Кланы и институты страха российской политики

Среди сил, представленных под пестрым и ветхим ковром российской политики, заметны две большие, противостоящие группы. Участников первой я определил как кланы, которые имеют преимущественно отраслевой характер. Им противостоят институты, из последних главные - спецслужбы, налоговые службы, представительная власть, банковская система, армия и средства массовой информации. Выше всех расположился институт президентства.

Кланы

До самого последнего времени мы не нашли бы лучше финансируемых, лучше отмобилизованных, лучше представленных во власти и, следовательно, более влиятельных политических сил в России, чем отраслевые кланы (иначе говоря, группы компаний, относящиеся к одной отрасли хозяйства) и «примкнувший к ним» московский городской клан.

Отраслевые кланы обязаны своим рождением советской экономической системе. При ней создалась редкая ситуация, когда целая отрасль промышленности оказывалась инкорпорирована в одну корпорацию, «советом директоров» и центральным аппаратом которой было отраслевое министерство. Получалась отрасль-корпорация, отрасль-монстр, отрасль-клан. Приватизация так и не смогла разрушить эти отраслевые кланы, создававшиеся десятилетиями, хотя сильно ослабила внутриклановые связи и изменила их характер.

Почему в данном случае показался подходящим термин «политический клан»? Потому, что, за исключением родовых (семейных) черт, которые не являются сегодня непременными для политического клана, остальные характеристики этого понятия актуальны. Например, такая - «устойчивое неформальное объединение в правящем слое, ведущее борьбу за государственную власть или охраняющее ее и сочетающее черты патриархального (кровно-родственного) или земляческого коллектива и современных политических организаций». Или такая - «клановая дифференциация правящего слоя не ограничивается элитой. Каждый элитный клан опирается на разветвленную сеть клиентов в средних и даже низших звеньях социальной пирамиды» (обе характеристики принадлежат Яну Щепаньски).

Наиболее сильные федеральные отраслевые кланы России можно перечислить в таком порядке: газовики, нефтяники и нефтехимики, энергетики, цветные и черные металлурги, алмазодобытчики, железнодорожники в лице МПС, связисты, экспортоспособный ВПК вкупе с некоторыми другими, недобитыми кризисом частями машиностроения, коммерческий флот, угольщики (расставлены в приблизительном соответствии с убыванием их влияния).

Между отраслевыми есть и не отраслевой клан - Москва. Это, на мой взгляд, единственный из региональных кланов, имеющий федеральное значение. По влиятельности я бы ставил Москву сразу за газовым, нефтяным и электроэнергетическим кланами. О ней стоит сказать особо, в том числе чтобы дать понять, чем она так отличается от остальных региональных кланов.

Москва ведь была и в СССР городом с особым статусом. Первый секретарь Московского городского комитета КПСС входил в Политбюро, первыми секретарями МГК были и Хрущев, и Ельцин, здесь всегда был выше уровень жизни, и никто из городов всерьез не соперничал с Москвой. Разве что Питер саркастически усмехался, глядя на образцовую коммунистическую столицу.

Заслуга Юрия Лужкова только в том, что он не растратил наследство предшественников-клановодителей, не допустил того унижения, ослабления силы клана, которое произошло в оборонной промышленности, например. Это немало, но и условия у него были благоприятные. Действительно, именно в Москве платят налоги другие федеральные кланы, именно здесь располагают свои офисы иностранные компании, именно здесь устраиваются путчи, и, следовательно, мэру именно этого города благодарный за поддержку президент позволял приватизировать собственность по особым правилам, поднимавшим мэра с уровня губернаторов (не имевших прямого контроля над приватизацией) до уровня руководителя отраслевого клана (типа «Газпрома»). Характерна, кстати, такая кланово-автаркическая политика мэра Москвы, как сохранение любыми путями прописки в измененной форме и требование ко всем прибывшим в столицу своей страны зарегистрироваться в трехдневный срок.

Образно кланы представляются как вертикальные части политической структуры, то есть, как правило, ограничивающие свои интересы пространством меньшим, чем пространство страны (экономическое, политическое, территориальное).

