Тоталитаризм - ностальгия или реальность

Моральную силу невозможно создать параграфами законов

Карл Маркс

Решив внести свой вклад в святое дело охраны прав человека и устранения опасностей, угрожающих европейской демократии, ОБСЕ высказала несколько благопожеланий в этом плане. Организация просит правительства и парламенты полностью избавиться от всех структур и моделей поведения, в основу которых было изначально заложено нарушение прав человека (§15); выражает глубокую обеспокоенность по поводу восхваления тоталитарных режимов, а также возможного распространения и укрепления различных экстремистских движений и групп(§17); призывает государства-участники к политике противодействия ксенофобии и агрессивному национализму, а также принимать более эффективные меры по борьбе с этими явлениями (§18); просит уделять больше внимания во всех государствах-участниках соблюдению прав человека и гражданских свобод даже в сложные времена террористических угроз, экономического кризиса, экологических катастроф и массовой миграции (§19).

Эти благопожелания никаких эмоций не вызывают. Как ещё одно рутинное, скорее всего, бесполезное, но и безобидное выражение политкорректности либерально-демократического стиля. Но заголовок резолюции и упомянутые в начале этой заметки пассажи вызывают некоторые подозрения.

Естественно спросить, почему тема «воссоединения Европы» и тема «прав человека» включены в одну резолюцию? Составители резолюции поясняют, что после крушения Берлинской стены наметилось всё более тесное сближение западной и восточной Европы (читай - России), чтобы процесс шёл дальше, было бы лучше, если бы восточная Европа (она же Россия) как можно быстрее подтянулась бы к нормам прав человека, которым, как принято считать, запад Европы соответствует уже давно. Резолюция готова сделать скидку на особенности развития и укоренённость некоторых элементов культуры, неблагоприятных для разного рода «свобод», но предупреждает, что нельзя ссылками на культурные пережитки оправдывать торможение правовой эмансипации восточной Европы, то есть, России.

Безопасность личности и меньшинств, а также процедура политического волеизъявляния гражданина в России действительно весьма далеки не только от идеала, но и от уровня, тоже не такого уж близкого к идеалу, существующего в образцовых старых демократиях. Российское государство в силу слабого правосознания, пережитков варварского сознания его «офисного планктона» и даже его выдвиженцев наверх, в силу коррумпированности, включая коррумпированность уголовным элементом, да и просто в силу некомпетентности и плохой работы ответственных институций на самом деле плохо защищает добропорядочного гражданина от его злоумышленных сограждан, а иногда и само вместе с негодяями наезжает на него. Помимо этого оно имеет ещё и структурные пороки. Оно нуждается в серьёзных улучшениях, включая, конечно, моральное давление и экспертную критику со стороны любых озабоченных этим агентур, включая внешние и независимые агентуры.

Компетенция ОБСЕ предусматривает мониторинг прав человека и демократической процедуры во всех странах-участниках. ОБСЕ уже не раз предлагала свои рекомендации разным странам, включая Россию, в этой сфере, и если бы в резолюции речь шла только об этом, то она никого бы не взволновала.

К сожалению, в эту очередную политкорректную бочку мёда попала ложка дегтя. Займемся теперь самими злополучными пассажами, оказавшимися столь дипломатически токсичными.

В одном из них «сталинизм» и «нацизм» названы вместе как «два мощных тоталитарных режима», которые, как буквально сказано в декларации, «несли с собой геноцид, нарушение прав и свобод человека, военные преступления и преступления против человечества».

В другом месте упоминается предложение Европейского парламента объявить общеевропейским днём памяти жертв сталинизма и нацизма 23 августа - день, когда был подписан пакт Молотова-Риббентропа (к слову: интересно, как это предложение обсуждается и каковы его шансы на реализацию?).

И ещё один раз «нацизм» и «сталинизм» ставятся на одну доску в §17, где выражается глубокая озабоченность «публичными демонстрациями в ознаменование нацистского или сталинистского прошлого».

Зачем эти инвокации прошлого были нужны? Обратим внимание, что первые два пассажа имеют не рекомендательную модальность, а констатируют некую «истину». Суть её в следующем. Во-первых, во всех ужасах Второй мировой войны виноваты тоталитарные режимы Германии и России. Во-вторых, эти ужасы были развязаны пактом Молотова-Риббентропа. На СССР распространена задним числом терминология Нюрнбергского процесса.

Не буду скрывать, что категорически не согласен с этой трактовкой соответствующего отрезка истории, как, впрочем, и со всеми остальными, потому что у меня есть своя. Но сейчас дело не в том, что думаю я, а в том, что думает на этот счет магистральная историческая наука и магистральный общеевропейский нарратив. А они, хотя и не так неуязвимы для критики и поправок, как раньше, остаются, в общем, такими же, что и сразу после войны.

Версия же, преподносимая в резолюции как «истинная» - не более чем одна из многочисленных ревизионистских версий. Её влияние, может быть, сейчас больше, чем было, скажем, 30 лет назад, но она никуда не вытеснила классическую нарративную конвенцию. И вряд ли вытеснит когда-нибудь. Более того, её влияние, усилившееся в последние лет двадцать под впечатлением фактуры, ранее не обнародованной и не обсуждавшейся, может опять пойти на спад.

Единства мнений по поводу смыслов европейской истории ХХ века не будет никогда. Отчасти из-за необозримой остаточной неясности этих смыслов самой по себе. Отчасти из-за того, что эта неясность открывает широкие возможности любым заинтересованным агентурам предлагать удобные для них и никогда совсем не лишённые оснований версии.

