Как финансовый капитал строит всемирный Освенцим

Мондиализация модифицировала конкуренцию между государствами. Отныне конкурентоспособность предприятий различных государств не совпадает с конкурентоспособностью самих государств.

Транснациональное пространство, в котором действуют большие фирмы, более не совпадает с оптимальной организацией национальных пространств. Позиции той или иной страны в мире отныне определяются только уровнем конкурентоспособности ее продукции на мировом рынке. Ее предприниматели, для того чтобы удержаться на этом рынке, должны найти оптимальное соотношение между риском и отдачей или себестоимостью и прибылью. В пределе государства становятся точками в производительном пространстве больших фирм, а понятие сравнительной прибыльности приобретает абсолютный характер.

У государств отныне нет другой возможности, кроме как следовать политике конкурентоспособности, невзирая на ее социальные издержки. Все это происходило в Европе начиная с 80-х годов, вначале под влиянием либеральных теорий, воплощавшихся на практике Рональдом Рейганом в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании, а затем из-за «критериев конвергенции», обозначенных в Маастрихтском договоре. Это принятие требований глобализации приняло следующие формы: всеобщая либерализация и дерегламентация, приоритет экспорта над внутренним потреблением, приватизация государственных предприятий, мировой рынок как определяющий фактор цен и зарплат, открытие национальных рынков для международных инвестиций, прогрессирующее упразднение пособий и других форм социальной поддержки, вообще урезание всех видов расходов, не имеющих отношения к повышению конкурентоспособности, в том числе на образование и сохранение окружающей среды. Европейские государства одно за другим переходили к строго монетаристской политике, борясь с инфляцией с помощью высоких процентных ставок. Все это вело к увеличению безработицы и замедлению экономического роста. Кроме того, финансовые капиталы облагались меньшими налогами, чем заработная плата, что вело к снижению доли частных капиталов в общих расходах.

Одновременно долговой кризис заставил страны Третьего мира предпринимать аналогичные меры: МВФ и Всемирный банк в своих программах «структурного оздоровления» прописывали этим государствам те же рецепты, что и развитым странам, что вело к еще более катастрофическим последствиям.

Международные организации стали инструментами на службе у мондиализации. МВФ и Всемирный банк призваны навязать странам либерализацию, увеличить текучесть капиталов и подчинить экономики стран Третьего мира цели обслуживания внешнего долга. G8 призвана направить усилия лидеров развитых стран мира на помощь в ликвидации последствий кризисов, вместо того чтобы устранить их причины. Однако наиболее масштабная роль отведена Всемирной организации по тарифам и торговле (ГАТТ) и Всемирной торговой организации (ВТО).

В прошлом торговые отношения регулировались национальными законодательствами. Это касалось квот на импорт, таможенных тарифов, контроля над движением капиталов и т.д. Сегодня торговая дипломатия действует поверх государственных барьеров. Переговоры отныне ведутся о внутренних институтах государств: их банковской системе, месте, которое отводится в их экономиках частной собственности, их социальном законодательстве, их регламентации конкуренции, концентрации промышленной собственности и т.д. Скрытая цель этих переговоров состоит в том, чтобы связать в рамках ВТО государства, имеющие примерно одинаковые институты, законодательства и отношение к собственности. Часто все эти критерии заимствуются у американцев, чтобы сократить риски иностранных инвесторов. При этом растет влияние ТНК, оказывающих давление на государства с целью изменения в свою пользу их законодательств, установления выгодных для них зарплат и налогов. В конечном счете, с помощью «множества локальных и международных переговоров общества сталкиваются с требованием изменения их внутренних законов и институтов с целью соответствия требованиям, навязанным извне».

Условия и ограничения, налагаемые ГАТТ и ВТО, выходят далеко за пределы традиционных соглашений о свободном товарообмене. Они направлены прежде всего на обеспечение мобильности капиталов. Соглашения, в которых они содержатся, являются не соглашениями о свободном товарообмене, но соглашениями о свободном движении капиталов. Они предназначены для того, чтобы создать новые правила международной собственности и создать новые ограничения для национальных законодательств и правительственных постановлений. Отныне, как писал Ян Робинсон: «Соглашения о свободном движении капиталов могут быть поняты как инструменты, которые во имя преодоления препятствий на пути коммерции позволяют или препятствуют менять законы, политику и практики, препятствующие превращению мира в планетарный рынок»(11).

