Главный вопрос к Медведеву остается без ответа

Концепт «Медведев» претерпевает изменения. Ответ на вопрос “Who is Mr. Medvedev?” в ноябре 2009 звучит совсем иначе, чем год назад. Политическая система в России сложилась таким странным образом в постсоветское 20-летие, что она покоится на «преемничестве». А это значит, что сначала появляется президент, «избранный» без общественных дебатов о его «повестке дня», а уже затем он начинает как бы предвыборную кампанию и сообщает о своем новом курсе. Так было и с Путиным в 1999 – 2000 гг. Так и с Медведевым.

Медведеву сначала сильно помешала грузинская война, а затем мировой кризис. Только весной 2009 года Медведев решился сделать какие-то первые нетривиальные жесты: посетил редакцию «Новой газеты», освободил Светлану Бахмину и начал создавать свой «коммуникативный коридор» – появился видеоблог, затем статья «Вперед, Россия», которую он вынес как бы на прямое, неинституциональное обсуждение. В результате он дал понять, что «Красноярский форум» как некая ранняя заявка на собственный политический курс не пропал даром, а был лишь отложен на время. В 2008 году большинство воспринимало Медведева если не как «марионетку», то во всяком случае как президента, призванного лишь выступать с рождественским обращением к нации, в то время как вся реальная политика и администрирование находятся в руках «канцлера». Когда же Медведев заговорил, возникла новая интерпретация. Стали писать о том, что «тандем» хотел бы вернуть в режим сотрудничества некоторые сегрегированные ранее общественные группы, некие меньшинства. Отсюда и инклюзивистская риторика Медведева. Тогда писали, что есть «путинское большинство», а роль Медведева в тандеме сводится к тому, чтобы открыть «калитку» для каких-то малых групп.

Только осенью 2009 года статьей «Россия, вперед!», а затем посланием он обозначил и свою первую тематику и способ действия. Вот с этого момента Медведев превращается в политическую фигуру, поскольку его образ начинает аккумулировать общественные ожидания. Магнит, притягивающий различные общественные ожидания, собственно говоря, и создает то дискурсивное пространство, в котором и может родиться новая «повестка дня» – уже не как теоретическая «стратегия развития», а именно как политический курс.

1. Ясно, что за полгода произошли большие перемены. Летом 2009 года отчетливо стал виден пул СМИ, который ныне образует как бы коллективный «Огонек». «Ведомости», «Газета.ру», «Русский Newsweek», Slon.ru, «Независимая газета» – открыли целые тематические линии, рубрики, в которых прорабатывается тематика перемен, демократизации, обсуждается «отстройка» от путинизма «второго срока». Еще год назад очень звонко были слышны разве что журнал New Times да «Эхо Москвы», действовал жесткий блок на упоминание Путина и Суркова в негативном контексте. Сегодня этот запрет снят. Конечно, это не касается телевидения.

Но важно, что расширяется дискуссия в изданиях, ориентированных на образованное общество, то есть собственно на модернизационные группы. Год назад размышления Гонтмахера и Аузана о некоем «новом общественном договоре» между обществом и властью (читай: новой властью в лице Медведева) звучали шокирующе и висели в пустоте. Сегодня звучит многоголосый хор политиков, общественных деятелей, экспертов уже не о самом «договоре», а о его содержании. Что в нем? Только технологическая «модернизация», прорыв по пяти направлениям? Или – и политическая реформа? И если да, то какая? Получилось так, что Медведев осенью 2009 года, действительно предложил со своей стороны некие контуры того «нового курса», «договора», под которым должно подписаться общество в целях движения вперед. Строго говоря, он предложил некое пространство, дискурсивную рамку, некую панель, на которой общество и президентские структуры могли бы совместно выработать представление о содержании «общественного договора».

Эта панель стала быстро наполняться. Наиболее заметные события: статья Ходорковского с косвенной поддержкой Медведева, серия статей в газете «Ведомости» (Злобин, Литвинович, Гуриев и др.), открытое письмо группы специалистов по электоральной социологии (Кынев, Голосов, Любарев, Бузин) с предложениями корректировки законодательства о выборах, доклад Ремизова-Пономарева, серия статей Павловского и других авторов в «Русском журнале», ответы Ходорковскому со стороны единороссовских идеологов Чеснакова и Полякова.

Каковы были основные оси и смысловые линии, вокруг которых в течение трех месяцев шла дискуссия? Подведем некоторые итоги.

