«Баня, водка, гармонь и лосось» вместо Царя

463 года назад, 16 января 1547 года, в Успенском соборе Московского Кремля состоялось торжественное венчание на царство великого князя Ивана IV, впоследствии прозванного «Грозным». На него были возложены знаки царского достоинства: крест Животворящего Древа, бармы и шапка Мономаха.

По мнению многих историков, шапка эта, несмотря на столь громкое величание, отношения к византийскому императору XII века не имела. Скорее всего, это был золотой восточный головной убор, подаренный ханом Узбеком князю Ивану Калите, отороченный мехом, а затем увенчанный православным крестом. Но тогда никто и не задумывался пуститься в подобные рассуждения, к тому же этот убор смотрелся весьма величественно и явно подобающе моменту.

После приобщения Святых Тайн Иван Васильевич был помазан миром. И из Успенского собора к многотысячной ликующей толпе вышел первый правитель Русской земли, осененный титулом Царя.

Еще его дед, также Иван Васильевич, начавший править «всего лишь» как великий князь Московский, по мере объединения под своей властью русских земель провозгласил себя Государем и великим князем всея Руси. Когда посол императора Священной римской империи граф Поппель предложил ему, от имени своего государя, королевский титул, Иван III ответствовал, что по рангу он и так не ниже императора. В принципе, это уже было претензией на титул Царя (искаженная русская форма слова «Сaesar» — «Цезарь»). «Цесарем» не одно столетие называли подвластные народы императора Священной Римской империи. Впрочем, в немецком языке этот титул звучал уже как «Kaizer».

Издавна в разных концах Русской земли была популярна легендарная повесть «Сказание о князьях Владимирских». В ней рассказывалось, что византийский император Константин Мономах (а византийских императоров на Руси называли царями), родной дед киевского князя Владимира Мономаха, прислал внуку свой царский венец – «шапку Мономаха» и все права на царский титул.

В те времена престиж и обоснованность внешнеполитических претензий государства напрямую увязывались с древностью и величием правящей династии. И поэтому для Русского государства, широко выходящей на международную арену после нескольких столетий раздробленности и порабощения, поднятие статуса правящего монарха становилось важнейшим государственным делом. Его дед и отец силой оружия отстаивали право именоваться Государями всея Руси. Напомним, что тогда не только почти все малорусские и белорусские, но и многие великорусские земли, вплоть до Ржева были владениями Великого княжества литовского, правители которого, впрочем. именовали себя также и князьями Русскими. Полдела было отобрать у них Новгород-Северский и Чернигов, Вязьму и Брянск, Смоленск и Гомель – надо было, как минимум, заставить их считать себя не московскими князьями, а именно законными Государями всея Руси.

Предшествующие венчанию на царство Ивана IV Васильевича годы сильно усложнили эту задачу. После смерти в 1533 году его отца, Василия III, спустя три года после рождения сына Ивана, власть захватила его мать, Елена Глинская, со своим фаворитом Овчиной-Телепневым. После смерти Глинской власть в стране раздирали враждующие боярские клики – их грязные свары, взаимные расправы, неумеренное торжество временных победителей проходили на глазах подрастающего Ивана Васильевича. Упал престиж государственной власти, в стране умножились разбои. Казна была пуста. Литовцы отобрали Гомель, крымцы и казанцы совершали набег за набегом в русские пределы. И в этих условиях, с середины 40-х годов XVI века, Иван Васильевич приступает к самостоятельному правлению.

Как сообщают летописцы, через год после совершеннолетия Иван Васильевич собрал бояр и сообщил, что хочет жениться. Но, кроме того, он заявил, что желает «наперед своей женитвы поискати прежних своих прародителей чинов». Конкретно же речь шла о том, чтобы принять новый титул.

Вряд ли 16-летний Иван IV сам был инициатором принятия царского титула. В его окружении важную роль играл митрополит Макарий, один из самых образованных людей России того времени (составитель первого жития всех святых «Четьи-Минеи»). Он активно участвовал во всей государственной деятельности в 40-е и 50-е годы. Поднять авторитет государя при помощи нового титула, должно быть, стремились и его родственники.