Еще одна новизна современной эпохи состоит в культурной мондиализации: капитализм отныне продает не только товары и услуги, но и символы, образы, сновидения, культурные связи и ответвления. Он не только меблирует дома, он колонизирует воображение и господствует над общением. В то время как в 60-е годы прошлого века общество потребления еще питалось и вдохновлялось вполне определенными материальными благами – автомобилями, радиоаппаратурой и т.д., в настоящее время установилась система, которую Бенджамин Барбер предлагает назвать McWorld по аналогии с Macintosh и McDonald. Она создает виртуальную вселенную, образующуюся в результате пересечения разных транснациональных потоков, призванных гомогенизировать мир, установив повсюду один и тот же образ жизни. Барбер уточняет: «Поддержкой системы McWorld служат отныне не автомобили, а диснейленды, сеть MTV, голливудские фильмы, компьютерные программы, т.е. образы и символы, а не реальные объекты»(13).

Эта всеобщая экспансия рынка делает зрительно-рекламное потребление единственной формой социальной вовлеченности. Она же провоцирует агрессию по отношению к тем, кто не имеет средств для достижения подобного потребления, и выталкивает их из общества. Потоп универсальных образов и грез ведет к униформизации жизни, к уменьшению различий и особенностей, к выравниванию привычек и отношений, лишает корней традиционные культуры и коллективы.

Мондиализацию нельзя смешивать с простой интернационализацией, которая проводилась государствами для установления наилучшей системы международных отношений. Она представляет собой переход от международной экономики, являющейся совокупностью национальных экономик, к экономике планетарного рынка, регулируемой однотипными правилами, как хорошо писал Карл Поланьи. Она состоит в «растущей взаимозависимости всех составляющих нашего мира, ведущей их к однообразной интеграции в единое целое». Возглавляют этот процесс новые вненациональные и внегосударственные действующие лица. Они одержимы одним стремлением – максимально увеличить свои выгоды и дивиденды, планировать свои действия так, чтобы ничто не могло служить препятствием для их активности. Эти новые действующие лица, с каждым годом увеличивающие свою независимость от государств, тем не менее, все более зависят друг от друга, все более зримо образуя один огромный рыночный организм.

Охватив природу экономической и финансовой мондиализации, нам нужно охватить и ее последствия. Одно из них состоит в трагическом и постоянном росте мирового неравенства. Гегель уже писал о том, что богатые общества не настолько богаты, чтобы устранить рост нищеты, которую они порождают. Сегодня бедность порождается не дефицитом произведенных благ, но их плохим распределением, а также культурной и психологической блокадой, препятствующей возврату к обществам, не ставившим во главу угла труд и производство.

Между 1975 и 1985 гг. уровень промышленного производства вырос на 40%, с 1950 г. мировой экономический рост увеличился в 5 раз, уровень товарообмена – в 11 раз. В тот же самый период мы стали свидетелями постоянного снижения среднего уровня жизни, увеличения безработицы, бедности, разрыва социальных связей и разрушения окружающей среды. Реальный ВВП на долю жителя стран Третьего мира сегодня составляет 17% от ВВП жителя развитой страны севера. Промышленно развитый мир, в котором живут не более четверти жителей земли, сосредоточил у себя 85% мировых богатств. Страны G8 представляют только 11% мирового населения, но концентрируют в своих руках две трети мирового ВВП. Один город Нью-Йорк потребляет больше электричества, чем вся Африка южнее Сахары. Между 1975 и 1995 гг. американское богатство выросло на 60%, но это богатство было аккумулировано 1% населения. Еще одна, самая сокрушительная цифра: финансовый потенциал 385 официальных долларовых миллиардеров (богатейших людей планеты) превышает соответствующий показатель 2,3 млрд человек, принадлежащих к беднейшим слоям (а ведь это больше трети жителей земли). Можно сказать, что чем больше накапливается богатства, тем более увеличивается бедность. Данный вывод подрывает либеральную мифологему о том, что излишки, появляющиеся у богатых, в конце концов, способствуют росту благосостояния всего общества. В действительности мондиализация, вызывающая монополию рынка, способствует росту неравенства и социального отчуждения, подрывая стабильность общества.

