Допустимы ли пытки?

Развернувшаяся в Соединенных Штатах дискуссия о том, можно ли применять насилие для получения важной информации, имеет универсальное значение

В сознании современного человека слово «пытки» ассоциируется с испанской инквизицией, гестапо и НКВД. Но вот в США в наши дни развернулась бурная дискуссия о допустимости пыток по отношению к врагам рейха... пардон, врагам западной цивилизации. В ней принимают участие высокоученые правоведы, политики, ветераны разведки, специалисты по психологической войне, правозащитники, психиатры и даже медики. Видно, прав был Станислав Ежи Лец, сказавший: «У каждого века свое средневековье».

Симуляция для стимуляции

В своем правовом государстве терзать узников и держать их под стражей без суда и следствия закон не велит. Поэтому правительство США придумало разместить тюрьму для лиц, подозреваемых в терроризме, на Кубе, где вот уже 105 лет существует американская военно-морская база. Как показали дальнейшие события, решение небезупречное: строго говоря, на территорию базы тоже распространяется американская юрисдикция. А главное, тюрьма в заливе Гуантанамо стала бельмом на глазу администрации Буша и во многом причиной ухудшения международного имиджа США.

Для суда над террористами была разработана специальная процедура: их должны были судить военные комиссии, где все участники процесса – офицеры Вооруженных сил США, но допускается и гражданский адвокат. Объем прав обвиняемого по сравнению с полноценным американским судопроизводством сокращен. Во-первых, в некоторых случаях обвинение не может раскрывать суду свои источники. Во-вторых, в силу объективных обстоятельств не все свидетельства могут быть получены с соблюдением американских процессуальных требований – в условиях боевых действий просить ордер на обыск или арест некогда и не у кого.

К глобальной войне с террором американское правосудие оказалось не готово. Да и как к ней подготовишься, если террористы не боятся смерти? Пока теракт не совершен, наказывать не за что, когда бомба взорвалась – некого.

Задача правительства, впрочем, заключалась не столько в том, чтобы предать террористов в руки правосудия, сколько в том, чтобы предотвратить новые масштабные теракты и, в конечном счете, ликвидировать «Аль-Каиду». Поэтому с ее главарями, когда они попадали в руки спецслужб, разговор был особый.

О некоторых особенностях этого разговора широкая публика впервые узнала в октябре 2007 года. Газета «Нью-Йорк Таймс» раздобыла и опубликовала тогда две служебные записки министерства юстиции, в которых перечисляются некоторые экстремальные методы допроса – такие, как симуляция утопления и пытка холодом. По мнению юристов правительства, эти методы не нарушают ни американское законодательство, ни международные конвенции и договоры. Президент Буш, от которого журналисты, конечно, тотчас потребовали комментариев, заявил, что директива за его подписью, санкционирующая жесткие методы допроса, – законное средство в войне с террором.

«Когда мы обнаруживаем кого-то, кто может обладать информацией о возможном нападении на Америку, – сказал Буш, – не сомневайтесь: мы задержим его и допросим, потому что американский народ ждет от нас именно этого – умения получать разведданные, помогающие защищать страну. Это наша работа». Президент подчеркнул, что Конгресс осведомлен о применяемых методах допроса: «Технология, которую мы применяем на допросах, целиком и полностью известна соответствующим членам Конгресса Соединенных Штатов. Американский народ ожидает от своего правительства действий по защите страны от новых нападений. Именно это правительство и делает. Именно это оно и будет делать».

Еще в марте того же 2007 года на применение к нему пыток жаловался суду Халид Шейх Мохаммед – организатор терактов
11 сентября. Он был арестован в марте 2003 года в Пакистане, четыре года содержался в некой секретной тюрьме, а затем был переведен на базу в заливе Гуантанамо, где и предстал перед военной комиссией. Стенограмма судебного слушания тогда же появилась на веб-сайте Пентагона.