Важнейшая особенность многих отраслевых кланов - их склонность к замкнутости и даже к некоторому обособлению от России как государства. Основой этой своеобразной автаркической тенденции является ориентация кланов на внешний рынок (при слабости внутреннего рынка). Чем клан богаче, тем более он стремится обособиться и тем менее ему нужна остальная страна. Этим, как будет дальше показано, во многом и объясняется неспособность центральной власти, до самого последнего времени основывавшейся на клановой системе, вырабатывать общероссийские цели.

Кстати, отношения между отраслями-кланами хорошо иллюстрируются проблемой неплатежей. В самом деле, зачем платить чужому, а то и враждебному клану?

Но неплатежи характеризуют еще и слабость легитимных институтов, которая, видимо, и была главной болезнью последнего десятилетия.

Институты

Для целей настоящей статьи подходит следующая характеристика институтов, данная Толкоттом Парсонсом: «Они... обеспечивают выполнение желаемых действий и подавление нежелательного поведения». Существенная характеристика основных институтов - большие организационные возможности, богатые человеческие ресурсы, всероссийский характер, легальность, с одной стороны, а с другой - отсутствие у них собственной экономической базы (месторождений, крупных производств, торговых сетей). Это заставляет их искать себе экономические опоры, и чем их больше, тем институту лучше. В то время как некоторым сильным кланам, ориентированным на внешние рынки, нужна лишь та часть территории страны, где у них есть производство, институт стремится контролировать максимальную территорию и население.

Таким образом, с государственной точки зрения институты являются конструктивной, объединительной силой. Автаркия кланов противоречит их интересам. Институты заинтересованы в единстве страны и нормальном хозяйственном обмене.

Образно институты представляются как горизонтальные части политической структуры страны, поскольку их интересы распространяются на все ее пространства.

Ныне действующие институты - бедные сироты. Как таковым им нелегко справляться со своими обязанностями: преодолевать автаркию кланов, разрешать их бесконечные противоречия, слабо пока получается у институтов влиять на то, чтобы деятельность кланов была эффективна с точки зрения интересов страны.

Мамой осиротевших семь лет тому назад институтов была Коммунистическая партия Советского Союза - чудовищный метаинститут, равного которому по мощи человек ранее не создавал и который только и мог, во-первых, интегрировать отрасли хозяйства самой большой в мире страны в единые суперкорпорации и, во-вторых, длительное время управлять этими корпорациями - посредством института номенклатуры. Коммунистическая партия представляла собой своего рода кольцо, схватывающее кланы-отрасли и кланы-республики в единый пучок. Нельзя не отметить связь этого образа с другим: от итальянского fascio (фашо) - пучок, связка - происходит итальянское же fascismo - «фашизм».

Когда кольцо лопнуло, кланы-республики отпали, кланы отрасли, по сути, отпали тоже, разве что не во внешнеполитическом смысле. Причины распада той системы представляют собой, конечно, предмет для отдельного разговора. Последствия же можно описать следующим образом.

Кланы-молчуны

Заменившие КПСС демократические институты, по-видимому, имели в виду ликвидировать отраслевые кланы как таковые, во всяком случае, лозунги демонополизации были очень модны. На практике же получилось лишь то, что слабые институты попытались ослабить кланы до своего уровня. Им это удалось в том смысле, что кланы стали производить вполовину меньше продукции (одни, правда, пострадали несильно, зато другие почти прекратили жизнедеятельность). В то же время некоторые кланы, прежде всего экспортеры нефти и газа, чрезвычайно усилились политически, так как остались чуть ли не единственными кормильцами страны.

Институтом власти кланов в период их наибольшего могущества, то есть в 1993-1997 годах, стало федеральное правительство. Многие министры, вице-премьеры и сам премьер являлись главами кланов и не скрывали этого. Виктор Черномырдин представлял и возглавлял самый сильный клан - топливно-энергетический, вторая по силе фигура - Олег Сосковец был главой другого богатейшего клана - металлургов.

Аграрные вице-премьеры проводили не политику правительства или президента, а представляли свой клан - сельских администраторов, время от времени подыгрывая импортерам продовольствия. На самом деле, все разговоры про «правительство профессионалов» и про то, что кабинет не занимается политикой, на практике означали лишь то, что у кабинета действительно не было политики. В некотором смысле российское правительство было и остается коалиционным, но при этом представляет собой коалицию не партий, а отраслевых кланов.

