрушения "совковых" символов.

Наша история для нашей нации нам нужна вся, от первого и до последнего её года. История хоть и не простая и не однозначная, как и любая история, но осмысленная как единая конструктивная традиция, ведущая из туманной дали к дню сегодняшнему. Причём "туманная даль" должна осмысляться как подготовка к сегодня и завтра, и никак иначе. Только в этом случае возможен станет нормальный русский консерватизм, который на эту единую традицию ориентирован и который, ссылаясь на неё, сопротивляется деструктивным переменам. Сегодня же русский консерватор невозможен и немыслим, поскольку, защищая одну традицию (скажем имперско-монархическую), он должен бескомпромиссно отрицать другую (например - имперско-советскую или либерально-демократическую). Пока что русский консерватор, утверждая свой консерватизм, вынужден сам пилить сук, на котором сидит. И до тех пор, пока мы не начертим единую схему нашей истории от "Ять" до "А", осуществить национальный проект "Россия" в сколько-нибудь пристойном виде будет попросту невозможно.

Другая задача русской нации относится к настоящему, к оформляющим нацию структурам. Задача эта состоит в преодолении царящего у нас сегодня бесструктурья. К структурам, традиционно объединяющим нацию, обычно относятся национальная власть, национальная элита и, достаточно часто, национальная церковь.

На сегодняшний момент у нас появилось только первое - носитель власти, национальный лидер, которого практически весь наш народ признал как своего, причём не как далёкого и сотканного из пропаганды "великого кормчего", а как конкретного и живого человека. Смысл "путинизма" и всевозможные издержки чрезмерных надежд, связанных с Президентом, к тому и сводятся, что у становящейся нации появилась какая-то точка опоры. И, разумеется, на эту точку опоры приходилась и приходится максимальная нагрузка, так что становится даже страшно - выдержит ли, не подломится, не сменится ли восхищение властью всеобщим депрессивным разочарованием. Из-за этого оказывается очень непростым делом занять правильную позицию по отношению к народному путинизму - с одной стороны, очень не хочется чрезмерными восторгами подхлёстывать дальнейший рост ставок и ожиданий, не хочется провоцировать "инфляцию", с другой - игры в "оппозицию" ведут к предательству и по отношению к власти, и по отношению к нации.

Последнее обстоятельство сохранится до тех пор, пока любая критика не станет восприниматься в российском контексте как критика власти как таковой и разрушение властных основ. Для появления добросовествной критики необходимо полное разрушение недобросовестной, поэтому любой здравомыслящий националист должен поддерживать как можно более скорую и решительную ликвидацию уродливых антинациональных институтов наподобие НТВ и его реинкарнаций. Никакая забота о "свободе слова" тут не уместна ни в каком виде, поскольку существование подобных "критических" институтов перекрывает кислород любой умной критике тех или иных недостаточно продуманных шагов власти. Сегодня власть нужно поддерживать безусловно, оставляя за собой право не соглашаться с теми или иными её конкретными проявлениями, а не выставлять "условия поддержки" и не торговаться с нею (тем более, что сама она ни с кем торговаться не намерена).

Национальной элиты в России пока нет. И дело даже не в процентах "русских", "полурусских" и "нерусских" во властных коридорах. Ещё не вполне готовая, сплавляющаяся из разных кусков, нация может себе позволить переварить и приварить к себе кого угодно. Хоть Березовского - стань он столпом и светочем национального действия. Дело в активном нежелании самой элиты быть и оставаться российской элитой. "Наверху" сохраняется нежелание быть "за русских" - играть за них, бороться за них. Вместо этого все хотят быть "вместо" русских, держа нацию за дурачков. Говорят, впрочем, что и тут что-то сдвигается. Ходят слухи, что по кремлёвским кабинетам прокатилась волна православных крещений, что стараются люди русифицироваться, но верится в это пока с трудом.

