Перспективы \"китайской модели\" в российских условиях

Перспективы \"китайской модели\" анализируют ведущий эксперт Фонда «Наследие» по России, Евразии и международной энергетической безопасности Ариэль Коэн и президент Фонда «ИНДЕМ» Георгий Сатаров.

Китайские мечты России
Ариэль Коэн

Представители российских элит, такие, например, как лидер коммунистов Геннадий Зюганов, и даже отдельно взятые представители либералов, на протяжении последних двадцати лет вслух мечтали о «китайской модели» для России. Но – говоря крылатыми словами бывшего российского премьера, хотели как лучше, а получилось – как всегда.

Китайская модель в России не работает. А работает – российская. 1 октября массы китайских трудящихся под руководством Коммунистической партии Китая (КПК), ЦК, Политбюро, и лично Президента Ху Цзиньтао, отпраздновали 60-летие создания нынешнего государства. То есть государство, конечно, существует в Китае лет эдак две с половиной тысячи, но нынешняя династия, то есть, простите, режим – всего 60.

Тогда, в 1949, социалист-националист Мао Цзэдун сумел «завалить» социалиста-националиста Чан Кайши. СССР сначала поддерживал Чан Кайши, а потом сделал ставку на Мао. После чего, в исторически короткие сроки, и несмотря на жизненно важные поставки Сталиным и Хрущевым оружия и даже ракетно-ядерных технологий, Председатель Мао стал считать себя самым главным социалистом в мире.

Он переплюнул И.В. Сталина по количеству погубленных крестьянских душ, замученных учёных и интеллигентов, и практически уничтоженных деревень и сёл. Мао убил больше китайцев и причинил своей стране больше экономического вреда, чем все японские захватчики, вместе взятые. В 1968 два социалистических гиганта, СССР и Китай, столкнулись в короткой, но кровавой кампании на острове Даманский.

Председатель Мао учил, что если Запад и коммунистический мир столкнутся в ядерном конфликте, то социализм победит, потому что Запад будет уничтожен полностью, а вот в Китае останется около трети населения. Через некоторое время после таких откровений, Генеральный секретарь КПСС Леонид Ильич Брежнев предложил президенту США Ричарду Никсону совместный ядерный удар по Китаю.

Только после победы прагматика Дэн Сяопина в 1979 г., Китай сделал настоящий рывок вперед, став ведущей мировой промышленной державой по производству ширпотреба, но не только. Сегодня Китай осуществляет амбициозную космическую программу, готовится «догнать и перегнать» Америку в области «зеленых» технологий, давно стал независимым в области производства продуктов, и, скорее всего, обгонит США по ВВП к 2025 г.

При этом, от жуткого тоталитарного строя при \"Великом кормчем\", когда дети доносили на родителей, которых потом публично осуждали, Китай эволюционировал в сторону своего рода «либерального брежневизма», когда партию можно и поругать на кухне, но не в Интернете или на партсобрании, и где сажают не всех, а только диссидентов.

Более, того Китай стремительно развивается. Он намерен выйти в лидеры по целому ряду технологий XXI века, включая поезда на магнитной подушке (из центра Шанхая такой поезд доходит до аэропорта за 10 минут), по ветряным турбинам, по электрическим автомобильным батареям, и по целому ряду военных технологий.

Россия же как продавала нефть, газ, и другое сырье, так и продает. Например, несколько лет назад, Индия продавала программного обеспечения в 10 раз больше, чем Россия, с её огромным интеллектуальным потенциалом – математиками и программистами.

Бизнес в Китае, конечно же, коррумпированный, но там дают работать как своим, так и иностранным инвесторам. В России же, по словам её предыдущего президента, \"оборотни в погонах\" бизнес «кошмарят».

Упомянутый Г.А. Зюганов и другие сторонники китайской модели для России думали, что нужно только устроить свою \"площадь Тяньаньмэнь\" – расстрелять демонстрантов, посадить не только Ходороковского, но и десяток тысяч других, ввести еще более жесткую цензуру – и пойдет кривая роста вверх, как в Китае.

Но реальный китайский опыт включает работу за гроши с утра до ночи, огромный избыток мигрантской рабочей силы для промышленности, открытость для иностранных инвестиций, поддержку мелкого и среднего бизнеса, и жёсткий контроль политиков над силовиками.

Страны разные, истории разные, трудовая этика разная. Из-за недостатка места я здесь не упоминаю конфуцианскую этику, почитание образования, и совершенной иной семейный уклад в Китае.

Поэтому Китаем в России, конечно, восхищались, а вот наиболее успешные модели экономического и политического развития, начиная с Петра Великого и Александра Второго-Освободителя, импортировали всё-таки с Запада.

Россия первая реализовала «китайский вариант»
Георгий Сатаров

Россия после революции 1917 г. уже переживала \"китайский вариант\" развития. Это был период НЭПа. Для такого сравнения, на мой взгляд, есть веские основания. С поправкой на разницу во временном периоде, обе страны находились тогда в сходных условиях.

Во-первых, сходные политические режимы с монопольной властью и монопольной мобилизующей идеологией. Во-вторых, обе страны переживали глубочайший кризис. В России он был вызван Гражданской войной. За три года страна потеряла 85 % ВВП. Если бы, не дай бог, тогда не был введен НЭП, то население гигантского евразийского пространства могло просто оказаться на грани вымирания.

