Ошибки оптимистов от православия

Жизнь, как известно, на месте не стоит, в том числе и жизнь церковная. Стремительности перемен приходится удивляться даже теперь, когда, кажется, удивляться уже нечему. Что-то радует, что-то возмущает, иные же метаморфозы ввергают в сложное чувство недоумения. Всё это случается, и особенно тогда, когда людям приходится объяснять нечто неудобоприемлемое и для собственного восприятия.

Такой уже не совсем свежий пример: благословение, спустившееся откуда-то с церковных верхов и предписывавшее за богослужением в пасхальную ночь причащать всех присутствующих и без исповеди. Всё это, кажется, в противовес другой, не до конца изжитой, ещё советской традиции: в Пасху не причащать никого. Логика и того и другого до конца непонятна, но всё же смутно улавливается – не обидеть. В первом случае – людей, во втором, по-видимому, – Самого Бога. Очевидно, что первое гораздо проще, тем более, если не давать себе труда спросить у гражданина с не вполне осмысленным взглядом, нетвёрдыми шагами приближающегося к Чаше: почему от него пахнет перегаром, да и крещён ли он вообще…

Тенденция, однако… Брататься с рокерами, с байкерами, с кем угодно, и при этом считать традиционное русское православное благочестие чуть ли ни чем-то неприличным. Кому-то кажется, что это и есть миссия, которая, безусловно, нужна, но, хочется верить, всё-таки не заключается в подражании миру в его дурных наклонностях. Не любите мир, ни того, что в мире, (1Ин. 2: 15) – только усвоив эту заповедь, по-видимому, можно стать подлинным миссионером. В конце концов, лучшие из них – мученики. Их кровь – семя Церкви. И это ещё один парадокс духовной жизни – только «ругаясь» с миром, можно осуществлять его евангелизацию. Евангелие – книга отнюдь не толерантная и совсем не политкоректная. Она вполне однозначно определяет движение подлинной жизни – ввысь, к Богу, а не путём соглашательства куда-то в бок, вкось, по каким-то извилистым закоулкам. Конечно, с людьми нужно разговаривать на понятном им языке, но если этот язык – мат – «удобнее молчание». Для того чтобы свидетельствовать об истине, совсем не обязательно быть «своим в доску». В таком случае возникает реальная опасность уподобиться тем же сектантам, цепляющимся к прохожим и во что бы то ни стало пытающимся сбыть свой некачественный духовный товар. Люди, к сожалению, в своём естественном состоянии – существа грехолюбивые и поэтому – не всегда, но очень часто, – быть с ними заодно – то же самое, что удаляться от Бога. Напротив, единение с Богом подразумевает возможное в Церкви, подлинное, а не мнимое единение с людьми. С теми, конечно, кто его захочет.

Когда хоронили псково-печерского старца о. Иоанна Крестьянкина, на похороны в монастыре собрались тысячи людей. Пришли нищие странники, прибыли и какие-то «крутые» на личных самолётах. И совсем не из-за того, что батюшка всем им пытался понравиться и угодить, а просто потому, что он был человек Божий.

Известно, что Христос определил количество спасающихся как «малое стадо» (Лк. 12: 32). И всё-таки не только поэтому, оптимизм новых церковных реформаторов представляется несколько преувеличенным. Им кажется, что стоит только найти «нужные слова» и народ повалит в церковь валом. Что убедительнее слов Иоанна Златоуста, но и он в своё время, между прочим, называемое «золотым веком христианства», вынужденно свидетельствовал, что народ в подавляющем большинстве своём храмам предпочитает театры и конские ристалища.

В конце концов, Церковь созидают не только, и не столько люди. Но Бог, Дух Святой, прежде всего, – не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин 15: 16). И чтобы окончательно не запутаться в своих, по видимости благих, а по сути бесплодных, усилиях в деле церковного реформирования, именно с Ним, с Богом стоит поддерживать правильные отношения. Вряд ли их укреплению содействуют разного рода послабления, разрушение традиций, пересмотр литургической дисциплины постов, исповеди, молитвы. Так или иначе, всё это «реформаторство» сводится к одному: угождению ленивой, страстной, плотолюбивой человеческой натуре. Кстати, опыт подобного рода деятельности уже имеется. По сути, крайние из нынешних реформаторов мало чем отличаются от своих духовных предшественников – обновленцев-раскольников 20-х годов прошлого столетия. Та же пафосная риторика, декларирование диалога с миром, на деле же – полное с ним соглашательство и капитулянтство.

Не менее выразителен опыт Католической Церкви после Второго Ватиканского Собора, призванного, ради благих целей миссионерства, её «приземлить» и «очеловечить». Реформа, затеянная с целью наполнить католические храмы прихожанами, изгнала из них и тех, кто там еще находился.

Вся эта несостоятельность, на самом деле, – следствие одной глобальной, на первый взгляд неприметной, а в сущности гибельной подмены: «христоцентризм» Церкви в самой Церкви вытесняется мирским «антропоцентризмом». Обмирщение Церкви – это как раз тот процесс, который, наверное, вкупе с прочим, на место Христа, Богочеловека, в перспективе выдвинет его антипода – «человекобога», – персонажа, который и поставит в земной истории человечества жирную заключительную точку. Возможно, это весьма туманная перспектива, но она становится зримой, когда в жизни мира места Богу не остаётся.

