Вытащить страну из кризиса можно сетями

«Новая» продолжает на своих страницах обещанную премьер-министром общественную дискуссию вокруг подготовленной правительством программы по выходу страны из кризиса. Нашим очередным собеседником стал экономист Игорь Лавровский — директор консалтинговой компании «Контако», преподавал в Карлтонском университете (Канада), консультировал Конгресс США, работал в российских компаниях и в центральном аппарате партии «Единая Россия». Правда, он сразу предупредил, что разговор пойдет не столько о правительственном документе, сколько о его собственном плане посткризисного переустройства России.

— Я внимательно прочел антикризисную программу правительства. Похоже на то, как если бы человек вдруг потерял работу и на него навалилось множество разных проблем — надо заплатить за газ, свет, парковку и прочее. И вот он, исходя из своих сбережений, распределяет деньги так, чтобы подольше сохранить свою текущую кредитоспособность. Но главная проблема не решается: у него как не было работы, так и нет. Мы можем выполнять эту антикризисную программу, она будет поддерживать нас какое-то время на плаву, но считать, что стройка в Сочи окажет заметное влияние на экономику страны, — это иллюзия. Потому что на один Сочи приходятся тысячи городов, находящихся в ужасном состоянии. Отдельными точечными проектами экономику из такого кризиса не вытащить. Самые тяжелые последствия мы начнем расхлебывать следующей зимой. А с занятостью никаких просветов не видно.

Многие любят говорить, что Россия — богатая страна. Но наличие сверхбогатых людей ни о чем не говорит. В Каире, например, есть самые дорогие квартиры в мире, в которые можно подняться в лифте на машине. Но огромное количество народа живет там в древних склепах. Там самые оживленные кладбища в мире. Богатейшие люди живут в Мексике и в Индии, но разве это богатые страны?

— Самым распространенным инструментом сравнения успехов разных экономик считается ВВП на душу населения. Он в последние годы в России рос достаточно быстро, но в основном за счет сырья. Из каких еще источников может питаться благополучие нашей экономики?

— Россия имеет огромную территорию, соответственно, огромные издержки, но производит она очень мало. По ВВП мы, благодаря ценам на нефть, доросли примерно до Италии. Но до этого мы находились где-то в районе Нидерландов. Многие говорят о том, что надо убрать госрегулирование и дать волю частному бизнесу. Но покажите мне этот частный бизнес! Где он и откуда возьмется? Я хорошо знаю, как функционирует и российский, и западный частный бизнес. За успехи, которые имела российская экономика в 1990—2000-х годах, а именно: насыщение потребительского рынка, освоение высокотехнологичных сфер типа сотовой телефонии, — надо благодарить западные корпорации. Мелкий бизнес существует у нас постольку, поскольку он работает на западные корпорации. Поэтому уничтожение госрегулирования приведет к тому, что в России будет действовать только иностранное госрегулирование.

Представьте: для того чтобы нам стать хотя бы втрое беднее Америки, наша экономика должна увеличиться в три раза. И что — Медведев, Путин, Мау, Гайдар, кто-то нам говорит, как это сделать? Они не скрывают этого, они не знают. Но это не значит, что это невозможно. Я считаю, что сейчас экономическая политика совершенно неправильно сфокусирована. Неправильные приоритеты установлены. Во многом это старые болезни русской интеллигенции, играющей на самом деле огромную роль в определении российской политики, — максимализм и идеализм. Да, внутренняя политика определяется у нас «Единой Россией», ментальностью среднего госчиновника. Но что касается экономической политики, там никакой «Единой Россией» и не пахнет. Это СПС. И Кудрин, и Набиуллина могут легко вступить в эту партию, и они окажутся на своем месте. Здесь мы имеем огромнейший разрыв между верхами и низами, между политикой и реальностью.

— В последние годы хотя бы на уровне деклараций речь идет о построении в России инновационной экономики. Понятно, что пока почти ничего не сделано. А есть ли вообще возможности для прорыва в этом направлении?

— Инновационная экономика у нас пока еще не вымерла только в оборонной промышленности. А последнее достижение мирового класса, которое продемонстрировала Россия, относится к 1965 году, когда Алексей Леонов вышел в открытый космос.

Большинство людей, умно рассуждающих об инновационной экономике, не понимают процесс НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы). Результат наших вложений в нанотехнологии, может быть, будет, а может, и нет, только лет через 10. Это будет не что иное, как подготовка специалистов для Запада за счет России. Я читал заметку про одну математическую школу, где они с гордостью пишут о том, что их выпускники работают в Бостоне, Израиле и т.д. Но, извините, школа эта существовала за счет российского бюджета. Почему США не платили за подготовку этих людей, почему Израиль не платил?

Мы не встроены в существующую западную систему НИОКРа, и своей у нас тоже нет. Но главная проблема сейчас не начать вдруг производить что-то, что может удивить весь мир, а сокращение разрыва между нами и западными странами в области «обычной технологии». У нас древние заводы, не хватает нормальных сбытовых сетей, до сих пор не преодолены последствия реформ 90-х годов, причем здесь продолжает сказываться негативный эффект моей собственной концепции.

— Простите, о какой концепции идет речь?

— Когда Ельцин столкнулся с перспективой распада России по образцу СССР, я обсуждал эту проблему с Явлинским и сказал ему, что сохранить стабильность в стране можно только совершенно иной политикой: нужно дать людям столько «суверенитета», сколько они смогут унести. На следующий день Явлинский с Бурбулисом доложили это Ельцину, а тот сказал об этом в Татарстане, и понеслось. В результате острота проблемы распада на уровне Российской Федерации снялась. Негативного влияния региональной политики мы не видели в Кремле вплоть до 1993 года. Благодаря этому Ельцин победил, а Россия без слишком больших проблем преодолела катастрофический системный кризис распада СССР.