Члены Конгресса, поставленные в известность о методах допроса (это считанные люди, имеющие допуск к государственной тайне), оказались в сложном положении: они не имеют права разглашать секретную информацию. Но джинн вырвался из бутылки. Председатель сенатского комитета по делам разведки Джей Рокфеллер затребовал у администрации документы. В прессе началась дискуссия.

А если бомба уже тикает?

Казалось, о чем тут спорить? Пытка недопустима в цивилизованном обществе по определению и не может быть оправдана никакими целями. Если бы все было так просто и однозначно! Даже уместность использования слова «пытка» под вопросом.
Одного лишь беглого взгляда на первую статью Конвенции ООН против пыток достаточно, чтобы понять, что документ этот неприменим в реальном судопроизводстве, потому что пытка в нем определяется как «любое действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное». Мало ли какое действие может причинить нравственное страдание арестанту! Дмитрий Карамазов не мог вынести того, что ему тюремные сторожа тыкают. Их счастье, что в то время не было конвенции ООН, засудил бы их Митя за свое нравственное страдание.

Но даже в случае физических пыток ясные дефиниции отсутствуют. Скажем, лишение сна – сколько времени надо не давать заключенному спать, чтобы эта мера была признана пыткой? Такая же история с принудительным содержанием заключенного в положении стоя и в холодных помещениях. Помимо этих трех видов воздействия, ЦРУ вменяется «пытка водой» – waterboarding. Что это такое, никто в точности не знает. Human Rights Watch полагает, что это тот самый вид истязания, который в странах Латинской Америки зовется submarina (такая «субмарина» бывает «сухая» и «влажная»: в первом случае это удушение посредством надевания на голову пластикового мешка, во втором – погружение лица жертвы в воду).

Обычно, дабы заострить вопрос, используется так называемая «ситуация тикающей бомбы», абстрактная, но наглядная: допустим, следователь знает, что часовой механизм бомбы уже запущен, но не знает, где именно она заложена, – разве в этом конкретном случае не оправдано применение пытки к заключенному, которому точно известен план теракта? Отвечая на этот вопрос, отличился знаменитый правовед-либерал, гарвардский профессор Алан Дершовиц. Он сформулировал свою позицию эффектной формулой: «Загонять под ногти стерилизованные иглы». По мнению Дершовица, в «ситуации тикающей бомбы» правительство должно действовать открыто, пытка должны быть санкционирована судом. Судебный ордер на пытку? Логика, доведенная до абсурда.

Согласно недавнему опросу, только 36 процентов американцев считает, что пытки недопустимы ни при каких обстоятельствах. Ничего удивительного: на экране разные «хорошие парни» вроде Сигала и Норриса только и делают, что без устали выколачивают показания из «плохих».

Сторонники «жесткого допроса» говорят, что и 36 процентов много – вопрос следовало бы сформулировать иначе: готовы ли вы лично принести в жертву своих детей ради гуманного общечеловеческого принципа? Но ведь есть и другой вопрос: допускаете ли вы пытку по отношению к себе и своим детям?

Сенатор Джон Маккейн, узнавший, что такое пытка, во вьетнамском плену, стал инициатором законодательного запрета «жесткого допроса». Он внес в Конгресс поправку к закону об ассигнованиях на оборону на очередной финансовый год. Белый дом оказал поправке сильнейшее сопротивление. Но в конечно счете, после нескольких личных встреч с Маккейном, президент был вынужден сдаться. Поправка Маккейна была принята. Джордж Буш подписал закон вместе с поправкой. Военным следователям разрешили применять лишь методы, описанные в руководстве для Сухопутных сил США. Однако сенатору пришлось пойти на уступку: запрет не относится к следователям ЦРУ, которые сохранили за собой право в исключительных случаях применять жесткие методы воздействия на допрашиваемых.

Где же комиссии, создатель?!