Как уже упоминалось, этот титул, происходящий от личного имени Гая Юлия Цезаря, постепенно превратился в составную часть императорского титула. Потому-то на Руси и называли царями императоров Византии, называли так и ханов Золотой Орды, а затем и выделившихся из ее состава ханств.

«Великий князь», которыми себя в XIV–XV вв. провозглашали и смоленские, и рязанские, и нижегородские, и даже ярославские князья (не говоря уж о литовских, которые, к тому же обычно были еще и польскими королями!), казался уже кем-то, стоящим не сильно выше обычного князя. А тех вообще исчислять можно было сотнями, в том числе и среди великокняжеских бояр. Поэтому даже «Великий князь всея Руси» мог восприниматься как первый среди равных. Царь же — это резкое выделение из ряда, принципиально иной титул. В Византии императоры фактически возглавляли церковь, В произведениях византийских богословов и проповедников, провозглашенных «святыми», «отцами церкви», немало места уделено поучениям о том, что нужно почитать царя и воздавать ему честь. Эти поучения теперь как бы автоматически переходили на личность государя всея Руси.

С принятием царского титула Иваном Васильевичем начинались по-другому выстраиваться и международные отношения Русского государства. К примеру, в отношениях с западноевропейским державами титул «великого князя» соответствовал «великому герцогу», или «принцу», что подразумевало наличие для него пусть и условного, но все же сюзерена. Не случайно великий литовский князь Витовт так до последнего часа мечтал получить королевскую корону – хотя в его владениях могло уместиться с десяток европейских королевств! Другое дело — «Сaesar», т. е. «Царь». Не менее значим этот титул был и в отношениях с иранскими шахиншахами («цари над царями») и турецкими султанами, присвоившими себе в силу своих завоеваний титулы и мусульманских халифов, и византийских императоров.

Что любопытно, большинство из упомянутых держав без особых претензий приняли царский титул Ивана Васильевича.

И английская королева, и «римский цесарь», и турецкий султан, и даже хан далекого Ургенча с готовностью признавали его царский титул. Проблемы возникли лишь с непосредственными соседями. Для начала, отказались признавать царский титул в Крыму, и русским дипломатам пришлось отправить не один воз «рыбья зуба» (моржового клыка) и соболиных шкурок, чтобы купить у хана право на царский титул.

Шведы, скорее всего, тоже хотели бы усомниться в законности царского титула «владыки московитов». Но их династия Ваза пришла к власти в результате антидатского восстания всего-то лет за двадцать до коронации Ивана Васильевича. И право самого шведского короля Густава на корону было столь сомнительно, что Москва даже отказывалась вести с ним дипотношения напрямик – они велись только через царского наместника в Новгороде, коему, по мнению наших дипломатов, соответствовал своим статусом шведский король. И когда Густав жалобно указал Ивану Васильевичу, что польский король Сигизмунд Август признал его «братом» (то есть равноправным государем), ему было сказано: «Да хоть возовозителю своему пусть он братом назовется. То ему воля. А нам не в указ!». А вот с самим Сигизмундом, и его наследниками право на царский титул пришлось отстаивать не подарками и не язвительными уколами, а многолетними войнами. И право русскому государю зваться царем было признано поляками и литовцами только в 1634 году, когда не то что государи, но и династии в обеих державах не раз поменяются. Но до этого времени утечет еще много воды, пота, слез и крови.

А в январе 1547 года царствование Ивана IV Васильевича только начиналось. Противоречивое. Горькое и победное, кровавое и славное, с приобретениями и потерями. По его истории написаны тысячи монографий. Даже перечислить их потребуется целый том. Большинство отечественных историков, начиная с Карамзина и вплоть до большинства современных (Кобрина или Зимина, к примеру) оценивают его, в основном, негативно. С другой стороны, многие авторы в последние годы — как весьма уважаемый мною Валерий Евгеньевич Шамбаров — стремятся «реабилитировать» оклеветанного историками «Царя Грозной Руси». Есть и такие, кто занимается темой Ивана Грозного без малого с полвека. И все с учетом существующей конъюнктуры — то живописуют «ужасы опричного террора», то доказывают, что «террор» то был весьма обоснован.