Американцы сейчас пишут, что Россия выжила потому, что сохранились местные администрации, которые так увлеклись строительством собственного суверенитета, что и не думали куда-то дергаться. Но за это время они успели возвести экономические стены вокруг себя. В 1999 году я написал о том, что пора изменить политику, что самой главной становится проблема восстановления федерального суверенитета. И, кстати, позже Владислав Сурков тоже стал продвигать похожую мысль. Но применили они это уже больше к внешнему миру, чем к внутрироссийской ситуации.

— Если вы де-факто автор идеи суверенной демократии, то расскажите, пожалуйста, как она должна работать в экономической плоскости?

— Проблема экономического суверенитета у нас все еще не решена. Нам необходимо наконец начать строить свой собственный общероссийский рынок. Если будет пойман правильный вектор, перед Россией откроется лет 20—30 очень быстрого экономического роста. В 1988 году я говорил о том, что нельзя трогать госсобственность, а нужно на базе министерств формировать госкорпорации. Но они не в состоянии были этого понять, слишком уж были увлечены идеей экономической анархии. Прошло много лет, и мы видим, что госкорпорации воссоздались. Потому что это экономически целесообразно. Единственный человек, который прислушался тогда ко мне, это Виктор Черномырдин. И «Газпром» действительно пошел по этому пути. Если бы они этого не сделали, неизвестно, где бы мы были сейчас.

— То есть госкорпорации — это хорошо?

— Если они нормально управляются, это прекрасно. У нас они управляются не хуже частных, потому что там работают одни и те же люди. Проблемы возникают, когда возникают монополии — не важно, частные или государственные.

— Понятно, что монополии — это тормоз. В качестве мотора же вы назвали массовое распространение «обычной технологии» по всей стране. А кто должен управлять этим процессом?

— Мы не растем, пока не производим сами. Двигателем могут стать только крупные компании, которые уже есть сейчас и которые могут стать неизмеримо больше. Но это не «Газпром», не нефтяные компании. Это сбытовые сети. Не надо привязывать страну к сырью. Надо сделать ставку на народное потребление.

Нужно помочь тем, у кого есть возможности развиваться, тем, кто действительно вырос в 1990—2000-е годы и имеет потенциал дальнейшего роста. Я недавно разговаривал с одним умным человеком, который сказал мне: «Но ведь это очень неприятные люди». Новые русские тоже были очень неприятные люди. Но благодаря их неприятности в России сохранились российские компании. Я помню тот момент, когда любое здание в центре Москвы можно было продать или купить за 2—3 миллиона долларов, — все могло быть скуплено, как в странах Восточной Европы, у которых нет своих банков, своей промышленности. Эти же неприятные люди наладили торговлю от столиц до последних деревень, благодаря чему мы не померли с голоду.

Пока мы резко не поднимем уровень жизни в стране, пока мы не научимся производить для себя самые простые вещи, у нас ничего не будет. Ни нано-, ни макро.

— До последнего времени сбытовые сети больше стимулировали импорт, чем внутреннее производство. Почему вы думаете, что сейчас ситуация изменится?

— Именно здесь должно сыграть свою роль государство. Есть такие простые механизмы, как требование локализации продукции. Например, можно крупной сети сказать, чтобы она открыла какое-то количество своих магазинов, допустим, в Нижегородской губернии, на что ей дадут кредит с нулевой процентной ставкой и, может быть, не будут брать налогов года три. Но в обмен эта сеть должна будет выйти за пять лет на то, что 40% продаваемой продукции будет производиться самой Нижегородской областью, еще 30% сеть будет закупать у других российских производителей, а остальное — откуда угодно.

Наличие договора с властью снимет с проекта инвестиционный риск. Можно смело выпустить ценные бумаги, так как отвечает за это конкретный владелец сети. Возникнет ситуация, когда федеральные сети, распространяясь по стране, будут создавать занятость в регионах. А если в какой-то области нет электричества, воды, газа и т.п., то придется и этим заниматься. Значит, возникнет платежеспособный запрос на строительство инфраструктуры. Причем он вытекает не из потребности экспорта, не из чьих-то умозрительных представлений, а из конкретного запроса конкретных компаний, которые экономически в состоянии свой запрос подтвердить. И получится, что инфраструктура вытаскивается внутренним спросом, при этом создавая большое количество рабочих мест. Нас все время призывают строить голую инфраструктуру, считая, что там что-то возникнет. Но так не бывает. Я рад, что нашим сверхпрогрессивным деятелям не удалось ухлопать золотовалютные резервы страны на строительство дорог в никуда.

Экономический рост — это распространение организационных моделей. Советская модель была проста и понятна, шомполом продавлена на всю страну. Сегодня она свободно догнивает.

— А новой организационной модели в России сейчас вообще нет?

— Локально она есть. Именно у крупных ритейлеров и оптовиков. Они уже начинают подгребать под свои потребности местную промышленность. Но без государственной поддержки им на это понадобится 100 лет. А если им сейчас предоставить госгарантии и составить крайне благоприятный план экспансии по всей стране, они осуществят это за 15 лет. Мы сможем планировать развитие России, как огромного гипермаркета. Мы уже сейчас знаем, какое нам нужно продовольственное снабжение, какая нам нужна бытовая химия, одежда, обувь, мебель и т.д. И мы знаем, кто умеет поставлять эти вещи.

— Вы сейчас представили вполне реальный план, как нам построить эффективную экономику, бороться с безработицей и развивать регионы, чего не слышно ни от одного чиновника. Почему вы не обсудите это с Эльвирой Набиуллиной или не напишите письмо президенту?

— Пусть они прочтут это в вашей газете.