Хамство как мерило свободы

По мне, формула, остротою гротеска не уступающая Станиславу Ежи Лецу, - вдруг вспомнившееся высказывание (времен ранней перестройки) буфетчицы в Шереметьеве-2: «Не иностранец, а уже хамит».

Имела ль она в виду состояние навсегда отъезжающего «туда»? Мол, пересечешь границу, войдешь в зону «дьюти фри», считай, уже не наш, - тогда валяй, хами! Как бы то ни было, гениально-афористичная работница прилавка вряд ли находилась накоротке с Карлом Ясперсом, с его «пограничной ситуацией», - такой, когда человек, общество, человечество, оказавшись на грани небытия, прозревают собственную сущность. (Хотя именно это до немца-экзистенциалиста смертной плотью осознал наш Достоевский, переживший предощущение казни: «Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие».)

Однако возвращаясь к буфетчице - поистине пограничной, из международного аэропорта: она олицетворила советскую несвободу в столкновении с буржуазной «свободой» (кавычки - не иронические, они выражают лишь относительность). Наше затянувшееся пограничье.

В книге Дмитрия Быкова о Булате Окуджаве, на мой вкус, очень хорошей и уж во всяком случае добросовестной, что я с годами научился ценить чуть ли не превыше иных добродетелей, сказано о шестидесятых годах прошлого (уже!) столетия: «Оттепель была куда менее радикальна в смысле разрешенной свободы (чем перестройка. - Ст. Р.) - но куда более ослепительна по контрасту с тем, что было до нее. Смысл ее сводился к тому, что людям разрешили быть людьми».

Так и было. Или - бывало. Со скептическими оговорками, естественными для того, кто жил в те пестрые годы. И, в свою очередь, не собираясь хулить великий процесс, начатый Горбачевым, ныне, увы, переродившийся, грустно соглашаюсь с моим старшим сверстником Владимиром Лакшиным: на этой границе людям разрешили быть уже не просто людьми, но - плохими людьми.

Что ж, выбор как выбор, просто в большей степени определяемый конкретным содержанием вволю раскрепостившейся личности.

...Опоганивают еврейские могилы. Мерзость - отдельно и та, что милицейские и прочие власти спешат заявить: никакого расизма, чистое хулиганство. Да, чище не бывает. Валят надгробия ветеранов войны. Опять: какой там фашизм, подростки балуются. Ну нельзя же всерьез воспринимать рост числа поклонников Гитлера, которые - что правда, то правда - об Адольфе Алоизовиче знают столько же, сколько об Иосифе Виссарионовиче, о самой войне между ними. То есть - ничего.

И вот в чем моя, может быть, крамола.

Я наконец почти - почти! - готов согласиться с властью.

Видел в газете фото: разбитое надгробие Любови Полищук. Она-то кому помешала, кого раздразнила?.. К счастью: это неправда, чушь, заявил супруг покойной актрисы. Слава Богу. Но почему так легко поверилось? Потому, что мало ли бессмысленных разрушений «просто» могил.

В чем и ужас. Главный. Именно немотивированные, повторю, бессмысленные преступления, совершаемые «просто так», - возможно, действительно самое страшное из того, что вообще бывает.

Фашиков можно - конечно, пока не поздно и, главное, ежели есть охота и воля, - повыловить. Да сколько их там вкупе? Антисемитов и активных ненавистников «черных» совсем нетрудно выявить: все они сами норовят обнаружиться, иначе и кайфа нету: наглядно структурируются, носят узнаваемую форму. Самоутверждаются. Бери, регистрируй, нейтрализуй.

Но сама по себе свобода хамить, свобода разрушать - неструктурированнее, неподотчетнее. Выходит, много опаснее? И, утешая себя, заодно и нас: это, мол, просто хулиганье, власти, не сознавая того, ставят стране, которую создают, и обществу, которое подчиняют, самый что ни на есть неутешительный диагноз. По близорукости - ведь и им вроде бы ни к чему всеобщая катастрофа - этим удовлетворяясь.

Напоследок - то, что сам произношу, заранее пугаясь сказанного.

Мент, бессмысленно стреляющий в случайно подвернувшихся граждан (теперь уже можно сказать «менты»), уж не знаю, заразителен ли пример или просто решились обнародовать факты... Этот самый, говорю, незабываемый Евсюков, почти нарицательный, превращаемый в легенду, которая всегда «эксклюзивна», не массовидна, - словом, он и подобные, уже обнаружившие себя, засветившиеся, обезвреженные - увы, страшной ценой, все же не так страшны, как такие же, пока не стреляющие. (Имя им - легион.)

Почему? Потому, что зреет и дозревает сила немотивированного презрения-отвращения их, в погонах и без, к нам... Хотя нет. Мотивация есть. Мы все это заслужили своей «электоральной» покорностью. И когда их, пока не стреляющих, наконец сплошь прорвет...

Что ж. Тогда, может, и осознаем свое физическое (кто уцелеет) бытие на грани духовного небытия. Уж не по Достоевскому, не по Ясперсу. А окончательно погрузившись в животное состояние - свиней, которые продолжают худо-бедно чавкать, счастливо не зная, что их вот-вот поведут на убой. И что уж точно, не став народом, зато перестав быть людьми.