Столь же некорректно объединение карательной практики нацизма и сталинских чисток под общей этикеткой «тоталитаризм» как якобы общепринятой. В магистральной политологии она статуса не имеет. В дипломатической лексике, насколько мне известно, она тоже отсутствует. Во время холодной войны она широко использовалась одной из сторон в пропагандистской практике, но за пределами этой практики авторитета не имела. Нормативной политической философии под этой этикеткой не существует. Этим понятием пользовался для самоопределения разве что фашизм Муссолини, но фашизм в резолюции вообще не упомянут, а, между тем, именно он возобладал почти во всей Европе между войнами. Добавим к этому, что «нацизм» как социальная философия существовал в законченном кодифицированном виде. Про «сталинизм» этого сказать нельзя.

Мне кажется, что организации, подобные ОБСЕ, должны строить нормативные части своих резолюций не на основе периферийных «истин», а на основе магистральных представлений, как бы они ни были конвенциональны и какие бы в них не обнаруживались недостатки. Почему же на этот раз ОБСЕ отошла от этого простого принципа?

На этот счёт можно подозревать разное. В частности, это могло случиться просто потому, что люди, составлявшие этот документ, не проделали как следует предварительного исследования. Или потому, что они на самом деле глубоко равнодушны к тому, что они делают. Или попросту не верят, что составленные ими документы вообще кому-то нужны и будут иметь какие бы то ни было последствия. Но может быть - и это самое интересное - авторы резолюции делают вид, что верят, или даже на самом деле верят в то, что постоянные напоминания о «преступлениях» «нацизма» и «сталинизма», независимо от того, отождествляем мы эти явления или нет, необходимы для того, чтобы избежать вырождения либерально-демократических структур в Европе. И (или) верят в то, что культивируемые на периферии общества экстремистские политические доктрины могут овладеть всем обществом, если их не душить в зародыше - не запретами, так неустанными изобличениями.

Эта благостная и благонамеренная политкорректность вызывает у меня очень сильный скептицизм. Ужасы бурного ХХ столетия («века революции») не повторятся просто потому, что кто-то захочет их повторить, даже если действительно захочет. А вот условия, чреватые общественной фрустрацией того же масштаба и похожими последствиями, могут возникнуть.

Сейчас, кажется, больше всего беспокойства по поводу наступления на права человека выражают СМИ Британии - этого оплота и образца демократии для всего мира уже на протяжении столетий. Вероятно, в других странах это беспокойство сочтут избыточным. Не без основания, поскольку в Британии стандарты, конечно, очень высоки, и публика в самом деле несколько, так сказать, избалована глубокой и привычной автономией частного лица и гражданскими свободами. Но громкие жалобы в прессе и некоторые тенденции вроде, например, лавинообразного распространения устройств слежения, ужесточений режима задержания подозреваемых в терроризме и усиления миграционного контроля определенно указывают на то, что ни у одной страны нет иммунитета от вырождения гражданских свобод в условиях так называемых «новых угроз».

Эти тенденции зафиксированы в § 9 резолюции, где сказано: «во многих странах, в том числе и в странах с устойчивыми демократическими традициями, гражданские свободы вновь подвергаются опасности, нередко - в связи с принятием мер по борьбе с так называемыми «новыми угрозами». А в §19 поясняется, что такое эти «новые угрозы»: ОБСЕ просит «уделять больше внимания во всех государствах-участниках соблюдению прав человека и гражданских свобод даже в сложные времена террористических угроз, экономического кризиса, экологических катастроф и массовой миграции». Я добавил бы к этому - безо всякого смущения - имманентную тенденцию к вырождению парламентской практики (системы представительного правления) и превращения двухпартийной ситемы в двудольную однопартийную партократию, не говоря уже о бюрократизации, которая больше ста лет рассматривается всеми как главный «враг народа». Полутюремный режим работы во многих частных корпорациях тоже чреват жутковатыми последствиями.

«Новые угрозы» на самом деле таят для наших свобод гораздо большую опасность, чем шумно демонстрируемая ностальгия маргинальных фрустрированных и в сильной мере нарциссистских карнавально-эстетствующих или полууголовных групп по мифологизированному и романтизированному репрессивно-авторитарному прошлому. Хорошо продуманная борьба с этой патологией вполне уместна, но думать, что их искоренение важно как превентивная мера против наступления авторитарных структур и модусов поведения власти в будущем, было бы крайне наивно.

«Новые угрозы» и следовало поместить на самое видное место в Вильнюсской резолюции. Но эта тема, наоборот, там припрятана. И не только в тени таких топиков как «нацизм» и «сталинизм», но и в тени их интерпретации - якобы самоочевидной, а на самом деле, маргинальной. Очень жаль, потому что ритуальное осуждение прошлого только притупляет нашу бдительность в будущем. Мы будем ждать опасности с одной стороны, а она явится с другой. И в совсем других семиотических обличьях.

Ритуальные проклятья в адрес гнусных «тоталитарных» режимов прошлого не просто бесполезны, но могут дать, и уже сейчас дают, прямо противоположный эффект, поощряя позитивную их мифологизацию в нонконформном подполье, и этот эффект будет только усиливаться по мере того, как живая память о холокосте, Большой войне и Гулаге окончательно сама уйдет в прошлое.