2. «Мы» Медведева. Поначалу много писали, что никто не чувствуется себя этим «мы». Затем появилась политтехнологическая оценка Алексея Мухина: «Дмитрий Медведев обнаружил ряд электоральных ниш, где он мог бы стать самым популярным политиком: «продвинутая» молодежь, интеллектуальная элита, малый бизнес, прагматичные либералы – тот электорат, который Владимир Путин не жаловал вниманием ни как премьер, ни как президент». Близок к этой оценке оказался и Михаил Ходорковский в статье «Модернизация. Поколение М», где он утверждает, что «модернизационный класс», к которому обращается Медведев – это 3% населения. По его мнению, «составить основу модернизационного класса могут, в частности: владельцы и менеджеры небольших и средних частных компаний, 40 – 50-летние ученые и инженеры, молодые специалисты, широкие слои гуманитарной интеллигенции, «не добитой гламуром и играми в «суверенную демократию», в том числе и во-первых – настоящие преподаватели и журналисты». (Ведомости, 21 октября).

Понятно, что «большинство» может быть только основой «стабилизации» (или, допустим, основой «наведения порядка»), а мотором «модернизации» только «меньшинство». Этому трудно возражать. Но в то же время нельзя не видеть парадокса. Если бы Медведев сейчас решил создавать небольшую «либеральную партию» в формате СПС, то он бы мог обращаться к своей гипотетической «электоральной базе». Но ведь он – уже президент РФ и перед ним стоит задача работать со всем «социальным целым», переориентировать большие социальные группы, то есть получить «большинство». Какой ход мысли в ответ предлагают кремлевские идеологи? Глеб Павловский выступил с тезисом «медведевский авангард путинского большинства», он пытается найти язык трансформации путинизма в «медведизм» без конфликта, то есть без расширения «трещины в тандеме». Алексей Чеснаков выступил с «поколенческих позиций». Он пытается обосновать мысль о том, что базой «медведевской модернизации» является поколение, чья успешность пришлась как раз на путинскую десятилетку: это некие самостоятельно мыслящие, энергичные молодые люди, которые вынуждены были работать под «олигархами», имеют опыт собственного малого бизнеса, настроены критически в отношении власти, но при этом – патриоты, благодарны «путинской стабильности» и якобы сегодня составляют основу среднего класса, то есть являются не 3% Ходорковского, а многомиллионной «массовой базой». Именно этот класс – настоящее «поколение Медведева» – пишет Чеснаков. И ведь действительно в жизнь вошли возрастные когорты, которые о том, как было «при советской власти», знают уже не из «рассказов бабушки», а только из политического интернета, а в «страшные 90-е», когда давали ваучеры – им было 2 – 3 года. Поколение самого Чеснакова застало падение Берлинской стены старшими школьниками. Эти возрастные группы прошли через десятилетку путинской «стабильности». Наиболее активную часть этих групп Чеснаков называет словом «менеджерье» (то есть активные труженики нижних этажей постсоветского капитализма).

Понятно, что в действительности эти возрастные группы состоят из «всего подряд».

Там есть деполитизированные конформисты (у которых путинизм отбил всякую охоту реагировать на политическую риторику), есть левые-антикапиталисты, есть национал-радикалы и т.д. Есть «прагматики», которые встретили конец «нулевых» с большим разочарованием: путинская олигархия мало чем отличается от ельцинской. Поэтому политически «образ поколения М» у Чеснакова висит в воздухе. Не удается убедительно показать, что это поколение является какой-то базой «модернизации», а не широким слоем конформистов, которые, безусловно, необходимы для сохранения стабильности, но ни в каком «новом курсе» Медведева участвовать не собираются, считая его обычной «кремлевской разводкой».

3. Стратегия есть, дайте нам план! Таков был общий фон комментариев на осенние инициативы Медведева. Но тут мы имеем дело с капканом. Поскольку Медведев уже как-бы-у-власти, а вовсе не участник президентской избирательной кампании, то все требуют, чтобы он огласил поэтапный план («дорожную карту», «маршрутный лист»). Но поскольку он у власти не в результате консенсуса избирателей, то ему приходится не «планировать», а лишь прощупывать реакцию на «попадание в тему». Он ведь не говорил “Yes we can” в 2007 году. Поэтому сегодня вброшено слово «модернизация» с расчетом на то, что оно и будет аккумулировать ожидания.

С «планом» дело обстоит плохо. Для сравнения: в начале путинского правления был создан ЦСР (во главе с Грефом), который разработал полномасштабный план структурных реформ. Этот план был понятен и «опознаваем» как реальный документ специалистам в ЕБРР, МВФ, любыми авторитетными мировыми экономистами. К концу первого срока Путина давались подробные оценки того, по каким направлениям удалось реализовать этот план. Аналогом ЦСРа сегодня является ИНСОР. Прошло уже больше года с тех пор, как этот центр получил полномочия от Медведева, однако лишь осенью 2009 года представитель центра заявил, что ИНСОР готовит базовый «доклад», который будет готов к концу декабря или к началу января.

В отсутствии этого или подобного ему документа дискуссия передвинулась к административной, организационной теме. Как именно Медведев сможет запустить свой «новый курс»?

Основные линии ответа звучат так.