Барак Обама во время своей президентской кампании не раз обещал полностью запретить пытки и исполнил обещание на второй день пребывания в должности – подписал директиву, распространившую запрет на антитеррористические и разведывательные службы. Одновременно он распорядился закрыть до конца 2009 года тюрьму в заливе Гуантанамо и приостановить работу военных комиссий.

«Мы отвергаем ложный выбор между безопасностью и верностью идеалам, – сказал Обама, подписывая директивы. – Мы считаем, что именно наши идеалы дают нам силу и моральное преимущество для того, чтобы мы могли эффективно подавлять нерассуждающее насилие, которое исходит от террористических организаций во всем мире».

Однако сразу же выяснилось, что не все так просто. Президент Буш тоже хотел закрыть Гуантанамо, много раз говорил об этом, но не знал, как это сделать, куда девать заключенных. Президент Обама этого тоже не знает. Он приказал созвать межведомственную комиссию, которая должна была найти решение в течение трех месяцев. Как разъяснил на специальном брифинге в Белом Доме высопоставленный представитель администрации (по правилам бэкграунд-брифинга, его нельзя называть по имени), комиссия должна определить, кого из 245 оставшихся узников можно судить и каким судом, кого передать другим странам, а кому нельзя вменить никакого преступления, но и передать некуда. И для последней категории (а она самая многочисленная) следует придумать выход.

Что касается пыток, то для изучения этого вопроса была создана другая комиссия, которая через три месяца должна была представить президенту свое заключение на предмет того, насколько эффективны армейские методы допроса и не следует ли в отношении особо опасных подозреваемых дополнить перечень иными мерами воздействия.

Три месяца давно истекли, но от обеих комиссий ни слуху ни духу.

Тем временем правозащитная организация «Американский союз за гражданские свободы», обратившаяся к правительству Обамы с предложением снять гриф секретности с документов, касающихся применения «жесткого допроса» прежней администрацией, получила отказ и обратилась в суд, ссылаясь на Закон о свободе информации.

Барак Обама оказался в сложном положении. Мнения членов его кабинета разделились. Министр юстиции Эрик Холдер высказался за рассекречивание. Директор ЦРУ Леон Панетта и министр обороны Роберт Гейтс, в прошлом тоже возглавлявший разведку, были категорически против. Президент долго колебался. В конце концов Холдер заявил ему, что легальные аргументы в пользу сохранения секретности исчерпаны, правительству будет сложно защитить свою позицию в суде. И Обама решился. Верх одержала та точка зрения, что огласка пойдет на пользу международному престижу США и подведет черту под прошлым. В апреле Белый дом опубликовал четыре служебные записки, которыми министерство юстиции отвечало на запросы ЦРУ о законности таких методов, как имитация утопления, лишение сна, содержание в тесном помещении и ограничения в рационе питания. Многое в этих документах, опубликованных факсимильно, остается государственной тайной и замазано черным.

Ответ был положительный, но с очень существенными оговорками. Эксперты минюста пишут, что жесткие методы допустимы лишь в самых крайних случаях, в отношении особо опасных террористов, когда исчерпаны все прочие меры воздействия и у следователя есть твердая уверенность в том, что жесткие методы дадут конкретный результат.

Публикация записок заставила нервничать сотрудников ЦРУ, опасающихся привлечения к ответственности. Леон Панетта уговорил президента приехать в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли и публично дать его подчиненным гарантии.

«Вы должны знать, что вы пользуетесь моей полной поддержкой, – сказал президент сотрудникам управления. – Десятилетиями американский народ рассчитывал на вас как на своих защитников. Я тоже рассчитываю на вас. Последние несколько дней были сложными. Рассекречивание служебных записок министерства юстиции стало результатом судебного расследования, в котором нам было чрезвычайно трудно построить эффективную юридическую защиту. Я действовал, прежде всего, вследствие исключительных обстоятельств, окружающих эти записки, особенно того факта, что большая часть информации оказалась уже разглашена. Я боролся, чтобы защитить неприкосновенность секретных данных в прошлом, и я буду делать это впредь. И нет ничего более важного, чем защита от огласки имен сотрудников ЦРУ. Я хочу, чтобы все вы знали: мы сохраним в тайне ваши имена и обеспечим вашу безопасность. Я буду защищать вас с той же энергией, с какой вы защищаете американский народ».