Китай, спустя 50 лет, тоже переживал последствия \"культурной революции\", которая дезорганизовала все устои жизни и экономику не хуже гражданской войны.

Оба приведенных фактора были настолько важны и критичны, что они нивелировали культурные и исторические различия.

Поэтому, третьим доказательством справедливости проведенной мною параллели является то, оба режима выбрали единственный вариант выхода из кризиса: дали людям экономическую свободу. Более того (и это – в-четвертых), в обоих случаях позитивно сработало наличие монопольной власти, которая смогла осуществить необходимые меры в кратчайшие сроки, сопоставимые со сроками спасательной операции.

Наконец, в-пятых, в обеих странах экономическое раскрепощение привело к уникально высоким темпам роста. Важнейшим мотивом резкого поворота к экономической политике, совершенно противоречащей коммунистической идеологии, в обоих случаях был страх руководящей верхушки перед возможной потерей власти. В России этому способствовали многочисленные крестьянские восстания, разгоравшиеся в разных частях страны в разных масштабах.

В таких условиях НЭП оказался как нельзя кстати. И что же дальше? НЭП был свернут в России потому, что экономическая свобода не была защищена политической. Сворачивание НЭПа сопровождалось ожесточенной внутрипартийной борьбой. Малоизвестно, что Троцкий – главный враг Сталина и один из двух лидеров Октябрьской революции, главнокомандующий вооруженными силами во время Гражданской войны – был сторонником сохранения крестьянства; он считал, что изъятие урожая на экспорт должно осуществляться в форме займа, постепенно возвращаемого затем за счет результатов индустриализации. Противником индустриализации за счет фактического закабаления крестьян был и партийный теоретик Бухарин. Победил, однако, самый разрушительный вариант - Сталина.

Вторая попытка осуществления проекта, который потом будет назван «китайским вариантом», приходится на конец пятидесятых годов XX века; она связана с экономическими реформами премьера Косыгина. Из этого мало что вышло – препятствием стала партийная бюрократия, не желавшая делиться экономической властью и опасавшаяся любой автономии, в том числе – экономической.

Возможен ли возврат России к «китайскому варианту»? Я уверен, что нет. Чтобы это произошло, Россия должна попасть в кризис совершенно иной природы. И она должна обладать достаточно монолитным, способным к мобилизации отрядом бюрократии. О последнем говорить просто не приходится.

Что же касается кризиса, то он у нас иной природы – бинарной. С одной стороны – это кризис неэффективной разложившейся клептократии, неспособной управлять страной. С другой стороны – это общемировой финансово-экономический кризис, камуфлирующий первый кризис и оттягивающий момент ответственности клептократии за первый кризис.

Слабость нынешней власти в сфере публичной политики (не путать с пропагандой) настолько велика, что любые потрясения скорее приведут к распаду страны, чем к восстановлению эффективности власти и переходу к чему-то, напоминающему «китайский вариант».

Перспективы «китайского варианта» в самом Китае иные. И уж точно – менее предсказуемые. Китайская культура реализует иную стратегию социальной динамики, нежели та, которая принята сегодня в европейской культуре. Развитие Китая уже более тысячелетия идет устойчивым чередованием кризисов и стабильности. Даосизм приучает спокойно относиться к хаосу кризисов, подсказывая, что хаос хорош возможностью обнаружения нового «правильного пути». Конфуцианство обеспечивает неуклонное движение по найденному в хаосе правильному пути, пока накопление ошибок не породит хаос нового кризиса, и так далее – в цикле, как говорят программисты.

Лет пятьдесят назад можно было бы сказать – и это показалось бы вполне правдоподобным – что отсутствие политической конкуренции в Китае станет рано или поздно препятствием экономической конкуренции, и это породит новый кризис. Сейчас это уже не кажется столь очевидным, хотя бы потому, что такой прогноз основан на переносе закономерностей, свойственных одной цивилизации – западной, в условия совершенно иной – китайской.

Все, что мы знаем об эволюции, противоречит любым «конечным» концепциям, а потому мы вправе задавать вопрос: а что будет после демократии, если только люди не падут жертвой собственного \"технологического прогресса\"? Нельзя отрицать, что ответ на этот резонный вопрос ищется как раз в Китае.

Одиннадцать лет назад один китайский товарищ рассказал мне следующий анекдот, который, как он пояснял, описывал суть «китайского пути». «Едут по городу друг за другом три машины. Первой управляет Билл Клинтон. Машина подъезжает к перекрестку, дожидается зеленого света и, включив указатель правого поворота, степенно поворачивает направо. Вторую машину гонит Борис Ельцин. Она на полной скорости влетает на перекресток и, не дожидаясь разрешения светофора и не включая сигнал поворота, со скрежетом, рискуя перевернуться, поворачивает направо. В третьей машине едет китайское руководство. Машина подъезжает к перекрестку и останавливается: идет долгий спор – куда поворачивать. Наконец, все смотрят на заднее сидение, где мирно дремлет Дэн Сяопин, и будят старика вопросом: «Куда рулить?». И дедушка отвечает: «Все просто: включите левый поворот и поворачивайте направо».

Только недавно мне пришло в голову – а ведь это помогает оторваться от погони! Ну, а что же Россия? Что ж, она уж точно принадлежит западной цивилизации, успешно и с опозданием концентрируя и демонстрируя все ее недостатки. Если уж она примется импортировать недостатки еще одной цивилизации, то русский народ этого просто не выдержит.