Со страниц научных и литературных произведений фигура Ивана Грозного шагнула и на киноэкран. Можно вспомнить здесь и эпически-трагического героя Эйзенштейна, и гайдаевского Ивана Васильевича. Совсем недавно много шуму наделал фильм Павла Лунгина «Царь», посвященный, как следует из названия, и Ивану Грозному, и, что действительно любопытно, проблеме его дружбы и конфликта с митрополитом Филиппом.

Вот одна из наиболее резких рецензий, опубликованная на «Русской линии»:

«Культурно-просветительский фонд имени святителя Василия Великого обратился с письмом к Президенту России:

«В день светлого праздника Рождества Христова, 7 января 2010 года, руководство Первого телевизионного канала предполагает в прайм-тайм (21.20) показ фильма Павла Лунгина «Царь», откровенно богохульного и клеветнического, оскорбляющего чувства православных христиан, фальсифицирующего русскую историю и возводящего откровенную хулу на Царя Иоанна IV Васильевича, на Святого Митрополита Филиппа, на Русскую Православную Церковь, на русский народ. От имени православной общественности требуем запрета показа фильма «Царь» по российскому телевидению».

Также на «Русской линии» опубликовано письмо президента этого фонда, в котором, в частности, подчеркивается, что «фильм «Царь» полон лжи и клеветы, причем возведена она не только на Царя Иоанна Васильевича Грозного, но и на Святителя Митрополита Филиппа, на Русскую Православную Церковь, на русский народ и на православную христианскую веру. Какая-то ложь заметна сразу, а какая-то принимается простодушными зрителями за чистую монету. Недаром во многих отзывах зрители говорили о спорных художественных достоинствах фильма, принимая на веру его историческую достоверность. Однако достоверность эта мнимая, и в целом фильм — подделка, фальсификация, манипуляция сознанием зрителя, сознательное отравление его».

Резко негативно характеризовали фильм Павла Лунгина режиссер и актер, народный артист России Николай Бурляев, публицист Виктор Саулкин, известные священнослужители протоиерей Геннадий Беловолов, иерей Александр Шумский, публицист Вячеслав Манягин.

Откровенно говоря, представляется, что со столь бурной реакцией на этот фильм все вышеупомянутые уважаемые люди слегка переборщили. Фильм, действительно, с историей почти ничего общего не имеет. Полоцк в 1565 году не сдавали. Воевод за это не казнили. Хотя тех воевод, что сдали Полоцк в 1579 году, за бездарность, взаимное подсиживание и откровенную трусость казнить бы стоило. Но ничего им не сделалось. Да и вообще не зафиксировано казней воевод Иваном Грозным именно за проигранные сражения.

Хватает в фильме и «раскидистой клюквы», и «лапотной Москвы». Непонятно только, чего Охлобыстин дурака валяет. И вообще, кого он, собственно, при царском дворе изображал? Царица Мария, в принципе, ничего. Красивая, каковыми действительно являются большинство черкешенок. Ну, характер, конечно, не ангельский. Это не Анастасия Романова, предшествующая супруга, эта прямо с гор Кавказа. Симпатяге Хаапсало отвели роль отъявленного негодяя Штадена. Причем вроде никаких пыточных орудий немец Штаден не изобретал, а то похвастался бы этим в своих мемуарах. Нет, он только грабил, насиловал, убивал и пьянствовал – если, конечно, он себя не оговорил. Ну и, конечно, как же в фильме «Царь» без медведей? В общем, «баня, водка, гармонь и лосось»!

Ну, а что вы хотите? Какие времена — такие песни. А чего не возмущались псевдопатриотическим безобразием «1612», оформленным под «фэнтези», где ни кадра правды нет? А фильм «Адмирал»? Про фильмы о Великой Отечественной уж и говорить не будем. Так что «Царь» режиссера Лунгина — не хуже и не лучше прочих и вполне вписывается в стройную шеренгу современного отечественного кинематографа. И тем более — преподавания отечественной истории.