Идти против мнения большинства - уже геройство

Истрепанная как пословица цитата классика \"Александр Македонский - герой, но зачем же стулья ломать?\" представляется чем-то вроде ключа к наиболее дискуссионной части статьи Александра Подрабинека, которую даже вставшие на его защиту очень часто называют неаккуратной или неудачной, спотыкаясь о действительно редко встречающиеся в русской культуре рассуждения. В некотором смысле все дело в знаке препинания после слова \"герой\". Одна позиция - ее защищают государственники, их клакеры и клиентела - это когда после слова \"герой\" стоит восклицательный знак: \"Герой!\" То есть он и в Африке герой, он всегда и всюду герой. Подрабинек же ставит после слова \"герой\" запятую, что подразумевает примерно следующее: здесь-то он, конечно, герой, а вот здесь уже как-то не очень, а вот тут - так просто надо звать милиционера и выписывать протокол, если не тащить героя в суд и зачитывать ему его права.

Вот этого-то и не хотят принять те, кто ставит после героя восклицательный знак. Для них - раз герой, значит, фигура неприкосновенная, не просто однозначная, а неизменная: герой не может быть причастен ни к чему негероическому, потому что иначе он не герой. Поэтому запятая после героя, то есть некоторые уточнение - кощунство, ибо герой - сакрален, а десакрализация героя ставит под сомнение всю позицию восклицания и всю построенную на ней систему.

Если вернуться к нашему герою, то есть к ветерану, защитнику отечества, участнику ВОВ, то запятая Подрабинека совсем не означает, что он отрицает саму возможность быть этому участнику героем. Защищая свое отечество (тоталитарное, но какое есть - родину не выбирают) под Москвой или под Сталинградом, он - если не трус, если служил не в заградительных отрядах, не в войсках НКВД, не холуем при большой шишке - вполне и по праву даже герой. Но если не погиб под Ржевом, то должен был перейти от отступления к наступлению, пересечь границы нашей родины и двинуться на гнилой Запад. То есть после того, как он стал героем, жизнь его не кончилась, а продолжилась; и Подрабинек уточняет, что если под Ржевом он был героем и даже под Варшавой и Берлином мог быть героем, когда освобождал порабощенные европейские народы от ига нацизма, то когда, скажем, устанавливал на освобожденных территориях Восточной Европы или в Прибалтике подвластные Москве карманные режимы народной демократии, то есть лишал эти народы свободы, то героем уже, пожалуй, не был. И если те, кто ставит восклицательный знак, уверены, что и здесь он герой, то в любом случае это героизм уже какой-то другой пробы, другого развеса.

А когда насиловал в той же побежденной Германии женское население, как говорят, от 8 до 80, то уже не только по международным, но и по вполне советским законам становился преступником. И если сложно поверить в цифру 2 миллиона изнасилованных немок и в 2,5 миллиона младенцев, родившихся зимой 1945-46, то есть полагать эти цифры недоказанным преувеличением, даже пасквилем на нашу родную Красную Армию с задавленной сексуальной культурой, то ведь все равно другие цифры до сих пор засекречены, кроме того, что только в январе-феврале 45-го под трибунал за издевательства над местным населением были отданы 4-5 тысяч советских солдат и офицеров. И то, что они насиловали русских, украинок, белорусок и прочих сестер-славянок, в том числе девочек, которые были отправлены на работы или в лагеря в Германии, а после освобождения из лагеря красноармейцами ими же и были обрюхачены, так это тоже никак не доказано, так как все эти данные под строгой цензурой во избежание фальсификации истории.

Но ведь запятая Подрабинека после слова \"герой\" и не означает, что он взял на веру цифры Энтони Бивора, а просто сказал, что герой и после своего геройства живет и вполне может стать преступником, как стала большая часть вернувшихся после войны на родину красноармейцев. Как вообще очень часто не находят себя в мирной жизни солдаты, привыкшие к черно-белой реальности. Но в любом случае позиция не восклицания, славословия, пропаганды, а всего лишь уточнения позволяет предположить, что герой, защищавший нашу родину от фашистских захватчиков, вполне мог и очень часто превращался в захватчика, насильника, преступника, то есть запятая после слова \"герой\" вполне уместна. Ну а то, что даже защищая родину, он укреплял тоталитарный сталинский режим, это и так ясно. И здесь ни \"наши\", ни Сурков с Путиным и Медведевым ничего поделать не смогут, да, кажется, и не хотят. Запятая - это дискуссия, восклицательный знак (их основной инструмент) - отказ от нее.

Но Александр Подрабинек, продолжая ту самую \"неаккуратную, неочевидную, неудачную\" часть своей статьи, решил поставить запятую не только после слова герой, но и после слова \"враг\". Для сторонников вездесущего восклицательного знака, то есть культуры черно-белой, тяготеющей к полюсам, с врагом все еще более понятно, чем с героем. Враг он и есть враг, и если он не сдается, то теряет последние человеческие черты, если они у него, конечно, были. А Подрабинек, который черно-белой реальности предпочитает оттенки серого, уточняет: это с какой стороны смотреть.