Бой с Чейни

Тогда вышел из тени бывший вице-президент Дик Чейни, которого называют главным инициатором жестких методов. Он дал интервью, в котором потребовал от правительства рассекретить весь корпус документов, касающихся применения этих методов – тогда, дескать, будет видна их эффективность. В печати появилось сообщение, что по меньшей мере в одном случае, при допросе Халида Шейха Мохаммеда, который на обычных допросах вел себя нагло, а после «пытки водой» стал шелковый, была получена информация, позволившая предотвратить масштабный теракт в Лос-Анджелесе.

А вскоре президент получил еще один афронт: Сенат отказался финансировать закрытие тюрьмы в Гуантанамо. Президент включил субсидии на эти цели в сумме 80 миллионов долларов в проект законопроекта о военных ассигнованиях в виде отдельной поправки. Верхняя палата приняла закон, но дружно отклонила поправку – 90 голосов против шести. И это Сенат, где демократам принадлежит уверенное большинство!

Что же произошло? Прежде всего, это результат отсутствия какого-либо плана, куда девать заключенных. Приостанавливая работу военных комиссий, президент предполагал, что террористов теперь будут судить американские суды. Однако по здравом размышлении юристы правительства пришли к выводу, что это неразумно, неудобно и опасно со всех точек зрения. Во-первых, доказательная база обвинения может не выдержать испытания состязательным процессом, о чем мы уже сказали. Во-вторых, если обвиняемый будет оправдан, его придется освободить, и потенциальный террорист окажется на территории США. Депортация такого лица – сложный процесс, который в свою очередь может стать предметом судебного спора. В конце концов, президент распорядился возобновить работу военных комиссий, добавив в их регламент некоторые дополнительные процессуальные гарантии прав обвиняемого.

Но самое главное – это то, что судить-то можно далеко не всех. Остальным вменять нечего. Вашингтон попробовал уговорить своих европейских союзников принять некоторое количество заключенных, но те решительно отказались от такого подарка. Отправить их восвояси, в Афганистан? Но там они получат полную возможность снова вступить в ряды «Талибана». По данным Пентагона, так поступили 18 бывших узников, по данным «Нью-Йорк Таймс» – 74. Стоило ломать копья, чтобы вернуть их на прежнюю стезю!

Еще один вариант – перевести в американские тюрьмы. Там, конечно, их тоже нельзя будет держать вечно и рано или поздно придется отпустить. Масла в огонь подлил директор ФБР Роберт Мюллер, заявивший в Конгрессе, что его такая перспектива тревожит. По словам Мюллера, есть примеры, когда бандитские главари руководили бандой из-за решетки – почему бы и террористам не заниматься тем же? Кроме того, эти люди, по мнению директора ФБР, находясь в американских тюрьмах, способны «радикализировать» однокамерников. Зараза начнет бесконтрольно расползаться по стране вместе с отбывшими срок заключенными.

После голосования группа сенаторов-республиканцев, только что вернувшаяся из Гуантанамо, созвала пресс-конференцию, на которой заявила, что в тюрьме прекрасные условия и нет никакой необходимости поддаваться давлению и закрывать ее, подвергая угрозе собственных граждан. По словам сенатора Джеймса Инхофа, вряд ли какая-нибудь американская тюрьма в состоянии обеспечить заключенным столь высокий уровень медицинского обслуживания, высококалорийное питание и уважение прав человека, как Гуантанамо. И обходится все это удовольствие гораздо дешевле, чем содержание в американских тюрьмах, – всего 4 тысячи долларов в год на человека.