Собственно, не уничтожен сам советский принцип «отраслевого министерства», в результате чего многие министерства так и не стали институтами, которыми они по идее должны быть, а остались орудиями отраслевых кланов.

И здесь надо заметить еще одну важнейшую особенность такой политической системы, которая оказывает на ее деятельность просто парализующее воздействие. Мало того что цели кланов зачастую противоположны (одним нужен сильный рубль, другим - слабый и т. д.), они еще и принципиально неафишируемы, и поэтому невозможно само их обсуждение. Правительство потому так плохо выполняет свою функцию коллективного разума, что его члены иногда - или часто - даже не могут сказать друг другу вслух, каковы их истинные цели.

Возьмем отношение членов правительства к налоговой системе. Пойдем от обратного: если в стране партийное правительство (то есть сформированное на основе институтов), то его члены могут по-разному относиться к налогам, но, как правило, они всегда согласны с тем, что налоги вообще нужны. И наоборот - в нашем правительстве министр, курирующий, допустим, топливную отрасль, представляет там не внеотраслевую политическую силу (демократов, консерваторов, социалистов), а именно сами предприятия топливной отрасли. И, строго говоря, предельная цель такого министра в том, чтобы никаких налогов на эту отрасль не было вовсе. Больше того, как представитель топливных предприятий он вообще не заинтересован в существовании, например, аграрного сектора или станкостроения, вместе со всеми людьми, работающими в этих отраслях.

Экспортер купит продовольствие и машины за границей, а наличие аграриев, машиностроителей да и вообще «лишнего населения» только отягощает дополнительными налогами его собственную отрасль. Аналогично министру-аграрию неоткуда будет ждать благодарности за оптимизацию финансирования сельского хозяйства, его клан спросит с него, насколько он смог добиться максимизации этого финансирования. И наконец, аналогично им обоим премьер-министр Виктор Черномырдин, как представитель своего клана и, по должности в правительстве, всех сильных кланов вместе взятых, равнодушно относился к росту внутреннего долга, выкачивая институт государственного бюджета в пользу сильных кланов, у которых были средства для вложений в ГКО, и против интересов слабых кланов - производителей товаров для внутреннего рынка, у которых с деньгами и так-то было туго и которые из-за наличия у банков такой сверхдоходной игрушки, как ГКО, лишались дешевого кредита.

То, что над кабинетом нужен еще один, высший орган, который служил бы по отношению к нему метаинститутом и на уровне которого все кабинетные противоречия могли бы быть высказаны и разрешены, заметным образом чувствует единственный, пожалуй, полноценный демократический институт нашей страны - президент. Это его ощущение и нашло выражение в создании «президентской администрации», тавтологического в некотором смысле института (в США администрация президента - это и есть кабинет министров). Уже не раз было подмечено, что в советской системе точно ту же роль выполнял располагавшийся в том же здании ЦК КПСС, иерархически находившийся выше Совмина. Если в последнем министры, как и сейчас, представляли собственно отрасли, то в ЦК отделы представляли партию. Но президент, вместе со своей администрацией, это еще не партия, хотя он и пытается ею быть.

Таким образом, коль скоро кланово-отраслевой характер политического и экономического устройства России сохранился, тем более необходимы сильные федеральные институты, которые смогли бы регулировать деятельность кланов.

Институты страха

Вакуум институтов будет заполнен - или будет хаос. К сожалению, по-видимому, он будет заполняться в не самом, мягко говоря, демократическом режиме и вовсе не за счет усиления институтов представительной демократии или общественного контроля. А, впрочем, откуда ему взяться-то, этому усилению?

Да, по-видимому, демократическим институтам не скоро еще предстоит сыграть в нашем обществе ту роль, на которую они претендовали все 90-е годы. Причина в том, что вновь начала уменьшаться влиятельность опоры этих институтов - фигуры частного человека. Его влияние, по-видимому, возрастает с ростом двух факторов: экономической самостоятельности и осмысленности как основы действия.