Кадровые замены, формирование своей аппаратной группы. Именно этим заканчивает свой комментарий к статье «Вперед, Россия!» Александр Привалов («Эксперт»): «…Президент должен так или иначе давать ход своим единомышленникам, снабжать их властным ресурсом; полномочий у президента для такой работы – полная Конституция. Возможно, нынешняя статья и задумана как один из первых шагов в этом процессе; возможно, приглашение единомышленников к сотрудничеству, завершающее статью, есть ход к увеличению собственного, медведевского кадрового резерва – и президент намерен активнее вводить своих людей в ключевые сферы управления».

Вторая линия озвучена в докладе Ремизова-Пономарева. Они предлагают Медведеву создавать «параллельную вертикаль». Авторы убеждены, что институциональные структуры путинского периода «обюрокрачены» и не смогут уже быть двигателями модернизации. А это значит, что Медведеву нужны какие-то новые институции. Несколько огрубляя, речь идет о «чрезвычайных комиссиях». Но, как отметил Борис Межуев в публичной дискуссии с Михаилом Ремизовым, это решение находится в русле обычной схемы «российской модернизации», то есть «вздергивания на дыбы» за счет административного ресурса. Это в некотором смысле повтор путинских действий первого срока. И действительно, где гарантия, что «медведевские модернизаторы» в качестве особой административной группы, получившей чрезвычайные полномочия, не попадут в то же «колесо сансары», что и путинисты. Если не выйти из полного слипания административного и политического, не воссоздать публично-политическое пространство – то где же гарантия от «обюрокрачивания» медведевцев? Поэтому Межуев связывает перспективы «медведизма» с движением в сторону двухпартийной системы, публичной конкуренции. Правда, при этом он не знает, каким же образом нынешняя административная система с «Единой Россией» трансформируется в нечто иное. Ведь для этого, по существу, требуется расформировать «ЕР» и дать возможность обществу сегментироваться заново, разделиться по осям реальных политических симпатий и ожиданий.

Интересный тезис выдвинул Глеб Павловский. Это некий третий взгляд на проблему. Он считает, что Медведев, возможно, решил действовать не «институционально», а идя путем «риторики о ценностях». И действительно, Медведев жестко ограничен рамками «тандема» и не может демонстративно формировать свою «аппаратную партию». Но он может пытаться создать общественную партию модернизации, сосредоточившись на дискуссии о ценностях. Да, риторика о ценностях, как показывает политическая история, может произвести новую сегментацию общества и создать базу массовой поддержки. Собственно говоря, так было и у Горбачева, и у Ельцина. Оба они на ранних фазах, не имея возможности создавать новые институции и связанные старой «номеклатурой», осуществили общественную мобилизацию практически целиком с помощью риторики о ценностях. Правда, применительно к реальному Медведеву – это пока лишь гипотеза, поскольку Медведев слишком слабо в своей риторике разводит в разные стороны «старые» и «новые» ценности. Сказав «свобода лучше, чем несвобода», он не слишком уверенно пошел дальше. В свое время в его положении Горбачев и его окружение гораздо энергичнее вырабатывали новый словарь ценностей, который позволял им через голову советской бюрократии обращаться к крупным общественным группам.

Четвертая большая смысловая линия связана с сами обществом. Может ли независимо от Медведева, «тандема» и кремлевских политических конструкторов сформироваться некая новая среда (движение?), являющееся «субъектом перемен»?

Этот вопрос был поставлен в публикации об «общественном хабе» на Slon.ru. Этот же вопрос ставит Марина Литвинович в серии статей в «Ведомостях». Ответ неочевиден. С одной стороны, такой самостоятельный общественный узел уже формируется – это видно по многочисленным публикациям в большой группе бумажных и интернет СМИ. Сторонники восстановления публично-политического пространства как бы встали со своих мест, они высказываются. Они видны друг другу. Процесс взаимоопознания идет. Старые границы так называемой «оппозиции» размываются. Само представление об «оппозиции» времен «второго срока» утрачивает смысл. Но неясно, каким образом этот процесс приведет к формированию большого «общественного узла» (хаба), который стал бы влиятельным актором обновления общественного климата и политической системы.

Главная проблема медведевской риторики сегодня такова: он говорит правильные и как бы воодушевляющие слова. Но их нельзя повторять два раза. Поскольку возникает обратный эффект: чем дольше мы слушаем, каким замечательным могло бы быть наше будущее, тем сильнее ощущение безнадежности. Укрепляется скепсис. Любые новые картины возможных итогов нашей «модернизации» утрачивают черты «достижимости». Но Медведев уже всколыхнул те общественные группы, к которым он обращался. Нынешний 2009 год заканчивается именно таким итогом: «всколыхнул». Главный вопрос к Медведеву по итогам года остается без ответа: что он собирается делать с той – пусть и не слишком значительной пока – общественной энергией, которая проявила себя в ответ на его «ценностную риторику»? Будет ли он в новом году отчетливо пытаться создать свою «неинституциональную партию»? Главный вопрос к зрелой и активной части общества: может ли она превратить «взаимоопознание» в консолидацию, которая приведет к появлению «субъекта перемен».