Президент допустил ошибку, решив, что Конгресс у него в кармане. В США карманных конгрессов не бывает. Ошибку нужно было исправлять, и Барак Обама решил произнести большую программную речь о борьбе с террором. Дик Чейни решил сделать то же самое. Они выступали в один и тот же день и час в нескольких кварталах друг от друга. Америка напряженно следила за этим заочным поединком.

Пыткам – нет

Президент опять много и красноречиво говорил об американских идеалах: «Мы блюдем наши самые заветные ценности не только потому, что это правильно, но и потому, что это придает силу нашей стране и обеспечивает ее безопасность... Вот причина, почему солдаты противника сдаются нам на поле боя – они знают, что американские Вооруженные силы будут обращаться с ними лучше, чем их собственное правительство. Вот причина, почему Америка выигрывает от прочных союзов, которые умножают нашу мощь и составляют резкий моральный контраст с нашими противниками. Вот причина, почему нам оказалось по силам сокрушить железный кулак фашизма и пережить железный занавес коммунизма и собрать под свои знамена свободные нации и свободные народы, идущие одной общей дорогой свободы».

Бывший вице-президент, в свою очередь, утверждал, что другого выхода спасти Америку от террора у правительства не было: «Факт заключается в том, что усиленным допросам были подвергнуты только заключенные, представлявшие самую высокую ценность для разведки. Вы слышали нескончаемые рассуждения об имитации утопления. Оно имело место в отношении трех террористов. Одним из них был Халид Шейх Мохаммед, организатор нападений 11 сентября, который также похвалялся, что отрезал голову Дэниэлу Перлу. После нападений на нашу страну у нас было много белых пятен, мы многого не знали об «Аль-Каиде». Мы не знали планы «Аль-Каиды», но их знал Халид Шейх Мохаммед и некоторые другие. Когда на другой чаше весов тысячи жизней невинных людей, неразумно предоставлять террористам возможность отвечать на вопросы, когда им заблагорассудится, если вообще заблагорассудится».

Это был спор двух концепций национальной безопасности. Согласно одной, при защите страны хороши любые средства, согласно другой – защищать страну нужно в белых перчатках. Спор этот далеко не завершен.

Но как же все-таки быть с «тикающей бомбой»? Я спросил об этом одного из выдающихся правоведов Америки, профессора конституционного права Джорджтаунского университета Дэвида Коула. Он часто критиковал администрацию Буша за обращение с заключенными. Когда в университет приехал читать лекцию министр юстиции Альберто Гонсалес (впоследствии вынужденный уйти в отставку под градом обвинений), студенты Коула повернулись к нему спиной и так простояли всю лекцию. На спинах был написан афоризм Бенджамина Франклина: «Если страна жертвует свободой ради безопасности, она лишается и того, и другого». Профессор, конечно, не был организатором этой акции, но мне показалось, что его глаза за стеклами очков светятся гордостью за своих учеников.

Вот что ответил мне Дэвид Коул:

– Прежде всего, «тикающая бомба» – это гипотетическая ситуация. В реальной жизни я считаю ее маловероятной – когда точно известно, что бомба уже тикает, когда мы знаем, что необходимыми сведениями обладает именно этот заключенный, когда мы уверены, что под пыткой он даст нам правдивые, а не ложные сведения. Как видим, при отсутствии хотя бы одного из этих элементов вся гипотеза разваливается. В реальности происходит нечто совсем другое: если вы ослабляете запрет на пытки, ленивый следователь начинает применять их в ситуациях весьма далеких от ситуации тикающей бомбы. Вы неизбежно получаете в итоге «Абу-Грейб». Поэтому правильный ответ – тот, к которому пришло мировое сообщество и под которым подписались Соединенные Штаты. А именно – что пытка не является законным методом допроса. Бывают ситуации, когда ради спасения людей необходимо нарушить закон – такая вероятность всегда существует и может быть юридически оправдана подобно тому, как оправдывают в суде убийцу в целях самообороны. Но мы не можем разрешить пытку как законное средство ни при каких обстоятельствах. Человек, пытающий другого, должен знать, что совершает преступление».