Последняя лошадь банкрота

Личное банкротство – единственный эффективный механизм предотвращения «ипотечных» самоубийств или действий коллекторов и приставов, чье поведение нередко заходит за грань приличного

Правительство вносит в Думу законопроект о личном банкротстве – и это можно только приветствовать. Нынешнее гражданское законодательство откровенно заточено под интересы кредиторов, как казенных, так и частных. Причин для этого много: и традиции российского гражданского права, восходящие к недружественным к банкротам германскому и французскому ГК, и большие лоббистские возможности организаций вкладчиков (по сути, кредиторов банков) в 1990-е, и банковского лобби в начале 2000-х. В результате, по действующему законодательству, гражданин вынужден гасить долг до смерти, даже если приставы изъяли личное имущество, но денег от продажи не хватило. В старые времена методы были, конечно, и жестче – тут и долговые тюрьмы для неплательщиков (бывшие на Руси еще во времена А.Н.Островского) и даже публичное битье батогами (времена Алексей Михалыча Тишайшего).

Зарубежный опыт тоже весьма разнится: во Франции банкротам запрещено избираться в Национальное Собрание (что объясняется тем, что людям, не управившимся с личным бюджетом, нечего разрабатывать государственный), а в Германии законодательство всячески ограничивает возможности банкротства. Поэтому даже в крупных европейских странах число личных банкротств ограничивается несколькими десятками тысяч в год. В Британии законодательство о банкротствах и добровольной неплатежеспособности менее жесткое, но все равно позорное (вспомним героев Диккенса или же Голсуорси, кончавших с собой перед перспективой банкротства) – ежегодно происходит более 100 000 банкротств, из которых добровольные заявления о неплатежеспособности составляют около 40%.

Иное дело в США: американская практика банкротств, чаще добровольных, чем принудительных, – воистину народная и демократическая. Она направлена на возможность заплатить кредиторам хоть что-то и дать возможность банкротам получить новый старт в жизни. В общем случае, после отдачи кредиторам всего имущества, кроме необходимого для выживания семьи, – все остальные необеспеченные долги (кроме займов за обучение и налогов, в отношении которых действуют иные процедуры) списываются. Личное банкротство – составная часть национальной культуры. В стародавние времена от долговых проблем бежали на Дикий Запад, а кредиторы бежали за должниками. Нынче каждый год более миллиона американцев (около 1,2 млн в 2008–2009 финансовом году) подают заявления о банкротстве.

Банкротство по-американски откровенно гуманно: исполняют его федеральные суды, но списки имущества, остающегося у должника, определяют штаты с поправкой на местные нравы и уровень жизни. В результате иногда возникают анекдотичные ситуации. Во Флориде закон (очевидно, введенный для защиты фермеров от разорения) разрешает сохранять при банкротстве участки земли размером до 160 акров (примерно 64 гектара). В результате, достаточно часто при подготовке к банкротству состоятельные люди покупали замки во Флориде стоимостью в многие миллионы долларов, – и сохраняли их после краха.

Другая дивная история случилась в Вирджинии, где незадолго до банкротства предприимчивый гражданин купил чистокровного арабского скакуна за 800 000 долларов, и в процессе банкротства адвокат банкрота заявил суду, что по закону 1828 года запрещается отбирать у семьи «последнюю лошадь». Судья был в бешенстве, но «закон есть закон»… Однако при всех таких казусах система позволяет разруливать долги, возникшие в результате непредвиденных медицинских расходов (до 60% случаев банкротств вызвано этой причиной), и дестимулирует банки выдавать кредиты совсем рискованным заемщикам. В 2006 году законодательство было скорректировано в интересах банков, были ограничены списки защищенного имущества и для нормально зарабатывающих банкротов была введена реструктуризация вместо ликвидации (сейчас применяется примерно в четверти случаев), – но в целом система, основанная на добровольных и доступных банкротствах, остается действенной. При этом, с точки зрения общественного мнения, банкротство – не позор, а один из приемлемых выходов из тяжелой жизненной ситуации. Так как новое банкротство нельзя объявлять в течение семи лет после предыдущего, то практически немедленно к банкроту начинают приходить предложения о кредите по более высоким ставкам, – и банки рады такому клиенту, ведь семь лет их долги не будут под риском полного списания.

Российская схема банкротства, судя по публикациям СМИ, пытается вобрать в себя элементы европейской и американской систем – с неочевидным результатом. Невысокие лимиты долгов, достаточно высокая стоимость процесса, вовлеченность в него системы арбитражных судов – скорее всего, первые несколько лет механизм будет функционировать с трудом, даже при расширении пропускной способности судов. Банковское лобби, скорее всего, продвинет ограничения, на первый взгляд, полезные для банков, но снижающие эффективность и скорость банкротства. С учетом того, что в России не платить по долгам не считается зазорным, то банкротство не должно быть легко доступным. С другой стороны, это, наверное, единственный эффективный механизм предотвращения «ипотечных» самоубийств или действий коллекторов и приставов, чье поведение нередко заходит за грань приличного. Очень внимательно следует отнестись к составлению списков «защищенного» имущества: если будет применяться список, применявшийся при конфискации имущества (до ее упразднения), то банкротство только добавит мучений семьям неплатежеспособных должников. Александр II говорил, что суд должен быть «скорым, справедливым и милосердным», то же самое относится к банкротствам. Российские корпоративные банкротства обычно медленны, несправедливы и безжалостны – именно поэтому и должники, и кредиторы стараются избежать судов – поэтому крайне важно, чтобы механизм личного банкротство был более человечным.