С трудом, прежде всего, потому, что и церковь сегодня не играет роли фактора национальной интеграции, хотя именно этого ожидает от неё общество. На сегодня Русская Православная Церковь сама насчитывает в своих рядах 80 миллионов человек. В это число засчитывают всех крещёных во младенчестве и в сознательном состоянии русских. Из них реальными прихожанами, церковными людьми, является хорошо если миллион. Остальные - духовный балласт, записываемый в "православные" для приличия и для солидности. Ни о какой "национальной Церкви" при таких цифрах говорить, увы, не приходится. Сегодня РПЦ - это громадный резервуар многовекового культурного и духовного наследия, где много всего хорошего, но как пустить всё это богатство в дело - практически никто не знает и не умеет - церкви не хватает богословски образованных и духовно опытных кадров, церкви не хватает внятности позиции и умения настаивать на принципах православного вероучения. Достаточно сказать, что и по сей день Русское Православие не переболело еретическим чужебесием экуменизма и обновленчества, а пока бацилла остаётся, то и в серьёзность и искренность нашего Православия не поверит никто, и прежде всего - мы сами. Для того, чтобы Церковь в полной мере стала национальным и культурным фактором интеграции, она должна стать прежде всего религиозным фактором. Без масштабного торжества Православия над суемудрием века двадцатого, без возвращения нашего к сухой и строгой византийской ортодоксии ни о какой национальной роли Церкви тоже говорить будет невозможно. Будучи на бумаге Церковью миллионов, на практике она останется церковью старушек и молодых интеллектуалов-гуманитариев.

Но по отношению к настоящему у нас всё же есть надежда - у нас есть власть, то есть конструктивное, живое и действующее начало. С помощью власти русской нации возможно будет и создать заново национальную элиту, и воссоздать национальную Церковь. Однако достанет ли у власти, как у силы охранительной, смелости ещё и для того, чтобы самой произвести подкоп под свои же основы, для того, чтобы самой готовить революцию, создать революционный образ будущего?

Третья наша национальная задача - это задача по отношению к будущему. И сводится она к тому, чтобы нарисовать единый для всей нации и привлекательный образ будущего, к которому мы будем стремиться и в свете которого мы будем судить и прошлое, и настоящее. Если образ прошлого - это структура обеспечения стабильности в национальной системе, если структура настоящего - это инструмент для саморазвития национальной системы, то образ будущего - это, как раз, структура нестабильности, не дающий успокоиться голос неба, который говорит, что мы живём всё ещё не так. В современной России так же, как невозможен нормальный консерватизм, невозможна и нормальная революционность. Революции, малые и великие, происходят не тогда, когда всем плохо, всем нечего есть и всех замучили. Революции происходят тогда, когда перед глазами народа и элиты начинает маячить образ будущего, более прекрасного и возвышенного по сравнению со "старым порядком". Революция - это всегда революция надежды, прорыв в будущее, будь она мирной и цивилизованной или же кровавой и разрушительной. И в России должно быть ради чего делать революцию.

К сожалению - никакого революционного образа будущего у России пока нет. Мы пьём "за всё хорошее", но не знаем, увы, к чему стремиться. Знания могут быть разные, не совпадающие, главное - было бы стремление. Но пока что его нет. Нет левой революционной доктрины. Точнее есть, но эта доктрина - ошмётки "антисистемной" революционности французских леваков 1960-х. "Против системы" - вот и весь смысл этого бунта, не имеющего никакого "за". Не хватает последовательной идеологии консервативной революции. Несмотря на постоянные вопли либеральной прессы о нарождающемся "русском фашизме", никакой сколько-нибудь внятной идеологии "русского фашизма" не наблюдается (как и самого фашизма, впрочем). Нет и идеологии "революции сверху", нет тех предельных целей, которые бы ставила пред обществом русская власть и ради которых она требовала бы идти на жертвы.

Только одна идея в сегодняшнем смысловом поле может, наверное, потянуть на образ будущего - это властно завоёвывающая умы интеллектуалов идея "Севера", противостоящего и Западу, и Востоку, и Югу, идея новой цивилизации, которая зародится на русских просторах и которая-то и станет увенчанием и превосхождением русского национального строительства. Уже сейчас чувствуется, становится всё более очевидным, что уникальность этой цивилизации будет состоять в том, что она станет "театром одного актёра" - цивилизацией, макроцивилизацией, созданной одним народом. В прошлом и настоящем высматриваются контуры этой цивилизации, высчитываются времена и сроки её властного вторжения в нашу жизнь, и сроки эти оказываются весьма скорыми. Будущее становится ближе с каждым днём и с каждым часом. Боязно становится не успеть, сделать всё слишком поздно - потому нам и нужно спешить с осуществлением своего самосозидания, своей национальной революции, чтобы быть готовыми к революции цивилизационной, равной которой найдётся может быть, одна-две за всю историю.

Не опоздать. А для этого нам нужна русская доктрина. Нужна сегодня. Сейчас.