Когда терпеть невыносимо, а сопротивляться бессмысленно

Те, кто еще недавно набирал в каком-нибудь мега-ашане по восемь тележек импортной ерунды, теперь толкают перед собой всего две. Для них это жесточайший стресс. Откроешь газету - стресс. Придешь на работу - стресс. Телевизор лучше вообще не включать, сразу придется вызывать скорую. Как мы еще живы, непонятно. А может, как раз потому и живы, что находимся в постоянном стрессе, несмотря на разрекламированную стабильность. Отсутствие стрессов - смерть. По крайней мере так считает Ганс Селье, автор книги «Стресс без дистресса».

Он, собственно, и разработал теорию стресса. Большего авторитета в этой области, чем Селье, просто не существует. Если коротко, его открытие сводится к следующему.

Не всякий стресс опасен и вреден. Это всего лишь потрясение, а потрясает нас что угодно. То есть, попросту говоря, все подряд. Влюбленность, смерть, покупка финских сапог, разговор с другом, новая информация. Помните, как у Хармса: «Писатель стоит несколько минут, потрясенный этой новой идеей, и падает замертво. Его выносят».

Но не все и не всегда кончается так трагично. Трагичен сам по себе лишь дистресс. По-английски это слово означает горе, несчастье, недомогание. А «стресс» в свою очередь значит давление, нажим, напряжение. Разница очевидна.

Лучше всего теорию Селье иллюстрирует анекдот про танкиста. Помните? Ехал танкист по шоссе. Вдруг прямо перед ним посреди дороги - юная фея, девушка неземной красоты. Естественно, обнаженная. «Хочешь потрахаться?» - говорит она. Кто же не хочет...

Вылез танкист из танка. Обнял фею, совершил несколько интимных телодвижений. Испытал приятное потрясение.

«А хочешь по-настоящему?», - спрашивает она. Кто же не хочет... И тут у него сломался карбюратор. Пришлось потрахаться с ним как следует.

Вот это и есть дистресс.

Выбор - отказ от выбора

А теперь давайте вспомним, что с нами было за эти двадцать лет. Революция, контрреволюция, денежная реформа, в результате которой мы лишились всех своих сбережений. Приватизация, черный вторник, дефолт, две войны...

Мало? Тогда продолжаю перечислять.

Взрывы домов, Дубровка, Беслан. Несколько кардинальных смен политического курса... И наконец этот вот непонятный кризис.

Это называется эпоха перемен, в которую очень не рекомендовал жить Конфуций. Стресс на стрессе сидит и стрессом же погоняет. Вернее, дистрессом, если быть терминологически точным. Почему же мы до сих пор так остро на все реагируем? Болеем, переживаем, закатываем друг другу истерики. Давно уже пора бы было привыкнуть.

У Селье есть ответ на этот вопрос: «Существует два способа выживания, - пишет он, - борьба и адаптация». То есть, или сопротивляйся, или приспосабливайся. В терминологии Селье: «терпеть или атаковать». Третьего не дано.

Какой вариант выбрать, зависит от нас. Оба они правомерны. Можно переделывать окружающий мир под себя, в соответствии со своими принципами. Или по меньшей мере «не прогибаться», как советует Макаревич. А можно и прогнуться, если перемены тебя в целом устраивают. Но какой-то выбор сделать необходимо. Тогда запустятся соответствующие эволюционные механизмы и дистресс будет преодолен.

И вот за двадцать лет мы умудрились не сделать выбора. Из всех социологических опросов, которые я читал в последнее время, напрашивается простой вывод: мы недовольны своей жизнью, но менять ее категорически не хотим. Нам комфортно в состоянии когнитивного диссонанса. В ситуации, когда желаемое и получаемое не имеют между собой ничего общего.

Терпеть невыносимо, сопротивляться бессмысленно

Только ленивый сегодня не ругает «проклятые девяностые».

Профессиональные патриоты и не менее профессиональные почвенники утверждают даже, что годы «демократического геноцида» унесли не меньше жертв, чем сталинские репрессии. Это демагогия. Уже потому хотя бы, что сокращение населения происходит не только по причине смертности, но и из-за спада рождаемости. А считать не рожденных - все равно что подсчитывать недополученную прибыль. Не тянет на геноцид.

А вот со смертностью все гораздо серьезнее. Высокая смертность девяностых годов - следствие не преодоленного стресса. Адаптационный механизм перестал срабатывать. В нормальной ситуации химическая реакция на стресс проявляется в форме повышения активности иммунной системы. Происходит заживление ран, разрушение ядов, уничтожение болезнетворных бактерий. Но только в том случае, утверждает Селье, если есть мотивация.

А теперь представьте себе человека, потерявшего работу. В принципе ничего страшного. Можно найти другую, если очень постараться. Но он знает, что и с этой работы его рано или поздно выгонят. А если не выгонят, то он будет до конца жизни безумно тосковать, занимаясь не любимым и даже противным делом. Экономить, врать, притворяться, тратить время на какую-то ерунду. Это совсем не то, чего он ожидал, ввязываясь в игру. Все вокруг неправильно. И вот в какой-то момент организм отказывается бороться, потому что не за что. Как результат - рак или инфаркт. Сопротивляться невозможно, отсутствует мотивация.

Уровень жизни, вопреки утверждениям демагогов, тут ни при чем. Глупо спорить с тем, что он повышается. Ведь не от голода же умирают. И не от чрезмерных физических усилий. Причина болезни - переживания. Терпеть невыносимо, а сопротивляться бессмысленно. Поставленный в тупик этим выбором без выбора организм уничтожает сам себя. Кончает самоубийством.

Он невыносимо стонал

Лет пять назад я сломал ногу на коварном февральском льду и попал в травматологию. Рядом со мной в палате лежал несчастный московский старик, которого привезли сюда по ошибке, но никак не могли выписать. Он упал у себя в квартире и несильно ушиб плечо. Уже в больнице у него начался гипертонический криз, открылась язва и пошли приступы боли через каждые полчаса.

Он невыносимо стонал. Загипсованные парни в палате говорили ему: «Отец, достал уже. Перестань стонать, веди себя как мужик». Он надоел всем. Сестрам, врачам, больным. Но время от времени кто-то все же приводил медсестру и она делала ему обезболивающий укол. А часа через полтора стоны начинались опять.

Он действительно пытался терпеть. Но в таком состоянии даже не очень сильная боль могла кончится летальным исходом. Поэтому он и подавал голос. Потерпит, проявит мужество, потом опять испугается и начнет тихонечко верещать. Дилемма простая: или сохранить достоинство, или выжить.

Однажды он не стонал полдня. Как-то непривычно затих. После обеда в палату пришла сестра. Она ахнула, тут же притащила капельницу и сделала какие-то медицинские процедуры. Все смотрели на старика. «Еще бы четверть часа, и умер», - сказала сестра. Мы даже обрадовались, когда к вечеру он снова стал тихонько постанывать.

Сейчас, в мае 2009 года, мы примерно в такой же ситуации, как и этот несчастный дед. Решаемся и никак не можем решиться, выбрать твердую линию поведения. Время от времени взбрыкиваем и проявляем характер. А потом смиряемся и пытаемся адаптироваться, хотя нам это очень не нравится. Так продолжается десятилетиями. А времени осталось совсем немного. Могут не откачать.