Тем более, когда его не будет в жизни земной Церкви, – остатке мировой истории, который, собственно, эту историю поддерживает и не даёт ей прекратиться раз и навсегда.

Мир, европейская цивилизация, уже давно ставшая постхристианской, к своему христианству, похоже, возвращаться не собирается. Возвращать упущенное, как правило, сложнее, чем начинать новое. Сделав свой гуманистический выбор – от Бога к человеку ещё во времена средневекового Возрождения, в неприятии Христа человечество только укрепилось. Ненависти к Нему не стало меньше, – она только меняет формы своего выражения. Наш современник, в том числе и крещённый в православной вере, порой просто не догадывается, что Христа ненавидит. По той причине, что ничего о Нём не слышал и не знает. Проповедь ему и его единомышленникам – нередко лишь «разбрасывание бисера» пред известными малосимпатичными животными (Мф. 7: 6), впрочем, иногда способное, поставив точки над «i», помочь не строить иллюзий относительно чаемого некоторыми «духовного возрождения».

Естественно, это не оправдание бездействия, ибо вера от слышания (Рим. 10: 17). Доходчивое слово о Боге необходимо. Есть и немало рабов Божьих подобных евангельскому сотнику, пока ко Христу не пришедших, но живущих, по сути, по христианским заповедям. Они не в Церкви между прочим ещё и потому, что не видят в ней ничего, чего бы не было в окружающем их роде, гордом, лукавом и прелюбодейном.

О том, что «человек – звучит гордо», мы слышали ещё в советской школе. О том, что человек – главная ценность во вселенной и всё для его блага – слышим на протяжении последних лет так называемой демократии. Если говорить долго и об одном и том же, то рано или поздно со сказанным начинают соглашаться, – это приём ещё геббельсовской пропаганды. Тем более, если выдаваемая информация не так уж и далека от истины. Дело в том, что человек действительно главная ценность, но только не у самих людей, а у Бога. Напротив, главная ценность верующего человека – Бог. Таковы законы любви, в которой Бог и заключается.

Не стоит главное урезать в угоду второстепенному, легкомысленно меняя очерёдность ещё ветхозаветных заповедей. Важно определиться в своих жизненных приоритетах, понимая, что если Бог не во главе угла всего, то и прочее естественным образом теряет свой смысл и значение. От Бога зависит всё… И любовь к Нему должна проявляться не только опосредствованно – через исполнение заповедей, христианское отношение к людям, но и непосредственно – в молитве, в посте, в участии в церковных Таинствах. Именно это, а не потакание человеческим страстям и немощам способно наполнить весом слова говорящих о Боге. Можно, конечно, при желании, перевести богослужение хоть на бульварный сленг, устроить при храме рок-концерт и дискотеку, но молодёжь, привыкшая «расслабляться», всё равно выберет для своего времяпровождения места более подходящие. Когда человек в рясе, идентифицирующий себя как миссионер, ратует о церковном переходе на новый календарный стиль, аргументируя такое решение невозможностью при старом встретить Новый Год весело, оптимизма относительно успеха его миссии явно не прибавляется. Другой, видимо также из «гуманистических» соображений, советует молодым людям прежде создания семьи пожить в так называемом «гражданском браке», – «поживите, присмотритесь…». На попытки объяснить, что это, в общем-то, никакой не брак, а обыкновенное блудное сожительство, следует резонное замечание: «вы, отцы, для начала сами между собой разберитесь, что есть что…». Действительно, хорошо было бы разобраться, но только как…

Современному человеку скучно. Уныние – естественное состояние всякого, потерявшего с Богом живую связь. Его жизнь, заключающаяся единственно в попытках и невозможности удовлетворить свои страсти, по сути есть лишь имитация жизни. И для того, чтобы помочь ему хоть как-то «приподняться» от земли, абсолютно недостаточно, всё принимая и со всем соглашаясь, «играть только на его поле». Это как раз тот случай, когда человеческих усилий недостаточно, но когда невозможное человекам, возможно Богу (Лк. 18: 27). Конечно, Господь в любом случае участвует в жизни человека. Но всё же, чтобы получать, нужно ещё уметь и просить. И в этом неоценимая помощь – достояние Церкви, опыт святости, обретенный в течение веков поистине дорогою ценою.

Недостаточно, чтобы вера преподавалась лишь как нечто внешнее и рациональное. Уста глаголют доходчиво только от избытка сердца (Лк 6: 45). И поэтому, прежде чем быть с эллином как эллин, а с иудеем как иудей (1Кор. 9: 20), надо стать, для начала, «апостолом Павлом». В противном случае попытки обратить ко Христу могут обернуться собственным обращением. В «эллинство» и «иудейство». Реалии современной церковной действительности делают такую перспективу вполне правдоподобной. Не успели опомниться от «заморочек» мятежного епископа Диомида, бегства из мира оригинальным способом самозакапывания, как появляются энтузиасты, бросающиеся в мир с распростёртыми объятиями. Только каково будет из этих объятий вырываться?