Но экономически наше население по прежнему просто бедно, его экономическая свобода попирается давлением кланов (монополизировавших основные сферы хозяйства) и действиями (бездействием) институтов, приводящими к установлению непомерных налогов, неразумных законов, к недоступности кредита, а также к рэкету и отсутствию защиты со стороны милиции. А в последнее время частные предприятия еще и лишились денег, вложенных в ГКО и обесценившихся либо замороженных (в лопнувших банках) на рублевых счетах. Небольшая же группа лично богатых предпочитает поддерживать деньгами западные демократии.

Недостаток осмысленности политического действия избирателя вызван отсутствием избирательного опыта и политического образования. Вообще, исторически классы общества получали избирательное право очень постепенно, процесс отмены цензов занимал столетия. Что происходит в иных случаях, хорошо видно на примере нашего парламента.

Остаются недемократические институты, способные играть политическую роль. Вот они-то развиты у нас в стране необычайно, правда, очень по-своему, но развиты. К тому же их много. Параллельные структуры МВД и ФСБ, а также ГУО (Главное управление охраны), армия, прокуратура, налоговая полиция - это только основные. Теперь силовым считается и Министерство юстиции.

Роль силовых институтов в демократической России хорошо понятна на примере президентской власти. Действительно, способность президента контролировать ситуацию, не имея реальной опоры ни в парламенте, ни в народе, кажется мистической только до тех пор, пока мы не обратим внимание на то, что наиболее дееспособную часть метаинститута КПСС, а именно силовые структуры, унаследовал в новой России именно президент.

Семь лет президентской республики в России и пять лет отмеченной на днях Конституции показали, что спецслужбы действительно способны контролировать ситуацию в стране, даже тогда, когда их верховный глава почти не отдает приказаний. Что же будет, когда приказания воспоследуют?

17 августа внятно продемонстрировало неспособность клановой (модернизированной до олигархической) системы управления хозяйством добиться сколько-нибудь удовлетворительных результатов. И вслед за этой демонстрацией 17 августа привело к власти Евгения Примакова - человека, долгое время возглавлявшего лучшую, как говорят, спецслужбу России - Службу внешней разведки (бывшее 1-е Главное управление КГБ). Существенно здесь то, что после многолетнего правления человека кланов, Виктора Черномырдина, премьером стал человек институтов. Причем институтов силовых.

Когда эта статья была задумана, Евгений Примаков еще не объявил преступности войну и Борис Ельцин еще не назначил главой своей администрации генерал-полковника Николая Бордюжу с совмещением этой должности с должностью секретаря Совета безопасности, и еще не объявил о том, что «все силы должны быть собраны в кулак». Теперь же то, что силовые институты будут играть в политике более значительную роль, уже не прогноз, а факт. По сути, вместо так называемой исполнительной вертикали, о которой долго говорили демократы из числа сторонников президента и сам президент, формируется более простая - силовая вертикаль.

Произносимые людьми, находящимися на верху этой вертикали, лозунги борьбы с преступностью и коррупцией означают лозунги борьбы с кланами, потому что общим местом стали разговоры о том, что коррупция у нас «на самом верху», а самый верх - это правительство (президента и его администрацию в чем, в чем, а в коррупции, кажется, никто всерьез не обвинял). Для преодоления отмеченной выше недовысказанности клановых целей, так мешающей выработке осмысленной общей политики, у спецслужб есть свой метод - он называется «перекрестный допрос»...

На самом деле, сейчас трудно сказать, во что конкретно выльется увеличение роли института спецслужб в российской политике. К сожалению, как правило, в любой стране, а в нашей тем более, верховенство спецслужб - это внесудебное преследование, незащищенность личности, множество невинно пострадавших, явное или ползучее ограничение гражданских свобод, включая свободу слова и свободу перемещения.

Взамен можно рассчитывать получить обуздание - на первых порах - практики сокрытия за границей экспортной выручки в масштабах миллиардов долларов, может быть - частичный принудительный возврат ее и банковских капиталов, а также уголовное преследование за неплатежи, принудительное обращение в государственную собственность тех частных предприятий, чьи собственники будут обвинены в недобросовестном ведении дел, и многие прочие меры в том же роде.

Будут ли выборы в Думу? Выборы президента? На этот вопрос вряд ли в состоянии сейчас ответить и сами новые демиурги российской политики. Но то, что сама по себе такая постановка вопроса переходит в плоскость практическую, по-моему, скоро станет заметно.