Перечитывая Оруэлла. К шестидесятилетию романа

Ужас будущего тоталитарного мира описан у него так предметно, что становится страшно по-настоящему. Это – предметность вещего сна, который узнаешь потом въяве по мурашкам на загривке. 

Побочный эффект гениальности – современники обходили стороной Данте: молва утверждала, что он побывал в аду… Наступление и относительно благополучное минование 1984 года мир встретил вздохом облегчения – такова была сила оруэлловского романа. 

Смешно: он писал главный антикоммунистический текст столетия, а за ним следили английские спецслужбы, считая его тайным адептом коммунизма! По старой памяти – имели основания, но эту школу, с начальных классов «испанского» романтизма и до последнего звонка послевоенной сталинщины, Оруэлл к тому времени – закончил. И в поколении, ослепленном левой идеей, аттестат интеллектуальной зрелости заслужил одним из первых. 

Впрочем, коммунизм, конечно, только частный случай Старшего Брата; речь в романе не о левых и не о правых – речь о человеке и его свободе. Все остальное – подробности. 

Открыв сегодня текст, впервые прочитанный в середине восьмидесятых, я взялся было за ехидное выковыривание злободневных деталей, но бросил пустое занятие: подчеркивать пришлось бы все подряд. 

Репертуар тоталитаризма (и авторитаризма как его застенчивой разновидности) слишком убог, чтобы что-то могло не повториться. 

Двухминутки ненависти, опора на быдло и низкие инстинкты быдла, распухшие и обнаглевшие органы безопасности, двоемыслие интеллектуалов, «пролы» в вечном «припадке патриотизма», смрад нищеты и звон пропагандистских бирюлек, бежавший от правосудия враг народа Эммануил (Абрамович, надо полагать) Голдстейн, страна в кольце врагов… 

Все похоже, потому что не может быть непохоже.

Герой романа, Уинстон Смит, работал, в сущности, в отделе борьбы с фальсификацией истории в ущерб интересам Океании… Г-н Медведев, вам привет от г-на Оруэлла! 

Привет – Уго Чавесу, Ким Чен Иру, Махмуду Ахмадинежаду, братьям Кастро, братской Джамахирии, Мьянме, мать ее… Всем по периметру. 

И какой мелочью, на фоне общего инструментария, смотрится идеология!

Казалось бы, где Магомед, где Боливар? Что общего у нашего опившегося нефтью медведя с крылатым конем чучхе? 

Презрение к человеку – вот что общее. 

К Уинстону Смиту, Киму-Цою, Иванову-Петрову… Презрение – и ежеминутная готовность раздавить любого, кто обнаружит свое человеческое достоинство.

Интеллектуал под прессом власти – главный предмет оруэлловского исследования. Про массы – вскользь… Они не возбудятся всерьез ни из-за чего, кроме описанной у Оруэлла лотереи (или «МММ», добавим мы, живущие в русской разновидности Океании). «Пролы» – надежная опора любого режима! «Не было на свете такой ахинеи, которой бы они не склевали с руки у партии». 

Теми же, кто не согласен склевывать ахинею с руки у партии, партия начинает заниматься персонально… 

Их безумие – в виде любви к Старшему Брату – приходило после пыток, как у Уинстона Смита в оруэлловском романе и сотен тысяч реальных жертв сталинщины, клявшихся в верности палачу уже на плахе. 

В мягком виде (научно называемом «преодоление когнитивного диссонанса») мы только что наблюдали этот психоз радости у тех, кого поставил раком г-н Путин. 

Оруэлл описал «стокгольмский синдром» за четверть века до того, как появился этот термин. Описал окончательное – нравственное, что еще страшнее – поражение человека в битве с государственной машиной. Черно и беспросветно в романе. Ни шанса, ни лучика надежды.

Единственный источник света – он сам, Эрик Артур Блэйр, Джордж Оруэлл, человек, сумевший предупредить мир о беде.