Параллельно этому мы имеем дело с возрождением колониализма, пусть и в неформальной манере. «Помощь» Третьему миру со стороны международных финансовых организаций является не чем иным, как модификацией контроля над ними с помощью займов и ростовщичества. ВТО заставляет страны юга согласовывать свои законодательства с требованиями иностранных инвесторов, устраняя все препятствия на их пути, включая законодательство в области охраны труда, здоровья и окружающей среды. Повсеместно там, где берутся на вооружение либеральные методы структурного оздоровления, происходит ухудшение условий жизни большинства населения и обострение социальной напряженности. Вслед за этим по парадоксальной логике начинается и закономерный отток капиталов из страны. Все это позволяет говорить о фундаментально паразитарном характере системы. Что же касается тех стран, которые не желают соответствовать данным требованиям, то они маргинализируются, сбрасываются со счетов и исключаются из международной экономической активности.

Но это очевидно не только для стран юга, наиболее остро чувствующих последствия мондиализации. На севере обостряющаяся транснациональная конкуренция из-за перекоса в балансе экспорта и прямых инвестиций вызвала жесткое сокращение рабочих мест и зарплат. Тот, кто может производить товар по оптимальной цене, становится уязвимым к давлению капитала, побуждающего снижать зарплаты и социальные выплаты. Напротив, удорожание рабочей силы в связи с высокой квалификацией трудящихся и старением населения побуждает компании переносить производства в страны, где ручной труд стоит дешевле, а рабочая сила обладает повышенной текучестью. Производства в развивающихся странах вовлекают в себя большое количество неквалифицированного ручного труда, что побуждает капиталистов охотнее эксплуатировать рабочую силу юга и все более уменьшать занятость в странах севера, что ведет к нарастанию структурной безработицы. В отсутствие роста рынков сбыта фирмы, для того чтобы выжить в нынешней ситуации, вынуждены забирать сегменты рынка у конкурентов. Для этого им необходимо постоянно повышать конкурентоспособность, проводя промышленные реструктуризации и уменьшая штат, что не может не вызывать катастрофических социальных последствий.

Процесс делокализации только набирает силу. В 1990 г. промышленные товары, экспортировавшиеся из новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии в развитые страны севера, составляли 1,67% от ВВП последних. Во Франции товарообмен с НИС во многом объясняет нынешний рост безработицы. Однако мы еще не дошли до пика роста этого феномена. С 1970-го по 1990 г. доля НИС в торговле с развитыми странами увеличилась с 0,7% до 6,4%. Если процесс будет развиваться такими темпами, то через двадцать лет эта доля достигнет 55%.

Промышленная революция позволила интегрировать неквалифицированную рабочую силу в глобальное общество. Мондиализация, наоборот, исключила из него тех, кто не сумел доказать свою полезность. Здесь заключается фундаментальный разрыв со всем предыдущим развитием капитализма, сводящий на нет все положительные эффекты социального компромисса, ставшего возможным благодаря кейнсианскому Государству-Провидению.

Мондиализация пролетариата и финансовая глобализация в связке способны изменить тот экономический и социальный курс, который превалировал на протяжении десятилетий экономического роста после Второй мировой войны. Во время славного тридцатилетия (1945–1975 гг.) капитализм фордистского типа вынужден был считаться с социальными требованиями, принятыми в ведущих индустриальных обществах, как и с волей государств к влиянию на международный экономический порядок. Государство-Провидение было результатом этого исторического компромисса между трудом и капиталом, т.е. результатом принятия капиталистическими стратегами социальных требований. Мондиализация привела к разрыву с этим общественным договором. Логика капитала начала игнорировать социальные требования, что поставило под вопрос иерархию зарплат и коллективную солидарность.

Этот разрыв связи между экономикой и социальной ситуацией шел параллельно разрыву связи между Государством-Провидением и средним классом, которому Запад был обязан экономическим ростом предшествовавших десятилетий. Вместе с мондиализацией мы присутствуем при появлении общества, основанного на песке. Это означает, что в результате непрочности социального устройства огромные массы людей могут в одночасье оказаться на самом дне, тогда как большая часть капиталов концентрируется в высших сферах. В результате происходит размывание среднего класса, который «в начале двадцатого века не только порождал капитализм, но и способствовал его росту». Во время славного тридцатилетия эти средние классы не переставали консолидироваться, вовлекая в свои ряды все более широкие массы населения, что приводило к относительному уменьшению неравенства. Эта модель среднего класса, распространяющегося на все более широкие слои населения (движение, которое мы считали необратимым), сегодня все более ставится под вопрос.