12 июня. Конец фильма

День России пока не прижился, и это очевидно. Т.е. сочкануть денек, да по летнему времени — оно конечно. А так — нет. Мало того, из регионов раздаются голоса: «Это что за праздник такой? Вот 9 мая — это праздник. Пусть День Победы будет Днем России».

Удивляться не приходится. Победа в Великой войне — главное и по сути единственное (за исключением полета Гагарина, но эти события несопоставимы по глобальным последствиям и эмоциональному наполнению) достижение нашей страны в ХХ веке. Более того, культовая Победа в глазах очень многих людей оправдывает и освящает весь русский ХХ век, а в конечном счете и всю российскую историю вообще. Т.е., да, всякое было, но победили, а победителей не судят. Значит — не надо рвать на себе волосы и бить себя ушами по щекам. Не было никаких преступлений. Все было правильно. Как надо.

И в этом смысле скрещивание Дня Победы и Дня России было бы столь же логичной и последовательной акцией, как принятие гимна Советского Союза. И столь же популярной, кстати.

Иное дело — 12 июня. Здесь популярности ждать трудно. Во-первых, его трудно пиарить. Надо ведь с толком, со смаком, со сдерживаемой гордостью — чтобы как у людей — рассказать, откуда он взялся, с какими событиями и людьми связан. А связан он, причем неразрывно, с именем Б.Н. Ельцина. Ну и как тут быть?

Во-вторых, все помнят, что раньше он назывался «День независимости России». И было непонятно, от кого независимость. Название изменили, а вопрос остался. Почему День России? Что за день России?

Но и это бы не беда. В нашей стране много государственных праздников, даты которых в гораздо меньшей степени поддаются объяснению и пониманию. Например, День защитника Отечества. Но здесь властвуют многолетняя привычка и равнодушие. Какая разница? Вот Штирлиц 23 февраля печеную картошку ел, и cлава Богу.

С 12 июня все иначе. Нет ни привычки, ни вялой готовности эту привычку приобрести. Напротив, есть активное неприятие. И осознанное, и не вполне осознанное. И снизу, и сверху. Причем, как ни странно, осознанное оно снизу, а сверху — не вполне. И так бывает.

Объяснюсь.

Дата 12 июня в отличие от мифического 23 февраля — настоящая. День избрания первого российского президента можно действительно отмечать как день рождения новой страны. И как раз именно это и вызывает неприятие.
Значительная часть российских граждан продолжает активно переживать постимперские комплексы. Рождение России для них — прежде всего гибель Советского Союза. Ельцин не отец-основатель новой России, а могильщик СССР. Популярность Путина, помимо всего прочего, связана и с его умелой игрой на советских ностальгических струнах. Что-то послышалось родное, в гимне, в риторике, в изоляционистском духе и даже в нарастающем, как снежный ком, бюрократическом произволе. И тут же соткался из воздуха мираж Империи. Самый иллюзорный из всех, что когда-либо являлись в пустыне утомленным путникам. И столь же неодолимо желанный.

Империя — светлая мечта. Рождение России (читай — развал Советского Союза) есть разрушение этой светлой мечты.

И отсюда естественное и вполне осознанное, даже на удивление отрефлексированное, массовое неприятие.

Это — снизу.

А сверху немного по-другому. В наиболее близкой к принятию решений, корпоративно спаянной части сегодняшней российской элиты, разумеется, тоже живет любовь к империи.

Только не куртуазно-элегическая, как у народных масс, а вполне конкретная, воспитанная в недрах этой самой корпорации и составлявшая ее идеологический хребет, жизненную основу.

Но они, члены корпорации, в отличие от народных масс миражами не обманываются. Они отличают обман зрения от того, что дано в ощущениях. Они понимают, что былого не вернуть. Да и не надо им возвращать былое, потому что они, в отличие от народных масс, сейчас очень недурно себя чувствуют. Настолько недурно, как им в обожаемом СССР и присниться бы не могло. Им — хорошо. И потому они, вроде бы — искренние патриоты России. И потому День России, вроде бы — их родной праздник.

Но нет, сердцу не прикажешь. И любовь за деньги не любовь, а по-другому называется. И Россия — это, конечно, да… но, между нами говоря, всего лишь бледная, уменьшенная копия той великой страны, где нынешние налитые властью генералы были худосочными лейтенантами и гоняли со своими теперь поразительно преуспевшими в бизнесе родственниками чаи с рафинадом на полутемных кухнях страшных ленинградских коммуналок.

Россия болела империей с XV века. С Ивана III — истинного Грозного в отличие от своего паталогического внука. С мессианской идеи Третьего Рима, сыгравшей роковую, искусительную роль в российской интеллектуальной истории. И фактически обосновавшей другую национальную идею — территориальной экспансии как высшего мерила государственного успеха.

Идеи материализовались. Как писал С.Ю. Витте, «со времен Петра и Екатерины нет России, но есть Российская империя».

Империя созрела, обрела законченные формы при Николае I.

Формы были восхитительными. Имеющий глаза не мог не впечатлиться. Немодный ныне В.Г. Белинский писал модному Н.В. Гоголю: «Россия — страна, где «нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей».

Через 65 лет после Гоголя, уже при правнуке Николая I, последнем русском императоре Николае II, в 1913-м, последнем мирном, безмятежном году, другой русофоб, предприниматель А.И. Путилов, фальсифицировал и шакалил в разговоре с французским послом Морисом Палеологом: «Величайшее преступление царизма в том, что он не желал допустить, кроме своей бюрократии, никакого другого очага политической жизни. В день, когда его сдадут чиновники, распадется русское государство».

Октябрьский переворот 1917-го стал сенсационно успешной попыткой гальванизировать труп Российской империи. Труп натурально ожил и повел себя ровно так, как и полагается себя вести ожившему мертвецу. В результате мы получили ужастик длиной в несколько десятилетий.

12 июня — день, когда мы празднуем окончание этого ужастика.

Разумеется, вполне возможны — мы это знаем — попытки соорудить что-то новенькое на ту же тему. Благо, профессиональные навыки никуда не делись. Но в любом случае получиться может совсем другое кино — бесталанное и малобюджетное. Большой стиль нельзя скопировать — только спародировать.

То кино закончилось.