Если у немцев по определению в этой войне не могло быть героев, то как быть с прибалтами, финнами, а потом и разными венграми, чехами и поляками, которые не хотели жить в социалистическом лагере, устроенном для них героями-красноармейцами? То есть если вы сторонник восклицательного знака, яростный сторонник советского и русского империализма, то для вас любой, кто противится расширению империи за счет его родины - черный враг, и его, если он не сдается, можно всего лишить. А если посмотреть с другой стороны, со стороны тех же литовцев, эстонцев и прочих финнов, то для них советская пропаганда, окучивавшая мозги подвластного населения, совсем даже не указ, они знают, что свобода родины была, а СССР или Россия попытались ее отнять, и те, кто сражался за свободу своей родины, совсем даже не враги, а вполне, может быть, даже герои. То есть они - эти самые литовцы и эстонцы - точно знают, что герои, но здесь еще существует общественное мнение, и с ним не все так просто.

Не только сервильная советская историография, а практически вся мировая история как система основана на ряде вполне устоявшихся стереотипов: если страна победила в войне - победители суть герои, а вот если проиграла, то, увы, по большей части - нет. То есть все остальные, в том числе моральные, идеологические, критерии, конечно, существуют, но практически всегда являются производными от главного стереотипа. И те, кто пользуются этими критериями, скажем, утверждают, что воевавшие на стороне антигитлеровской коалиции - потенциальные герои, а вот те, кто против, - предатели, увы, не в состоянии объяснить, почему финнов, воевавших на стороне немцев, редко обвиняют в коллаборационизме и прочих идеологических грехах, а вот лесных братьев в Эстонии и Литве, партизан в горах Западной Украины (они боролись против Советов до середины 50-х годов) среди борцов за свободу общественное мнение не числит?

Да, Подрабинек называет борцов с советским тоталитаризмом героями, то есть не ставит точку или восклицательный знак после слова \"враг\", \"противник\", а ставит запятую и уточняет - для всех ли враг, для всех ли коллаборационист, для всех ли предатель? Тем более что он гражданин той самой страны, которая, прикрываясь восклицательным знаком после слов \"герои\" и \"Победа\", использовала их для своих сугубо империалистических целей. Более того, Подрабинек также поступает и с противниками русского империализма сегодня, и говорит, что сепаратисты Чечни, конечно, враги русского мессианства, но если в результате Чечня обретет свободу, как обрели ее чехи, поляки, эстонцы и литовцы, то все, кто боролся против ограниченного контингента российских войск и контр-террористической операции в Чечне, будут объявлены героями, и мировое общественное мнение, конечно, признает их.

Ну, а относительно тех, кто боролся с советской властью, так сказать, внутри, тех на самом деле непротивленцев, кто практически лишь предлагал себя как объект для доказательства ясной для них, но скрытой для остальных сущности этой власти, которая его - объект, борца - уничтожала и тем самым оставляла очевидные несмываемые следы преступлений, то в их героизме, таком виде героизма мало кто сомневается еще со времен Генри Торо или даже Джона Локка. Ведь Локк, один из основателей теории общественного договора, в своих знаменитых \"Размышлениях о славной революции 1688 года\" - подчеркивал, что восстать против правителя или правительства, лишающего народ свободы, не только можно - это просто обязанность гражданина. Причем восстать не только так, как это делали советские диссиденты, предлагавшие себя фактически в жертву, Локк говорит о восстании с оружием в руках, почитая неумолимую борьбу за свободу одной из сущностей демократии как таковой.

Торо - возможно, главный учитель нашего Толстого - говорит примерно о том же, но на другом материале. В некотором смысле он продолжает Вигеля, утверждавшего, что глупые постановления власти в России компенсируются их неисполнением. Ну, это чисто российская фишка. Не делай ни фига, все как-нибудь само собой и устроится. Не устроится, утверждает американец Торо и настаивает на том, что несправедливые законы, направленные на ущемление свободы, не должны исполняться и критерий несправедливости - не суд, на который тоже порой нет надежды, а ответственное мнение гражданина.

И вот тем сторонникам восклицательного знака, тем адептам черно-белого варианта истории, которые в этот момент готовы завопить, отрицая эдакий махровый анархизм автора, я скажу: не только в подлом совке, не только в оловянной путинско-медведевской России выступить против мнения большинства, убежденного, что мир черно-белый - скорее всего геройство. Это трудно везде и всегда, так как выявление оттенков всегда противостоит всеразрушающему упрощению, и я рад, что Александр Подрабинек проговорил самые трудные для российского гражданина слова, и теперь они уже никуда не исчезнут, потому что он не поставил точку, он поставил запятую.